Змеиное царство

Евгений Григоренко


     Лариса появилась как всегда тихо, с нарочитой, крадущейся походкой. Стол под яблоней украсило пиво, пакетики с креветками, вяленые лещи, а  ее лицо – улыбка, неуверенная, как бы признающая возможную вину. Он так и не привык к этой улыбке. С сожалением еще раз взглянул на тельце черной змейки с малиновым отливом, убитой им случайно, по неосторожности, поздоровался. Так, чтобы она не обратила внимания, отодвинул ногой некрасивое зрелище с тропинки к куче мусора, сверху прикрыл граблями, ополоснул руки в бочке с водой, и неспешно направился к гостье. В чувстве неловкости всегда скрывается стыд. Игорь давно ждал этой неприятной развязки. Хотя в своих старых дружеских отношениях скрывать им было нечего. Когда-то она даже стеснялась заходить на его территорию. И они просто изредка перекуривали на «меже»: забора между их участками никогда не было. Потом постепенно он стал нарушать границу. Приходил и садился в тенечке на крыльцо, наблюдая, как согнувшись, женщина постепенно начинала замедлять передвижение вдоль грядок. Если соседка тогда и присаживалась к нему, то не надолго, и с обязательной внутренней нервозностью. Ей не нравилось не его внимание, а то, что в любую минуту мог появиться муж. Впрочем, сцена недоверия разыгрывалась в любом случае. Часто даже в отсутствие соседей. Супругу было просто лень искать другой повод для ссоры, которая всегда преследовала, казалось бы, противоположную цель: оставить жену на даче одну, убедившись, что она здесь. Хотя, случалось, возвращался, будто что-то забыв. И разгоряченная женщина уже сама обращалась в бой, не задумываясь, что этим взращивает теперь настоящую ревность.

     На обработанном участке вполне можно обойтись и без мужских рук.  И все же Игорь со временем становился для нее палочкой-выручалочкой, к которой и обращаться не всегда было нужно: подмечая ее проблемы, помощь приходила сама. Он, как и соседка, давно предпочитал дачное одиночество. Причины и истории были, правда, разные. Свой участок она не считала именно дачным. Ее притягивала земля. Она приезжала сюда работать. Если и отдыхала – то только душой. И мысли о ночлеге никогда не возникало. А он построил дачу, чтобы не ездить к теще. И прежде всего для отдыха. Рядом были чудесный лес, огромный пруд, и масса знакомых. Поначалу посадил только молодой сад. Больше для порядка, чем из любви, стал выращивать цветы. Но постепенно появилось и несколько овощных грядочек. В самом деле, если живешь здесь, не покупать же все у соседей. Жизнь в дачном поселке в то время, особенно по вечерам, была веселой. И женщины, прознавая об одиноком мужчине, не могли не использовать его для интрижек.
 
     Игорь сходил в дом за стаканами. Они сели за стол. Она демонстративно выложила сигареты и закурила. Он уже не курил. Да, и пиво Лариса принесла, потому что знала – ничего крепче сосед теперь не пьет. Какое-то время они молча улыбались друг другу. Он, стесняясь своего не мужского  поведения. Она, только догадываясь о положении, в которое их обоих поставила.

     - Ну, что, Лара, обмоем твой отпуск?

     - Смеешься над моим скромным угощением?

     - Ничуть. Я давно уже здесь не пировал с таким шиком. Когда ты последний раз видела веселье за этим столом? Да, ладно компанию, просто кого-то еще?

     - Давно не видела – это правда. А почему? Некому стало или тоже боятся?

     - Да бояться уже некому стало.

     - Неужели с ними ничего нельзя сделать? Тебе уже пора снова выкосить участок.

     - Думаешь, тогда они будут заметнее? А соседские участки? И что делать с сеном?

     - Ты их тоже боишься?

     - Когда стали заползать в дом, стал опасаться.

     - Значит, и ты будешь все бросать? Не жалко?

     - Видимо, пока пришло время для этого. Но когда-нибудь мы оставим не только дачи. Так стоит ли начинать жалеть?

     - Я не понимаю людей – вложить столько сил и средств, чтобы потом все оставить этим тварям?

