Иногда мне кажется, что судьба больше всего похожа на развитие музыкального материала. У большинства из нас это развитие происходит как в сочинениях минималистов: возникает напев, который повторяется или искажается во времени и сО временем; на него порою накладываются другие мотивы – иные или подобные, и наш мотив также видоизменяется, или же настойчиво продолжает пробивать себе "путь".
Или вот, романтический пример: скрипичные фазы Стива Райха. Напев (или фазы) проводится у двух скрипок; один чуть запаздывает, замедляется, и вдруг – в напеве скрипки появляются целотонные, долгие голоса. Словно одна скрипка удлиняет голос, дыхание другой скрипки. Наверное, так происходит у влюбленных…
У некоторых, наверное немногих, людей… все-таки, не лейтмотивы и не фазы; у них судьба обретает форму музыкальной темы. Вот только с той разницей, что о музыкальной теме говорят: она вступает, строится, обрастает лейтмотивами или уступает место импровизациям, повторяется или излагается в вариациях, сталкивается с побочной темой, транспонируется или растворяется и затухает. Много чего говорят. А о судьбе ничего не говорят: идет себе телега жизни. Крадучись, слоняясь... Или прёт, громыхая и раскидывая чужие телеги. Плетется иль летит. На марше или кубарем с вершин. А в конце известно что...
Впрочем, воображение – вопрос веры, как и музыка – дело вкуса. Кому-то подавай Хиндемита и Henry Cow, а кому-то и техно-эмбиент хватает. Нельзя сказать: «выпало человеку слушать краут-рок» или «будешь слушать Мессиана – значит, так тебе и надо»...
Можно вспомнить горькую историю Антона фон Веберна. Его темы – словно вагнеровский лейтмотив, вырванный из круга своих собратьев и потому повисший меж тишиной и пустотой. А какова судьба великого нео-Венца? – Человек сидел за столом, сочинял. Сочинял, несмотря на выстрелы и воздушную тревогу; а быть может, благодаря им – экспрессионист, все-таки. Вышел он на балкон, "покурить свежим воздухом". Зажег спичку, и – упал, еще до первой затяжки, сраженный насмерть американским снайпером. Тема осталась недописанной. Впрочем как и остальные темы: жизнь Веберна прервалась столь же внезапно, как обычно пресекаются они.
Так сложится ли судьба иль так уж она написана, будет ли так, или ТАК уже есть? Возможно, что это не выяснится вплоть до Страшного Суда – судилища всех судеб.
...Говорят, уже на стволовых клетках организма видно, какие болезни и пороки "на роду написаны" (хорошего, почему-то, не видать!) И вот, в последнее время, из этих самых "пред-осудительных" клеток начали делать индивидуальные прививки, с целью профилактики различных заболеваний, вплоть до самое раковых заболеваний. Такие прививки готовят, вроде бы, даже из опухолевых клеток – для предотвращения метастаз.
Если попытаться взглянуть на эту благую новость как на притчу, как бы музыкально (sub specie musicа), в этом случае тема не развивается, оставаясь попевкой, если использовать термин исследователей Стравинского. А у него так часто и происходит: краткий напев – силуэт, изгиб, поворот очаровательной головки или глаз рыбы, вылезший из-под черного сапога – все это открывает образ и раскрывает ритм, давая, тем самым, возможность ритму пульсировать, музыкальному материалу – разворачиваться, а стало быть, жизни – струиться и дальше - пружинисто, гибко и живо.
