Травы детства моего

Любовь Селезнёва
ТРАВЫ  ДЕТСТВА  МОЕГО 

1. Зимняя брюква
   Война отобрала у нас отца. Фашисты съели нашу единственную кормилицу – корову.  Немецкие лётчики бросили в наш дом бомбу. Жить негде. Есть нечего. После войны мама, спасая нас, своих троих детей, от голода и неприюта, повезла нас в Сибирь –там и жильё обещали, и сытую жизнь. Желающих набралось много. Но наши ожидания счастья не оправдались: жестокая послевоенная засуха, а следом за нею и безжалостный голод 1947 года прокрались и в этот всегда сытый край…               
   … Мне никогда не забыть те тёмные, суровые сибирские утра, когда я, пятилетка, в одной маечке с чужого плеча стояла на окне, часами ожидая возницу, который  вёз на ферму корм скоту. Увидев лошадку в санях, я впрыгивала в какую-то обувку и в маечке пулей мчалась к саням, доверху загруженными жёлтым манящим овощем,  чтобы выхватить из них, (или подобрать выпавшую на повороте) большую, мёрзлую брюкву. Как можно бОльшую! А там таких, как я, желающих ребятишек, набиралось с десяток, а то и два. Кто постарше мог и отобрать. А не дай Бог,  увидит возница, то так хлестанет по спине кнутом с гайкой на конце - мало не покажется. Борьба за брюкву была нешуточной. Если я не добуду этот овощ, вся семья останется голодной. Но к вечеру брюква оттаивала, пришедшая к ночи мама парила её, брат, сестра и мама нахваливали меня, добытчицу, и за обе щеки мы уплетали этот ужин. Правда, я, грешным делом, успевала-таки погрызть её мёрзлую ещё до прихода домашних.  Стыдно, конечно, но  ведь голод- не тётка. Но мне это прощалось.
   Мороз под Иркутской тайгою трещит себе, а мы, голытьба, с добычей и с рёвом (от боли и холода) несём-ся в чужие избы, где квартируем. Мало того, что брюква тяжёлая, она ещё и выскальзывает из детских ручонок, ибо эти ручонки заледенели тоже. Пинаешь её и катишь до дома, и боишься – отберёт возница или голодные пацаны. По другим временам за такой подвиг положена бы  награда, а тогда награда была – хотя бы мёрзлую как-нибудь грызнуть, чтобы унять этот мерзкий голод, терзавший тело и душу. Кое-как закаты-ваю этого «поросёнка» на высокие ступеньки крыльца, переваливаю через порог и радуюсь от бесконечного счастья… Но зашлись от стужи руки и ноги, попка и всё тело. Прыгаю, согреваясь, верчусь юлою и волком вою от колющей боли в руках, из которых «выходит мороз». Вою и от нагайки – след от тех расправ остался на животе до сих пор: длинный кнут, бывало, не раз обовьёт худенькое детское тело, чтобы в итоге впиться жёсткой гайкой на конце куда попало… И не потому гулял по детским спинам кнут, что скотник был жестокий, а потому, что с него тоже был строгий спрос. Во-вторых, дай волю голодному люду – скотину кормить будет нечем.               
   И ещё одна беда тогда меня настигла – жестокие чирьи по всему телу. Толи от нехватки витаминов, толи от простуд, но они мучили меня всю зиму. Мать прикладывала к ним горячие луковки и затемно уходила с моими сестрою и братом в телятник, строго наказав держать луковки на чирьях до вечера. Но едва они остывали,  я их отколупывала из-под тряпочек, отмывала от гноя и съедала, сладенькие. Однако, чирьи были мелочью по сравнению с тем, если не достанется брюква. Вот если провороню её,  то целый день тихо вою от голода. Тогда приходилось воровать картошку – хозяйка квартиры варила в огромном чугуне мелочь для скота. Услежу, когда та на минутку отвернётся от печки, цапну из кипятка горстку мелких, как бобы, картофелек и, обжигаясь, юркаю в комнату. Стыдно, конечно, зато, слава Богу, и наелась…А что руки и пупок обожгла, это ничего, это перевою… Вот скоро косматая  зима кончит кусаться морозами, а уж весною нас прокормит щедрая тайга!

