...Одни, рискуя жизнью, лезут в горы и покоряют вершины, другие спускаются под землю и покоряют глубины. К чему им это? Зачем они покидают свои теплые дома и по две недели живут под землей –в холоде, сырости и темноте? Лучше всего об этом сказал один из известных российских спелеологов Александр Осинцев: "Мы рыцари подземных ходов, участники одного большого турнира. Здесь, в пещерах, мы ведем битву за глубину. Глубинная спелеология - именно здесь развивается главная интрига, и с этим согласится любой, кто уходил вниз по нейлоновым дорогам веревок, кто стоял на краю еще неисследованной бездны, кто отодвигал все дальше вглубь Земли границу неопознанного. Когда-то мы доходили до глубины 170 метров, потом 500, а теперь все чаще перешагивает отметку 1500 и думаем уже о 2000-ной. Лучшие команды мира ведут между собой этот спор: еще недавно впереди были французы, австрийцы, затем вперед вырвались наши друзья-украинцы с результатом 1710 метров. Кто будет следующим?»
Сергей Шипицин - один из тех, кто вместе с Александром Осинцевым открывал одну из самых глубоких пещер мира – Сарму глубиной 1543 метра. Сегодня она шестая в списке после Мирольды (1733 метра, Франция), Вороньей (1710 метров, Абхазия), Лампрехторхен (1630 метров, Австрия), Жан-Бернар (1602 метра, Франция), Торсе Дель Сьеро (1589 метров, Испания). Поскольку обнаружили эту пещеру члены иркутского спелеоклуба, они и дали ей название: Сарма – это ветер, внезапно возникающий в районе озера Байкал и так же внезапно исчезающий.
С 1995-го года Сергей исследует местные пещеры и продолжает участвовать в кавказских экспедициях. Тут следует заметить, что исследование старых пещер и поиск новых для него всего лишь хобби, вообще-то он программист и работает в известной компании высоких технологий «Матрикс». Мы пересеклись с ним случайно в районе Мертвого моря, а точнее, на горе Сдом, куда Сергей приезжает чуть ли не каждые выходные, экипированный с головы до пят (в багажнике его машины сотни метров веревки, карабины, крючья, каска и прочие атрибуты спелеолога), чтобы в очередной раз совершить путешествие по подземным лабиринтам. Он болен «спелеонаркоманией» уже более двадцати лет и утверждает, что не знает более сильных ощущений, чем то, что испытывает человек, обнаруживший новую пещеру или продолжение старой, которую считали исследованной до конца.
- Мне жутко повезло, - говорит он, - в 16 лет, проучившись всего три месяца на факультете кибернетики, я познакомился с фанатом пещер Сашей Осинцевым и вместе с ним мы создали одну из сильнейших спелеологических команд в Сибири. Так что с апреля 1985 года моя жизнь полностью перевернулась - я превратился в открывателя неизведанных земель. В конце 1980-х наша группа вторглась на Кавказ.
- Вторглась? – уточняю я.
- Да, это вполне можно назвать вторжением, потому что долина в районе горы Арабика была прочно оккупирована местными спелеоклубами, которые вели там исследования уже не один год. Мы были людьми со стороны, чужаками, но нам как-то удалось договориться: с этого момента наша иркутская группа начала ездить туда каждый год и постепенно захватила лидерство, поскольку в отличие от других мы занимались в основном поиском новых пещер, попутно «продвигая» старые, считающиеся бесперспективными. У нас была мечта - найти свой «километр».
- Это, очевидно, что-то очень специфическое…
- У каждого спелеолога есть рубеж: если ему удается открыть новую пещеру глубиной в километр, то это равнозначно тому, как если бы он попал в десятку лучших на «Формуле-1», или, иными словами – в мировую команду подземных «колумбов».
- В общем-то вам это и удалось: открытая вами Сарма вошла в десятку самых глубоких пещер мира и занимает в ней шестое место.
- В 1990-м, когда это случилось, нас с самого начала сопровождало просто сумасшедшее везение. Обычно за одну экспедицию группе удается добавить в уже открытой пещере лишь пару-тройку десятков метров, и подобный процесс длится десятилетиями. Наши коллеги из Чехии назвали одну из таких пещер, которую они углуюлябт уже в течение очень многих лет «Вечной работой». Теперь вы представляете, что это такое – открыть новую пещеру в подобных обстоятельствах?
