Гневу безразлично, кто ты или что ты. Он не подвержен расовым или социальным предрассудкам. Ему не важно чем занимаешься ты, чего хочешь, чем живешь, о чем мечтаешь. Он един для всех. Объединяющая деталь. Он заполняет пространство подобно эфиру. Его тело, усыпанное гнойными язвами, располагается сверху, снизу и вокруг нас. Он окутывает нас, как окутывает питательная среда желтка зародыш цыпленка. Его язвы лопаются, извергая из себя горячие потоки дурно пахнущей жидкости, несущей в себе его начало. Эти струи кислотны и бронебойны. Они ищут малейшие прорехи в нашей защите, чтобы просочиться внутрь и обронить новые семена гнева. Семена эти, питаемые вначале жидкостью, принесшей их, а потом и нами самими, очень быстро дают всходы, которые подобно бамбуку, неимоверно быстро начинают расти и крепнуть, с каждой секундой и минутой все более оплетая нас клеткой из стеблей, стволов и ветвей. И вот, мы уже не в силах вырваться. Мы бьемся, как птицы, пойманные в силки искусным птицеловом. Нет выхода. Нет надежды. Нет страха. Ничего нет.
Была ночь. Я сидел перед распахнутым окном и выл на луну. Сумасшествие накрыло меня с головой. Оно пробегало стадами антилоп и слонов по моей спине, внезапно увеличившейся и превратившейся в африканскую саванну. Оно сотрясало мое тело 12-ти балльными толчками, смещало тектонические плиты, воздвигая на месте разломов поднебесные горы и образуя бездонные впадины. Оно гоняло мою кровь гигантскими волнами по океанам и морям моих сосудов. Эти цунами сметали города и леса, уничтожали целые цивилизации. Они были мощны. О, как же они были мощны! Сумасшествие и гнев иногда действую в паре. Они встречаются за дальним столиком в безлюдном баре и договариваются о взаимодействии и взаимопомощи. Если конечно слово помощь применимо к этим двум. Они не помогают, а действуют всегда согласно своим собственным интересам, согласно своей собственной выгоде. Когда они объединяются, могут произойти ужасные вещи.
Я выл на луну в своем сумасшествии, подталкиваемый в спину мягкими и заботливыми руками, и чувствовал начало пробуждения гнева во мне. Надо мной ругались двое. Мужчина и женщина. Я отчетливо слышал каждое их слово, каждый судорожный вздох, каждый задушенный вопль. Я слышал, как с бешеной скоростью колотится сердце женщины, как каплет на пол пот с виска мужчины. Я ощущал запах этого пота. Я ощущал запах страха и боли. Мужчина хотел убить женщину, но он и так уже убил ее. Почти. Осталось совсем чуть-чуть. Он выжег ей душу, оставив одну телесную оболочку. Существование продолжалось. Жизнь закончилась. Почти. Мужчина утопал в гневе. Я чувствовал это. А, может быть, это чувствовал МОЙ собственный, персональный гнев. Там, наверху, с гневом все обстояло гораздо хуже, чем у меня. Там он уже вошел в полную силу, тогда как мой только лишь набирал обороты.
Крик нарастал неумолимо, как прилив. Сначала он рокотал, подобно грому, низко и отрывисто, всей силой отдаваясь в барабанных перепонках. Потом его частотный диапазон стал повышаться, и звук уже напоминал взлетающий, набирающий высоту истребитель. Наконец, звук скрылся в ультра диапазоне. Он перестал быть слышен, но все так же ощущался каждой порой кожи, каждым волосом и каждой папиллярной линией. Там, наверху, в шестигранное пространство, ограниченное стенами, полом и потолком, нагнеталась ртуть. Сверкающая в лунном свете и смертоносная. Она все прибывала и прибывала, не находя больше места для себя, не находя больше ни кубического миллиметра объема для своего тела. Она искала выход. Стены начали трещать по швам, рвались бетонные связки. Лопались стальные прутья арматуры. Я отчетливо видел, как начал прогибаться потолок под напором неудержимой силы. Трещины начали бороздить его, напоминая паучью сеть. От центра к краям. От центра к краям. Еще немного, и этот нарыв лопнет. Лопнет и накроет меня!
- Ну нет! Вы еще не знаете, с кем вы связались. - гнев во мне окончательно окреп и сформировался. Я был полон им и необычайно силен.