                11.  Травы детства моего

                1. Весна пришла!
    Заждалась земля прихода весны, задрогла. Стыдливо прячет в пушистые туманы озябшую душу свою. И хочется ей поскорее снять белые зимние одёжки и нарядиться в легко- зелёный бархат весны.
- Не стыдись, матушка! - греет улыбкой Светило - Вот сначала умою тебя ручьями чистыми да дождями синими, оботру ветрами озорными, тогда и обнову получишь - нарядный сарафанчик к лету. И уж как зазвенят в раздолье твоём шелковистые локоны трав! Каждый живущий найдёт в них утешение: пахарь - святое дело жизни своей; художника вдохновит она на доброе и вечное, ибо не может не очаровать краса твоя. А там услышит кто-то таинственно- заветный шёпот любви; кого- то одурманит благодатный аромат сенокоса; и провалится в блаженный сон сеновала усталый путник...

                2.     Голод
   Травы, травы, травы... Я смотрю на щедрый наряд Земли с особой теплотой и благодарностью, смотрю как на волшебный подарок всему человечеству. Благодарность моя травам, возможно, удивит нынешнее поколение и кто-то усомнится в пафосе моих признаний. Но не горячись, молодость! Спроси у старшего поколения, особо, у тех, кто отведал горькой травы голодного детства. Господи, как же мы ждали тогда прихода весны! С какой надеждой осматривали пни и щели, заглядывали под заборы и обшаривали проталины да пригорки — вдруг да посчастливится найти красноватый росток лебеды или крапивы! О, тогда можно похлёбки отведать, а повезет набрести на их заросли, так и лепёшек наесться! Что же, что пополам с корою? Зато сытно,- желудок не журчит голодных песен. Не сосёт под ложечкой. Голова не кружится. И ноги не пухнут от перепоя воды вместо еды...
   А то наткнёшься на стрелки бузлика, или пику саранки - и наградой станет сытная луковичка, а там и другие корешки голод утолят. Чем больше тепла и солнца, тем больше лакомств: в тайге черемша, чей ландышевый лист манит чесночным «колбасным» духом; на лугу - острые иглы дикого лука, щедрость кислятки, вкусные дудки и корешки разных трав. По краям полян тулится  к кустам медуница. Не думайте, что эта невзрачная и мохнатая травка,  так себе, но её красновато-синий венчик кружит голову медовым ароматом. Выдернешь из корзинки пару её граммофончиков и смакуешь нектар, слаще которого не бывает!...
   Ближе к лету —больше раздолья для аппетитных фантазий: приходишь домой желторотым с античным венком на голове, и весь такой жёлтый, словно побывал на мельнице, где мелют солнечную пыльцу одуванчиков. Правда, не всегда те съестные эксперименты заканчивались удачно, но мы, дети той поры, познали всю ценность трав и кореньев, научились ценить и беречь природу.

                3.  Мамина  молитва
...А память - звонарь звонит мне из тех трудных лет, и снова  слышу я скорбный шепот молитв матери моей: «Слава тебе, Господи, что мудростью своею довёл нас до весны! - благодарно шепчет она потрескавшимися губами. - Теперь заживём, Спаситель наш!» - заскорузлой от деревенской работы рукою мать крупно крестится. Воздев усталый взгляд на икону, за которой таилась похоронка на нашего отца, она становится на колени: «Спасибо и тебе, Весна-красна, за тепло, согревшее сирот моих! - мать снова истово крестится. - Спасибо за солнечный свет очей твоих, преобразивших Землю нашу! Низкнй поклон и тебе, Земля -матушка, за живительные дары твои! - она клала поклон за поклоном. - Да будь благословенна каждая былинки твоя, спасшая чад моих от голодной смерти! - Мама вставала с опухших колен и грузно шла к печке замачивать остатки пайка: на каждую душу тогда в месяц приходилось по 2 кило сухого гороха, значит, на нашу семью  положено 8  - и больше ничего…
…О, память, память!.. Ты стучишься в душу мою грустной былью трудных лет, в которых цветут и пахнут травы детства моего, спасшие наше поколение.