У дяди Вани отродясь врагов не было. Да и помыслить было невозможно, чтоб кто-то за что-то на него обиделся. Какая там обида? Где бы этот человек ни появился, люди просто животы надрывали от хохота. А он и не собирался кого-то смешить. Само собой так получалось.
Хата дяди Вани стояла от нашей недалеко. Особого достатка ни у нас, ни у него не было. Да и откуда тому достатку взяться в его хате, если у него было четверо «галчат», один другого меньше. По вечерам дядя Ваня сапожничал. А попросту – чинил обувку всей нашей улице. Но и без того в его дворе всегда толпились чужие люди. Не родня, не друзья закадычные, а так, шли по дороге и забежали на минутку. Покурят, перекинуться словечком и дальше идут туда, куда их спешное дело позвало.
Я с братом бегала в его двор частенько: по делу и без дела. Мало того, что дядя Ваня приходился нам роднёй. Как ни как мамин младший брат. Так вдобавок он наш крёстный. По воскресным дням мы шли к нему всей семьёй. Несли, что было съестного. Ставили столик посреди маленького дворика в тени виноградных лоз. А на столике большое решето. В нём, вперемешку, яблоки, груши, сливы. Взрослые ели яблоки с хлебом. Особенно любили есть с тёплым хлебом. Мы, детвора, хрумкали всякую зелень, как кролики. Сердились на оскомину, но рука сама тянулась к решету.
Помню, однажды пришли мы жарким июльским вечером к дяде Ване уже после того, как бабушка подоила козу. Сперва, чинно сели на длинную скамейку: я, бабушка, мама, дедушка и мой брат. Напротив нас, уже на завалинке, сели все семеро из семейства дяди Вани. Жена его, тётя Маруся, проворно спустилась в подвал и принесла оттуда большой кувшин с квасом. Холодненький такой, забористый квасок! Два-три глотка – больше не сдюжишь. Правда, кружек на всех не хватило. Всего три глиняных кружки переходили из рук в руки. Алюминиевая кружка, которую дядя Ваня давно ещё привёз с армии, конечно же, была в руке хозяина. Вот только квасу в кувшине почти не осталось. Жена вылила ему остаток.
- Выпью, а за одно и поем, - имея в виду доставшуюся ему со дна гущу, без тени улыбки сказал крёстный и, высоко над головой поднял кружку, пожелал всем доброго здоровья.
Все, у кого был рот свободным, ответили ему всевозможными пожеланиями. Но, вдруг, осеклись на полуслове. Те, кто пил, поперхнулись и раскашлялись, расплёскивая квас на рубахи и подолы. Причину такой перемены дядя Ваня не сразу понял. Держа кружку с квасом над головой, он и не видел, как летевшая птичка «приправила» его напиток тем, чем имела. Присутствующие при этой оказии так хохотали, что слова походили на мычание и ничего связного у них не получалось.
А тем временем дядя Ваня, привыкший к хохоту в своём доме, опустил кружку до уровня рта и уже, было, вытянул губы, чтоб отхлебнуть квасок. Тут вся детвора просто повалилась на землю от неудержимого хохота и кто как мог дрыгали ногами. Хозяин же, только в последний момент заметил в своей кружке кляксу птичьего помёта. Не долго думая, зашвырнул кружку в огород, где цвела картошка и не разделяя общего веселья, грустно сказал:
- Нет счастья бедному Ивану ни на земле, да видать и на небе не будет.
Услышав хохот, пришла соседка. Ей тут же во всех подробностях обрисовали произошедшую картину. Женщина смеялась, вытирая фартуком слёзы. Насмеявшись досыта, вспомнила, что у неё ещё остался дома квас, и пожелала угостить соседа. Квас у этой хозяйки оказался тёплым, перебродившим. Дядя Ваня не привередничал. Он вообще не привык жаловаться на судьбу. Уже без всяких пожеланий, просто потягивал квасок из соседкиной кружки. Время от времени вставляя в разговор редкие словечки. И всё серьёзно, без тени улыбки. Зато каждое слово отзывалось взрывом хохота присутствующих.
Однако соседкин квас не пошёл ему на пользу. Урчание в его, и без того впалом животе, усиливалось, а поглядывание на сооружение «неизвестного архитектора», красноречиво давало понять, что квасок просится наружу.
Тем временем гости похохатывали над сыном дяди Вани, трёхлетним Васей, который ходил на дорогу «бабочек лапать», Мы это занятие называли на родном украинском языке иначе: «ловыты мэтэлыкив». А то, что говорил малыш, наученный дядей Ваней, понималось окружающими не очень пристойно. Но этому обстоятельству мы не очень удивлялись. Наш крёстный ещё и не такие кренделя выкидывал.
На этот раз, со словами, «труба зовёт», дядя Ваня засеменил по направлению плетённого из лозы «заведения». Издали происходившее внутри сквозь частые прутья нам было не разглядеть, но, доносившиеся характерные данной оказии звуки, свидетельствовали о том, что за плетеной стеной проснулся вулкан, и никак не меньше. Взрослые от доносившихся выхлопов прятали глаза, а детвора, не умеющая скрывать свои догадки, хохотала до упаду.
То, что всё происходившее слышали все, кто сидел в тени виноградной лозы, дядя Ваня конечно же знал. Но знал он и то, что своим действием не совершил никакого криминала. Поэтому, без тени смущения, он вышел из дверей «заведения», и прямо таки с прискоком, побежал по тропинке в нашу сторону, напевая популярную в то время песенку. Конечно же, вложив в содержание песни иной смысл:
Легко на сердце от песни весёлой.
Она скучать не даёт никогда…
Сорок лет прошло с того печального дня, как ушёл от нас дядя Ваня. Грустить бы, а я вспоминаю его и каждый раз хохочу, непременно повторяя: «До чего же светлый был человек! Шутки его до сих пор на устах сельчан. Повзрослевшие дети унесли их в памяти своей по дорогам судеб, согревая и веселя в разных жизненных ситуациях».
Жизнь всегда ставила подножки человеку, вот только принимать её с улыбкой на лице, может не каждый. А тот, кто может, становится всенародным любимчиком. Я горжусь, что таким сельским любимчиком был мой крёстный, наш общий дядя Ваня.
9 июня 2007 года.