     - Им нашего ничего не нужно. И бросать участки стали еще до их прихода, когда отрезали электричество и люди остались без водопровода. Конечно, что-то потом стало налаживаться, только у людей не принято возвращаться к прошлой жизни. И вот тогда бросовые земли с некошеными из года в год участками, обилие лягушат, ящериц, насекомых недоступных более птицам, помогли новым хозяевам расплодиться до нынешнего количества.

     - Почему они не боятся нас?

     - Почему нас должны бояться? Они просто пытаются мирно сосуществовать с нами. Ведут себя совсем не агрессивно – мы не являемся для них пищей. Нам нужно быть немного осторожнее и все. Я тоже бы укусил,  наступи на меня кто-нибудь. Хотя, они вполне справедливо считают эту территорию, прежде всего своей, на правах постоянных жителей. Стоит ли это оспаривать? Тем более район здесь неперспективный – было бы из-за чего бороться? Из жалости к прошлому или настоящему? Здешнее будущее все равно за ними. А наше прошлое – так оно навсегда останется только с нами. И при всем желании поделиться им, нам ни с кем не удастся.  Но оно единственное, что никогда нас не предаст и не оставит даже на последнем суде. Да и, пожалуй, живем-то мы только ради него, родимого. Вот и получается, что мы состоим из прошлого, не нужного кроме нас никому. А наше время складывается уже из нас. И, что тогда гибель дачного поселка, когда исчезают деревни и села с их необыкновенными историями, и опустошаются целые города с вековыми традициями? Разрушает не время, а то, что оно в себе заключает.
   
     Она понимала, что завела совсем не тот разговор, которого желала. А он вдруг, как бы и опьянел со стакана легкого хмельного напитка. И видел сейчас уже кого-то еще. Возможно, ту рыжую бестию, что однажды утром столкнулась с ней у колодца возле межи. С каким наглым превосходством смерила она тогда растерявшуюся соседку и рассмеялась, будто переспала с ее мужем, а не с малознакомым тогда соседом. И принимая на себя этот победоносный смех, почему-то оробела и раскраснелась, не зная, как нужно поступать в таких случаях. Поэтому почти побежала к своему дому, вполне серьезно рассчитывая там выплакаться от непонятной, глупой обиды. И после в щелку штор наблюдала за их прощанием, изумляясь смелости и бесшабашности дачных измен. В тот момент она невзлюбила его. Долго здоровалась с ним холодно и безразлично, будто боялась соприкоснуться с чужой жизнью. За что он отплачивал ей своей незаинтересованностью. Но больше всего раздражала та откровенность, с какой бравировала эта непутевая жизнь, совсем рядом щекоча нервы беспечностью и радостью, и совершенно не опасаясь за возможные последствия. Или они действительно никого никогда здесь не волновали? Хотя, жена время от времени все же появлялась посреди яблонь и вишен. Пусть даже и как видение, входя, как в чужую собственность, скорее из интереса, чем по необходимости. Но у них были общие знакомые. Неужели она и вправду сдавала его внаем и всех устраивали такие отношения?

     - Игорь, извини, конечно, но почему, имея семью, ты жил здесь всегда один? Ну… или почти один.

     - Чего уж тут извиняться, если я и сам себе этот вопрос нет-нет, да и задаю до сих пор. Многим это интересно. Наверное, и глупо уже что-то скрывать. Больше надумают за нас. Тогда, попробуй, представь себе: дети выросли и живут теперь только два человека под одной крышей. Давно живут. Не дерутся, не ругаются, не подличают, а просто не любят друг друга молча. При чем за время совместной жизни они сумели не полюбить абсолютно все. Им не нравится, как они ходят, когда говорят, что смотрят. Они не объявляют своей нелюбви к чужой одежде, не возмущаются новым прическам, с завидным терпением относятся к неизживаемым привычкам.  Даже пища, которую они готовят исключительно себе, обязательнейше не устраивает другого. И возможно, так было всегда. Только осознавали они это не сразу. А вот выяснять отношения, по каждому отдельному поводу у них никогда принято не было. И если честно, я не знаю, так ли уж плоха эта жизнь. Может быть, другие жизни, что мне известны, не нравятся еще больше?