- Как вам открылась Сарма?
- В 1990-м я обнаружил в районе горы Арабика маленькую дырку размером меньше пепельницы. Оттуда дул настоящий сквозняк, что свидетельствует о том, что внизу - большой объем. С помощью небольшого заряда взрывчатки мы расширили вход, начали копать и прошли за время экспедиции 250 метров, и это было уже очень и очень неплохо, поскольку наши предшественники вообще не верили, будто здесь что-то может быть и даже не искали. Для спелеолога очень важен вопрос веры: если он верит в свою пещеру, то обязательно ее найдет. Так спелеологи находили продолжение пещер, которые давно известны, и в которые ходит масса народу. Например, на горе Мерон есть пещера Гута-6, где бывают тысячи людей: нам в этом году удалось найти там замечательное продолжение, полное извилистых ходов, усеянных сталактитами.
- Вы сказали «нам»?
- Мы называем себя «люди Сармы». В нашей группе – спелеологи, альпинисты и другие специалисты, которые поднимаются на горы и спускаются под землю уже не первый десяток лет.
- Ну хорошо, вера-верой, но должны же существовать какие-то признаки, свидетельствующие о том, что в районе, куда вы направляетесь, действительно есть пещера?
- Да, конечно. Мы выбираем районы, в которых потенциально могут быть пещеры и просто исследуем там каждую дырку. Критерий такой: если из отверстия дует ветер, или звук брошенного туда камня, доносится откуда-то с большой глубины, то шансы найти пещеру очень велики. Если дырка маленькая, мы начинаем ее раскапывать, пуская в ход молоток или прибегая к взрывчатке.
- Так просто?
- Увы, бывает немало разочарований: ты спускаешься на глубину 15-20 метров и обнаруживаешь внизу непроходимый завал – к примеру, таких пещер очень много на Кавказе. Главный признак хорошей пещеры – это дующий из-под земли ветер, означающий, что пещера есть и она «дышит»: я не знаю ни одного спелеолога, который устоял бы перед этим сквозняком и тут же не полез бы вниз.
- А что было дальше с Сармой? Кажется, мы остановились с вами на первых 250 метрах…
- В 1992-м, как вы знаете, началась война в Абхазии, и долгие восемь лет туда не могла попасть ни одна спелеогруппа. В 2000-м экспедиции возобновились. Я уже к тому времени был в Израиле, ребята позвонили мне и сказали, что углубили Сарму на километр. В 2001-м они предложили мне поискать ее продолжение. И я тут же поехал. Примечательно, что штурмовая группа первопроходцев собралась в том же составе, который был в 1990-м году, когда мы открыли Сарму и пробили первые 250 метров. То есть экспедиция была без преувеличения «звездная» и нам опять жутко везло.
- Вы были единственным иностранцем в ее составе?
- Да. Остальные ребята были из Сибири и они тут же присвоили мне кучу прозвищ: «наш израильский хлопчик», «легионер», «иностранец». Но когда мы общались с местными, они меня не афишировали, поскольку наша группа находилась в местах «боевой славы» Шамиля Басаева, где существовала опасность похищений людей ради выкупа.
- На сколько вам удалось углубить Сарму в 2001-м?
- На глубине 1 100 метров мне опять удалось найти ее продолжение. Никогда не забуду этого момента. Шли восьмые сутки нашей жизни под землей. Мы отправились стирать одежду в одном из больших залов: кавказские пещеры отличает обилие подземных рек, ручьев и водопадов. Потом я решил полазить вокруг и наткнулся в одном из завалов на ручей, который вывел меня на галерею с острыми крыльями, которая уходила вниз. У меня не было с собой веревки, чтобы спуститься и я стал бросать камешки, и по звуку их падения понял: там что-то есть. В состоянии глубочайшей эйфории я побежал назад, к ребятам. Мы целый час искали это место. Нашли, отметили, а на следующий день устремились туда уже с веревками и со всем снаряжением: надо было забить крюки, провести телефонный кабель для связи с главной базой, расположенной у входа в пещеру. Каждый день мы проходили по сто метров, работа шла круглосуточно.
В той экспедиции мы углубили Сарму до 1549 метров и сделали ее шестой в списке самых глубоких пещер мира.