- Что вы можете со мной сделать? – кричал я, подняв лицо вверх, и безумно хохоча. – Что может сделать ваш гнев со мной. Со мной, имеющим в напарниках еще и безумие! Ваши жалкие потуги ничего не стоят, вы только зря теряете время! Я сильнее вас! Сильнее вас! СИЛЬНЕЕ ВАС!!!
С каждым словом, с каждым вдохом и выдохом, я увеличивался в размерах. Увеличивались кости, мышцы и внутренние органы. Я превращался в гиганта, заполняя собой все жизненное пространство. Я был несокрушим, как гранитная скала. Я упирался руками в стены, а плечами подпер тот горб просевшего потолка.
- Нет, вы не возьмете меня! Только не сегодня. Не сегодня? Да никогда вы меня не возьмете! Кишка у вас тонка! Ваше дерьмо, это только ваше дерьмо. Разбирайтесь с ним сами и не подсовывайте мне его под нос!
Сначала потолок сопротивлялся, но сил во мне было неимоверно много, и я сломил его волю. Жалобно треща, он начал выгибаться в обратную сторону, становясь на свое место. Я получал удовольствие от своей силы. Я купался в ней, пропускал сквозь пальцы, дышал ей и пил ее. Гнев! О, гнев и безумие! Вы прекрасны. Я люблю вас. Я люблю вас и ненавижу. Вы омерзительны!
Упершись в стены, пол и потолок, я сгорбился в бетонной коробке, с трудом дыша. Я начал раскачивать стены. Я начал раскачивать весь дом. Мне уже было безразлично, что происходит там, наверху, между этими двумя. Они перестали меня интересовать. Они сделали свое дело. Дали мне толчок. Пробудили мой гнев. Дали ему пищу. Дальше уже мое дело.
Дом раскачивался взад и вперед, туда и обратно, осыпаясь крошками бетона и разбитыми оконными стеклами. Из окон сыпались люди. Полусонные, растерянные и испуганные. В нижнем белье, они падали на землю и поглощались ею с жадным чавканьем. Они не понимали, что происходит. Они не понимали, что во всем этом виноват я! Я и мой безумный гнев. Их крики утопали в дрожащем воздухе, во тьме ночи, в шелесте деревьев и пении звезд. Конец. Конец всему. А я хохотал и раскачивал дом, все больше проникаясь мыслью о своем могуществе. Все больше проникаясь этой мыслью, и все больше пугаясь ее. Я смеялся, и то был смех страха, голос ужаса. Что я делаю? Зачем? Нужно остановиться. Нужно прекратить все это. Я нес хаос!
- Стой! Остановись! – кричу я себе. И останавливаюсь. Со скрежетом, воем и визгом. Дымя всеми колесами, как разогнанный болид.
С трудом я разворачиваюсь и бреду, скорчившись, почти ползу прочь от окна. Прочь от сотворенного мной. Гнев противится этому. Он старается удержать меня, заставляет приносить ему все новые и новые жертвы. Заставляет служить ему. Но я уже пуст. Пуст и беспомощен. Во мне больше не осталось сил. Во мне больше не осталось ничего. Я ползу прочь, сквозь перегородки стен, рвущихся, как бумага. Я оставляю своими ногами борозды в полу. Сквозь пространство и время, я заползаю на кухню. Да это именно кухня, как говорит мне мой затуманенный черной пеленой разум. Я срываю кран с мойки. Струя воды бьет в потолок. Я припадаю к этой струе, как к источнику своего спасения. Я пью, судорожно глотая. Я пью воду, как спирт. Постепенно зрение мое рассеивается, мозг наполняется пустотой, и я засыпаю на кухонном полу, уменьшившийся и свободный.
На утро я проснулся и лежал в холодном, липком поту, боясь пошевелиться и открыть глаза. А вдруг все это правда? Вдруг произошедшее ночью не бред, не химера? Вдруг все это произошло на самом деле? Но нет. Этого просто не может быть. Это нереально, немыслимо. Все должно быть в порядке. Я открываю глаза и вижу солнце, светящее сквозь кухонное окно. Я лежу на полу. На полу своей обычной, не разгромленной кухни. Кран находится на своем месте, пол цел, стены тоже целы. За окном щебечут птицы и кричат дети. Все на своих местах. Все как обычно. Все именно так, как и должно быть!