     Она смотрела на него, по-глупому приоткрыв рот, не веря, что такая ненавистническая идиллия возможна между людьми, а внутри уже заводили спор два несовместимых желания: одно требовало немедленно извиниться, встать и уйти, не выказывая протеста, но другое хищно и властно шептало противоположное: «Видишь, как хорошо все складывается для тебя, даже лучше, чем ты предполагала». А вывалилась почему-то совсем необдуманная фраза.

     - Моя жизнь, например.

     - Ты предлагала мне свою жизнь? Не помню. Это когда же?

     - Я не понимаю тебя?

     - Если ты мне ее не предлагала, почему она мне должна не нравиться?

     - Для того чтобы тебе моя жизнь понравилась, я должна ее предложить?

     - Разумеется. Только наоборот: чтобы не понравилась.

     - И в каком виде?

     - Это пока твоя жизнь и тебе лучше знать.

     - Чтобы не понравилась?

     - Ну, да. Тебе же моя жизнь тоже не понравилась. Тогда мы сможем с чистой совестью обманывать друг друга дальше.

     - Зачем?

     - Чтобы потом ни о чем не жалеть.

     - Разве такими должны быть отношения между людьми?

     - Ты встречала другие?

    - Но вы же с женой не обманываете друг друга? Просто молча не любите себя.

     - Себя?.. Да, но тебе такая жизнь не понравилась.

     - Разве по-другому никак нельзя?

     - Можно. Только ты, очевидно, не знаешь, что значит быть обманутым однажды. Таким людям не позавидуешь.

     - И, что же, жить в сплошном обмане человеку лучше?

     - Во всяком случае – спокойнее. Он знает, что снова будет обманут, и привыкает к этому.

     Лариса уже не скрывала растерянности. Но вопрос задала она и ей, как могли, пытались что-то как-то объяснить. Имея давнее знакомство, пересыпав солью множество проблем и ран, никак не предполагала, что совершенно не знает этого человека. А он начинал скучать, осознавая, что эта женщина снова не соблюдает простейших правил игры, и поэтому опять не способна вдохновить его на веселые поступки молодости. Но грусть больше исходила из того, что раньше этого ему и не требовалось, воображение само во всем отыскивало зловредную радость приключения и глупости всегда с восторгом одерживали верх, зачастую забывая перепеленать задремавший опыт.

     - Что, хочется повторить приятное, но боишься разочарования?

     Взрослая женщина, из далекого летнего вечера, сидела напротив и некрасиво улыбалась ему, стараясь скрыть свое высокомерие. Это получалось у нее плохо. И она догадывалась, что выглядит сейчас не очень качественно. Поэтому в душе надеялась на милосердие судьбы. Вчера вечером они с подругами поспорили и услышали много неприятного, но уже забытого между собой. В горячке откровенности наговорила много лишнего и она. И теперь ей приходилось расплачиваться за свою несдержанность, пытаясь соблазнить молодого человека. Впрочем, самоутвердиться ей бы сейчас не помешало в любом случае. Хотя,  предстояло, скорее всего, с ним просто договориться, смирив самолюбие.
 
     - Неужели тебе никогда не щекотали нервы женщины полдня? А мне первую близость подарил пожилой мужчина. Я до сих пор питаю к ним симпатии, обнося их могилки цветами. Честное слово, это лучше испробовать пораньше, пока предлагаемый эксперимент воспринимается, как экзотика. Тем более что в случае неудачи никто не несет никакой ответственности или расплаты. А время безвинно – ему бывает просто нечем восполнить упущенное. Так стоит ли смущать себя неискушенностью?

     Он улыбался и совсем не слушал ее. В нем действительно неожиданно возникло желание распорядиться ее телом немедленно и со всей возможной страстью, и вовсе не из навязываемого интереса, а просто следуя полудетскому озорству и неосознанному еще коварству. Она пришла к нему сама, без приглашения, что-то где-то от кого-то услышав, не открывая тайных причин и не используя в краешках губ даже видимости лукавства. Сейчас они поднимутся в дом, он заставит ее раздеться, и будет долго томить своими ласками, дразнить взволнованное нетерпение, следить за сладкими муками и стонами, и тишайше станет отдавать приказания, которым она не посмеет противиться, потому что это немолодое тело уже должно стыдиться своей наготы, и, очевидно, давно не радовалось мужчине.
 