- Сколько дней вы обычно проводите в подобных экспедициях под землей, не поднимаясь на поверхность?
- Экспедиции длятся месяц, мы живем под землей неделями.
- Для этого, очевидно, требуется, очень серьезная экипировка.
- Груз подобной экспедиции может достигать двух тонн. Одной веревки мы берем километра два. Все снаряжение - специальное и очень дорогое. Лично я на ту экспедицию 2001-го года потратил пять тысяч долларов и долгое время был в жутких долгах. Открытие пещер – не коммерческое предприятие и держится на энтузиазме фанатов. Вообще это самый дорогой вид вертикального экстрима.
- Две тонны груза… Как вы все это спускаете в пещеру?
- Сначала мы должны поднять это в гору, откуда обычно начинается спуск, например, в Абхазии нам приходилось подниматься на отметку 2 000 метров. Если дорога проходима, нанимаем машину у местных. В противном случае тащим все на себе, поднимая вверх, а затем опуская в пещеру челночным способом. У нас все рассчитано до грамма – мы не берем с собой ни мыла, ни сменной одежды, ничего такого, без чего в экстремальной ситуации можно обойтись. Даже ложки у нас в экспедиции – без черенков. Еда тоже рассчитана до минимума, буквально до калории. Обед готовим на пяти таблетках сухого горючего.
- Опишите процесс прохождения пещеры.
- Обычно бы ставим несколько баз – основная находится на земле, другие – под землей. Штурмовая группа из трех-четырех человек пробивает пещеру, остальные следуют за ней, обеспечивая первопроходцев всем необходимым.
- Какие опасности поджидают вас внизу?
- В силу своей непредсказуемости спелеология считается одним из самых опасных видов экстрима.
Во-первых, обвалы и камнепады. В 1999-м году я едва не погиб при спуске в пещеру Джермак глубиной 157 метров на горе Мерон: огромный камень угодил мне в голову и расколол каску. Каска была специальная, она приняла на себя всю силу удара, это меня и спасло. Я отделался легким сотрясением мозга. Были случаи, когда я срывался и падал в пещерах. Однажды сломал кисть руки и даже этого не заметил, поскольку мы находились в очень экстремальном режиме – трое суток без сна. Я отмахал тогда с грузом 60 километров и только после этого обнаружил перелом. В другой раз мне отрубило при камнепаде палец и врач пришил его в полевых условиях, на большой глубине.
- Вторая опасность, которая подстерегает спелеологов внизу, - продолжает Сергей, - это переохлаждение: в пещерах бывает такая высокая влажность, что организм очень быстро теряет тепло, и если человек находится без движения, он может погибнуть в течение нескольких часов. Но самое страшное из того, с чем мне пришлось столкнуться в пещерах – это паводок. Когда он тебя настигает внизу, ты чувствуешь себя тараканом, который сидит в канализации в момент, когда в квартире, расположенной выше, кто-то дернул ручку унитаза и потоки воды устремились вниз. Пещера – это труба, спелеолог находится в ней. Если наверху пошел сильный дождь, вниз обрушивается огромная масса бурлящей воды, которая мчится с огромной скоростью и моментально заполняет все ходы, неся с собой камни и песок. На Кавказе у тебя есть три-четыре-пять минут, чтобы найти укрытие повыше и спастись. В Израиле этого временного промежутка нет: поток воды обрушивается в пещеру внезапно и все перемалывает на своем пути.
- Насколько я поняла, вам приходилось бывать в подобных переделках.
- Да, и я никогда этого не забуду. Самый сильный паводок мне довелось пережить в Сарме. Я услышал звук, подобный тому, который издает приближающаяся электричка. При этом все стены начали жутко дрожать. Нас было внизу 14 человек, к счастью, мы как раз успели уйти с вертикальных спусков, через которые обрушился мощный поток воды и, заслышав шум, тут же поднялись на высокий уступ. Все входы и выходы из пещеры были перекрыты бурлящими потоками. Эта фантасмагория продолжалась в течение 14 часов – у нас не было ни еды, ни топлива, ни света. Мы сбились в тесную кучу, подстелив под себя лист специальной фольги, которая помогает сохранить тепло, и накрылись таким же листом. Все пребывали в состоянии близком к анабиозу – заснуть при таком грохоте было невозможно, кроме того, мы постоянно менялись, перемещая тех, кто находился с краю, в центр клубка, чтобы отогреть – только так мы и смогли выжить. Как мы узнали потом, наверху бушевала настоящая буря: молния сожгла телефон в базовом лагере. О том, что в пещере находятся люди, сообщалось по радио, в район бедствия вышли группы спасателей.