По этому поводу, вспоминается судьба – и жизнь, и творческий бег – одного очень хорошего музыканта. У него удивительный дар и удивительная манера звучать (а еще, воистину удивительная фамилия: Кайзер; к тому же, он Генри - "тёзка" великой группы Henry Cow). Он ездит по всему белу свету (впрочем, также и черну, и красну, и жёлту свету :), чтобы поиграть с разными музыкантами, поделиться, поучиться у них и приладить свою игру, свои, так сказать, лаутшафты к различным ландшафтам (слово “Soundscapes” зарезервировал Роберт Фрипп, чьи священные авторские права я не дерзну нарушить). С этой целью, Генри Кайзеру доводилось выступать и зимними ночами у подножия пирамид и барханов, и долгими летними вечерами в Антарктиде (скажу больше: он жил там несколько месяцев!) Стоит ли говорить, что это не стремление к внешней экзотике, а попытка сбалансировать многоликие звуки и многоликую тишину (или, быть может, бездонно многоликие пустоты?): там, где звуки эти располагаются. А посредством такого исследования можно понять, как это: двигаться и не двигаться – во тьме, свете и пустоте, среди тех или других запахов, шорохов и красок. Как найти путь – и в пустоте, и среди складок? Как, впитав в себя неведомое, смочь вновь увидеть невидимое, т.е. повседневность, избитую и затёртую? В конце концов, это всё – о том же: что это такое – судьба, и как ее прожить...
Впрочем, я о другом. Как-то раз, мистер Кайзер, в рамках своего бескрайнего проекта, прибыл на Мадагаскар. Как водится, пригласили сессионных музыкантов и настроили звук. (Надо отметить, что чем лучше музыканты, тем дольше длится настройка звука – порою, дольше самой репетиции: легендарные Sоft Machine обычно начинали настраивать звук около десяти утра, а сама сессия начиналась чуть ли не к пяти вечера!).
И вот, Кайзер просит сыграть ему какую-нибудь здешнюю, малагасийскую мелодию – так, на затравку, для вдохновения. Мадагаскарские мужики потолковали, напели, посовещались и – заиграли.
…Хенри Кайзер остолбенел. Он дослушал до конца тему, затем дал знак, что ему необходимо выйти и уединился. До поздней ночи он не произнес, и даже не сыграл ни звука. Он сидел под пальмой, уперев взор во вздымающийся Царатанан. Плакал?
Что же произошло?
Надо учесть два или три фактора. Во-первых, сейшенА прошли необыкновенно продуктивно: программу, запланированную на три месяца, отыграли и записали меньше, чем за неделю.
Во-вторых, только представьте себе человека с примочками под палящим солнцем Сахары или сидящего перед дисплеем на плоту, посреди Амазонки, или перекрывающего гитарным рёвом антарктический буран.
В-третьих, послушайте его музыку!
Наконец, в-четвертых, вообразите себе такую сцену.
Паренек в мексиканской шляпе и ковбойке заходит в супермаркет, купить себе бытовой утюг да пару выключателей. Он еще не расплатился, но вот... что-то его отвлекает. Он выходит в соседний раздел и какое-то время стоит, совершенно не шелохнувшись. Затем, он о чем-то спрашивает менеджера, покупает пластинку и возвращается в прежний раздел. Там он возвращает покупки на свои места, поднимается этажом выше и – приобретает электрогитару.
С этого дня, утюг потребуется молодому человеку разве что для игры на гитаре. Вообще, все отступает "на задние планы", потому что ситуация на просцении определилась: все, что интересует молодого калифорнийца с этих пор, это – сплетения звуков в сплетениях предметов. Это - наш старый знакомый, Генри Кайзер.
И, как вы уже догадались, в супермаркете он услышал песню с малабарских берегов. Это – "музика прима" в его жизни, музыка, которую он не слышал, а слушал. Второй раз он услышит его в записывающей студии Антананариву, четверть века спустя.
Подобная реприза темы звучит очень волнующе и в жизни, и в музыке, когда в преддверии финала вновь зазвучат аккорды из вступления, быть может, в мажоре, а быть может, в миноре, ступенью вверх, ступенью вниз...
И еще на один момент прошу я внимания читателя. Говоря о судьбе, о ее смысле и назначении, надо, наверное, вспомнить еще одну вещь.
Однако... Однако это требует отдельного, более развернутого рассмотрения. Смотри выше. Выше нос, Локсий! Продолжение следует!