     Уже потом, по прошествии ночи, провожая незнакомку до калитки, он будет вспоминать не расслышанные слова, и все еще поражаться ее многоопытности и премудрости. А она, утолив  тщеславие, и не думала показывать ему свое счастливое торжество, побывавшее в гостях у молодости, будто произошло что-то будничное, необязательное, как само собой разумеющееся событие, с которым уже не стоит связывать зарождающееся утро. И сама, закрыв за собой калитку, слегка оттеснив его, и все же по-доброму посмотрев в глаза, объявила сухо, как свершившийся факт:

     - Благодарность не предполагает долгой памяти – на мою могилку цветы носить не обязательно. Надеюсь, все не в обиде и в здравом уме. Удачи! И чтобы всегда было, на что поднимать паруса!

     Она уходила неспешно, уважая себя и молодого мужчину, оставляя ему на память: теплое пасмурное утро середины лета,  тяжелый запах волос и разнотравья, и ощущение мимолетного счастья у калитки. Эта женщина уже хорошо усвоила, что счастье отпечатывается вовсе не встречами, а именно расставаниями, потому что отпущенное на свободу оно уже ничем не будет испорчено.

     - Вчера я сушила чеснок прямо на грядке. И серая гадина с голубыми ромбиками, такая изящная и ужасно красивая, такая нахально уверенная в себе, решила позагорать на нем. Я не заметила ее, когда стала потом его убирать. Она свилась в кольцо и зашипела так страшно и противно – перепугала насмерть. Кошмар просто. А под рукой ничего такого не оказалось. Я побежала к дому за лопатой. Наступила на другую. Хорошо на голову и еще что-то твердое. Она так долго потом мучилась – все билась в меже! Кошмар. Я разрубила ее, когда сама немного успокоилась. Фу! Красота такая и такое отвращение в одном создании. Странно, правда?

     - А что же ты хотела? Каждое беспокойство выдвигает свои требования, и, в конце концов, предъявляет свой счет. Но даже и  после этого ты не хочешь бросать свои грядки? Я не верю, что тебе необходимы эти морковки с лучком: больше половины урожая так и остается в земле на прокорм полевкам и полевчатам: любимому лакомству наших красавиц. По сути дела мы сами же занимаемся их разведением.

     - А ты где пропадал вчера? Не показывался целый день. Опять шатался по врачам?

     - Ты отыскала в себе ревность? Закончилось веселое время хождения по гостям. Во всяком случае, для меня. Зачем я тебе теперь? Ты научилась справляться с ними и без меня. Крестики о своих победах где-нибудь ставишь?

     - Вот найдешь здесь меня такую распухшую, всю облепленную мухами, только тогда, может быть, поймешь! Но сколько проблем, хлопот у тебя сразу появится! Потом может быть даже и поплачешь за этим столом, дескать, как же это я такую бабу проворонил у себя под носом!
   
     - Эй-эй! Не забывайся, меня пугать сейчас нельзя! Последствия могут оказаться гораздо хуже твоих предположений. Но, я все-таки жду твой рассказ.

     - Я не умею рассказывать. Потом я, и, не знаю, как о себе рассказывать. Мне, кажется, у меня в жизни ничего интересного не было. И не могло быть. Я даже почти никуда не выезжала. Не веришь? Серьезно. Даже не верится, когда столько лет за спиной успело скопиться? Вспоминаешь, бывает – не жизнь, а такая сплошная нескладуха. Вот и расскажи ее. Даже не знаешь с чего начать.

     - Вот и расскажи, как в это змеиное царство угодила. Или с замужества. Оно у тебя одно было?