- Они вас и спасли?
- Нет, мы выбрались сами, едва начал спадать уровень воды в пещеры. Где-то пришлось подныривать, чтобы попасть в нужную галерею. Наверху нас встречали как потерпевших бедствие…
- А летучих мышей, змей, ядовитых жуков и скорпионов вы не относите к числу опасностей, которые подстерегают спелеологов в пещерах?
- Нет. Летучие мыши – совершенно безобидные существа. Если они случайно врежутся в тебя, то причинят тем самым вред лишь себе, ломая крылья. Помню, как в Бурятии, в районе Богдарино, мы однажды наткнулись на целую подземную долину мумифицированных животных – там были летучие мыши, которые погибли в движении: возможно, оттого, что произошел завал и резко прекратился доступ воздуха. Это были сотни высохших скелетов, обтянутых кожей, с косточками тоньше иголки. Что же касается змей, пауков и скорпионов – их довольно много в израильских пещерах. Они выглядят устрашающе, но первыми никогда не нападают. Гораздо большую опасность, на мой взгляд, представляют собой пещерные вши, среди которых встречаются переносчики возвратного тифа. Так что в неизвестные пещеры лучше не ходить.
- Какие неожиданные находки вы обнаруживали в пещерах?
- Однажды в Сарме на глубине 1300 метров я наклонился к маленькому ручейку, чтобы попить воды и неожиданно увидел перед самым носом живую розовую креветку, которая там плавала. Один бог знает, как она туда попала. В Израиле, в пещерах горы Мерон мне посчастливилось встретить огненных саламандр. Это красивейшие черно-желтые создания с ярко-рыжими пятнами. Они водятся на глубине 20-30 метров в кромешной тьме и питаются насекомыми.
- Что вы открыли для себя неожиданного в подземном Израиле?
- В горе Сдом на глубине 60 метров находится пещера «Питриет» («Грибы»), которой нет аналогов в мире: это пещера с водным бассейном внутри соляной толщи, чего, как утверждали до 1980-го года, не может быть по определению, ведь вода растворяет соль. Однако поскольку сезон засухи здесь длится долго, а осадки выпадают редко, соляной раствор достигает такой высокой концентрации, что образует водный бассейн в соляной толще, не растворяя ее стенок. Все стенки и потолок пещеры покрыты плотной шубой из соляных кристаллов самой причудливой формы. На поверхности воды образуются тонкие пленки, которые при снижении ее уровня образуют прозрачные фигуры, напоминающие по форме грибы – отсюда и название. Я провел как-то в этой пещере восемь часов, и испытал потрясающее ощущение: мне казалось, что я герой сказки «Лампа Алладина», который сумел проникнуть в пещеру с сокровищами. Там же, на горе Сдом, в одном из открытых каньонов, я обнаружил место, которое назвал «библиотекой»: здесь разбросаны сотни спрессованных пластинок: разнимая их, ты можешь наткнуться на отпечаток древней водоросли или рыбы, которые существовали здесь миллионы лет назад, когда само место было морским дном.
- Насколько я понимаю, все выходные вы проводите в пещерах.
- Да. Зимой – в районе Мертвого моря. Летом – на севере Израиля. Кстати, я не один такой: зайдите на сайт, которые создали «Люди Сармы», и в этом убедитесь. Началось массированное обновление старых, давно забытых маршрутов. Мы первым в Израиле внедрили спелеотехнику одной веревки, которая дает возможность одновременно спускаться вниз всей группе. За один только год мы пробили на горе Мерон 20 новых пещер. Если бы нам еще удалось получить разрешение на исследования пещер в районе Хермона, где очень большой шанс найти гораздо больше пресловутого «километра», мы вывели бы Израиль в десятку ведущих спелеодержав мира. Лично для меня нет ничего лучше, чем открытие новых пещер, когда ты первым ступаешь на территорию, находящуюся глубоко под землей и чувстсвуешь себя одновременно Колумбом и астронавтом, высадившимся на поверхность Луны. Это совершенно иное измерение, другой мир.