     - Одно. Так получилось! Мы и познакомились с ним уже поздно. Даже не познакомились как нормальные люди, а нас отцы свели: вместе работали. И как быстро они все это обустроили – я даже понять ничего не успела. Заволновалась только в день свадьбы. Кошмар! Единственный раз вся в цветах была. И родных в таком количестве первый раз увидела. Мама говорила мне: «Поплачь!». А я как дура все смеялась, весело так было. Отвечала, что успею – наревусь. Ой, как я откаблучивала, отчестушивала на собственной свадьбе! Гости шептались – не к добру. Не знаю. Жить начинали вроде неплохо. Всякое, конечно, было. И можно было жизнь как-то еще и поменять. Вот только не нужно верность путать с любовью. И ревность тоже. Он только на год меня моложе, а вел себя как мальчишка. Мне часто за него было неудобно. Такое пустое везде самомнение выставлял, такое показушное всезнание и всеумение! Кошмар какой-то. Подруги мне все твердили, что образованные мужики с такими, как я не живут. Но родились дети. Я рада им была. Они многое между нами сгладили. Свекор дачку эту нам построил, чтобы внуков на природу вывозили. В самом начале пару раз выезжали семьей сюда. А потом с семьей как-то уже не получалось. Я в сменах работала – выходные у нас не совпадали. Потом эти смутные времена начались. Миша то работал круглыми сутками, то пил запоями. То богатыми были, то на хлеб занимали. Он бывает совсем неглупым мужиком. А дети молодцы – учились.

     Игорь и сам не знал, зачем заставил ее распечатывать перед ним свою память. Ничего нового все равно не думал услышать. Люди не говорят всей правды, потому что она не делает их лучше. Но рад был, что не жаловалась и виноватых не искала. Ей дана была жизнь, и она жила как умела. О чем-то сожалела, чему-то радовалась, на что-то еще надеялась. Вот только он ей ничем уже не поможет. И даже короткого тайного счастья подарить не сумеет.

     - А странно, правда, знакомы с тобой давно, а ничего друг о друге не знали, и не знаем. Как ты и хотел, я не пыталась тебе понравиться.
 
     - Маленькие женские хитрости. Лариса, ты давно знаешь, что приятна мне. Все это могло и должно было произойти намного раньше. Но поздно. Вот за это мы можем не нравиться себе. Хотелось бы думать, что ненавистью не наградим.

     Хмель все же делал свое дело. Хотя, люди и без его участия, часто слышат только то, что хотят слышать. Она разрумянилась, немного опьянела, в глазах развеселились знакомые искорки удачи. Пальцы ее уже куда-то спешили. И губы наливались соками страсти и вседозволенности. Что не могло досадой не отразиться в нем. Но сидевшая напротив женщина упорно не желала этого замечать. Он никогда не хотел сожалеть о прошлом. А жалость к предстоящему, возникает не часто.

     - Смотри! – в ее возгласе он расслышал только восхищение. О страхе подумал позже. Но, возможно, рядом с ним она его могла и не испытывать. Он нехотя обернулся и увидел неторопливую грацию черной ленты. Змея без всякого опасения ползла мимо них по своим делам. Лариса уже протягивала ему небольшую рогатинку, всегда стоявшую возле стола. Он вооружился, но использовал оружие всего лишь для угрозы или забавы, постучав им возле хвоста гадюки. Та на мгновение замерла, и продолжила свой путь дальше, только слегка согласившись ускорить движение.
 
     - Сытая и старая. Спешить уже тяжело.

     - По-моему, просто такая наглая. Да и все остальные такие же.

     - Не надо: они, как и мы, все разные. У каждой свой характер, а значит и ум. Ты, что, испугалась?

     - Не знаю. Я же говорила, что заторможенная – нужные мысли и чувства ко мне всегда запаздывают. Вот и сейчас – сначала пришел восторг, а уже потом ужас. Разве это правильно?

     - Может быть, тебе с этим просто повезло?

     Но на глазах у гостьи появились слезы. И Игорь встал, чтобы ее  утешить. А она, давно ожидая этого, вскочила, бросилась к нему, вкогтившись в грудь… Такого развития событий он предусмотреть не мог. Теперь как вести себя дальше не знал. Еще десять минут назад ему достаточно было ей все объяснить. И взрослая женщина должна была его понять. Но этот момент был упущен. А Лариса, прижавшись к нему, снова вспоминала разговор в автобусе, подслушанный прошлой осенью.

      Две женщины сидели позади нее. Одну из них она несколько раз видела на участке Игоря. В отличие от рыжей бестии, эта вела себя всегда скромно. И если бы она не знала о проделках соседа, то тихую посетительницу можно было принять и за родственницу.

     - Да говорю я тебе – рак! Я сама с Орловой разговаривала. Поздно он уже обратился к ним.

     - В скамейкином доме по-другому и не бывает: там всегда или еще рано – зря беспокоите, или уже поздно – вы уж не жадничайте. Значит, откотовал Игорек. А ему пятидесяти еще нет. Почему-то таких котов жальче нормальных мужиков.

     - Да назови мне нормального мужика, и я любому ярлык примажу – ничем уже не отскоблишь.

     - Ну, да, на поганое дело мастеров всегда хватало. А мужики нормальные есть, и это я знаю.

     - Раиса Львовна, и я о тебе кое-что знаю.

     - И на здоровье. К чему это только в автобусе?

     Женщины продолжали еще о чем-то говорить, но она пораженная жестокой новостью, уже их не слушала. Мысли в ее голове возникали недолгими язычками пламени, торопливо хватали друг друга, и сменялись другими, более жалкими, и отвратительными, отчего жалость к себе проступала отчетливее и зловреднее. Собственная смелость всегда пугала ее.

     И вечером, когда он пришел к ней на крыльцо, она только ненадолго прильнула к его плечу, тут же обратив свою вольность в шутку, едва он попытался обнять, чего никогда не делал с ней раньше. И после, решив, что он обиделся, разволновалась еще больше: все буквально валилось из рук, предметы ей стали мешать, желания путаться. И она уже не понимала что делала. Тогда набросом, суетно собрала сумки, и ушла на автобус, задолго до его отправления.
 
     И как же обрадовалась весной, увидев его снова. Так хотелось думать, что разговор в автобусе шел не о нем! Но перемены во внешности, да и в поведении были налицо. Куда-то исчезла добротность и ладность тела. Темные глаза еще излучали тепло, но уже не спорили с внутренней грустью и напряжением. И такую дорогую и приятную ей веселую беззаботность, он, очевидно, успел раздарить другим. Слова его теперь тяготели к мудрости и предрешенности. И ни одна из женщин больше не желала быть ей соперницей.

     Она стала заходить к нему сама. Даже решалась на немыслимые разговоры. Но все превращалось в красивые шутки и откладывалось в безвременье. Ее участившиеся визиты не многим меняли их отношения. Теперь чаще отсутствовал он.
 
     - А вот теперь давай успокоимся, и будем вести себя уверенно. Не смущайся сама и не ставь в глупое положение других. Никто о нас плохо не подумает. Спешить некуда. Вспоминать о срочных делах не нужно. У тебя их все равно нет. И нам с тобой уже поздно изображать из себя любовников. Вытирай слезы. Садись. И принимай гостей.
 
     У калитки, за вишнями раздался крик. Они молча переглянулись. Вопросов не было: они давно ожидали этого. Теперь им предстояло вызывать «Скорую» и оказывать помощь пострадавшей, так невовремя соизволившей их посетить. И Лариса, наконец, поняла, почему он так часто сегодня повторял это нехорошее слово «Поздно!»
 
     Елена, жена Игоря, заволновалась еще с утра. Он почему-то отключил свой мобильник. Знакомые предложили ее подвезти. Они ехали сюда же, на заброшенную дачу за ягодами. Она была предупреждена об опасности, и все же открыв калитку, забылась. Ее городская одежда не соответствовала дачным условиям.

     Он прокалил на огне нож. Вскрыл ранку. Потом долго отсасывал кровь. Лариса находилась рядом. Как могла, успокаивала пострадавшую. И почему-то считала во всем виноватой себя. А когда уезжала «Скорая», зачем-то по-глупому, улыбаясь, махала рукой. Наверное, уже знала, что никого из них больше не увидит. И сама уже сюда никогда не вернется.





 Из книги «Садик напротив Вечности» 2009год
ISBN  5 – 904418 – 28 – 1