Как жизнь идёт путями разными...
и всё же не уйдёт
от нас!
*
Изнутри это выглядело так (да, видел!!): днище ящика вдруг исчезло и все находившиеся в нём белые квадраты дружно полетели в тёмную пропасть почтальйонского мешка. Все кроме одного. К стенке ящика непостижимым образом прилип один конверт и, так же отстав, упал на дно ящика, как только оно было снова водворено на место. В то время как седой почтальйон с полным мешком писем открывал дверцу своей машины, незадачливый конверт одиноко лежал на дне ящика в кромешной темноте и ждал своего часа...
_________________
-Здравствуйте. Для меня ничего нет?
-Нет. - Служащий гостиницы посмотрел на него из-под густых белых бровей и добавил: - Ваш номер оплачен по завтрашний день.
-Да, спасибо, я знаю,- сказал Михаил, направляясь к лестнице.
“Надо уезжать, - думал он, шагая по коридору к двери своего номера. - Чего я жду? Чуда?” Он отпер дверь и вошёл.
Непривычно скудная обстановка уже не вызывала у него неприятных асоциаций с детством (вплоть до запаха яблок, которые он терпеть не мог и которыми были завалены в сезон все комнаты). В первые два дня, ещё на третий было, потом он привык. Или перестал обращать на это внимание – как, впрочем, и на многое другое.
«По крайней мере здесь светло», - устало подумал он и сел на маленькую прогнувшуюся под ним кровать; ветвисто-лиственный узор, лежавший на ней, тут же закачался на его штанах. За окном пели птицы, напоминая опять-таки о детстве, но теперь о более приятных его моментах (никакое детство не может быть полностью счастливым или несчастным, другое дело, что люди хотят помнить его таким или таким..)
Михаил решил поработать. Достав из сумки портативный компьютер, он раскрыл его на неком подобии кофейного столика; посидел глядя в экран; посидел, глядя в пол, подперев голову рукой; потом постучал по клавишам.., минут через сорок понял бессмысленность этого занятия, даже почувствовал к нему отвращение – закрыв, выключив всё (не сохранив произведённого маразма), откинулся с закрытыми глазами в кресле.
-Надо уезжать, - произнёс он, обращаясь к пустой комнате, - уезжать, уезжать...
На какие-то секунды или века он забылся, но вдруг что-то случилось. Комната наполнилась то ли треском то ли хлопаньем, вперемешку с каким-то свистом или, скорее, чириканием... С мгновенной мыслью о новых сюрпизах этого чудо-места, Михаил открыл глаза и увидел летающего по комнате воробья. Очевидно, он влетел в открытую форточку, и теперь, чирикая и неистово махая крыльями, носился по комнате, не в силах понять этого нового, слишком тесного для него мира, похожего на большую ловушку.
Несколько секунд Михаил с открытым ртом наблюдал за этим шумливым гостем, а потом встал и подошёл к окну. «Он может тебя клюнуть, - подумалось, когда он открывал не поддающуюся защёлку, - может, даже в глаз...» Он дёрнул на себя (краска посыпалась при этом на старый ковёр) и настежь открыл окно. Апрель дунул на него прохладным ветром и, самое непривычное, даже непостижимое, - не донеслось ни одного звука... Михаил обернулся. Воробей всё ещё летал под потолком между люстрой и дверью; но вот он опустился, метнулся к окну (Михаил тихо отступил), на секунду уселся на подоконнике, потом взмахнул короткими крылышками – и вот его уже нет. Михаил невольно улыбнулся.
Вдали солнце неподвижно спускалось за леса – вот оно висит на месте, а через час его уже нет; по-прежнему пели птицы (но как-то иначе, чем когда он вошёл в комнату после прогулки), воздух чист и прохладен. Он простоял у растворённого окна, пока на улице не начали сгущаться сумерки. Какие-то мысли посещали его и уходили – они были бессмысленны. «Потом», - сказал он всем важным и неотложным проблемам; закрыв окно, он разделся и лёг на кровать. Сон пришёл быстро, но, прежде чем он исподтишка подкрался и набросил своё покрывало, последняя явная мысль, как сигнальная ракета, прочертила сознание:
«Хватит ли у меня денег остаться здесь ещё на пару дней?»
___________________
Седой служащий почты (тот самый, молодые разъехались по морям да по деревням, а его вот вызвали – «Выручай, Трофимыч!» - прямо с заслуженного отдыха) приближался к ящику №220, что висел на углу здания мебельного магазина – недавно выкрашенный в ярко-синий цвет, он отчётливо выделялся на тусклом фоне стен и деревьев; оно, конечно, красиво, но как известно из дикой природы, иногда личше быть незаметным... Почтальйон (а звали его Николай, Николай Трофимович, то есть) повернул руль и вслед за жёлтым «Москвичём» медленно покатился по переулку. Ещё издалека он увидел троих детей со школьными ранцами, идущих по улице и демонстрирующих друг другу то ли приёмы каких-то единоборств, то ли ещё что-то в этом роде, но не остановил на них внимания. Но теперь, когда он приближался к очередной своей остановке, у него возникло чувство, что что-то сейчас должно произойти. И произошло (когда он ошибался!)
Один из тройки что-то крикнул своим товарищам и, разогнавшись, ударил ногой по днищу почтового ящика. «Хорошо хоть луж нет», - подумал почтальон глядя на ворох писем, выпавших из ящика на асфальт, и убегающих с весёлыми криками лихих бойцов. Однако, убежали не все – один парень, (единственный, вспомнил Николай Трофимыч, что шёл спокойно) сидел на корточках и собирал письма в руку, явно не зная, что с ними делать дальше. Николай Трофимыч притормозил и, подхватив сумку, вылез из машины.
-Бросай сюда, - сказал он. Парень взглянул на него и молча бросил в сумку конверты, которые успел собрать.
-Что, рассыпали, да? Вот изверги! – гавкнула проходящая мимо тётенька с хозяйственной сумкой и с выражением выполненного долга на лице пошла дальше. Нижний край солнца уже скрылся за дальними многоэтажками; в отдалении стояли двое грузин и громко о чём-то спорили. Почтальйон с мальчиком вместе собрали все письма в сумку.
-Спасибо тебе, - сказала Николай Трофимович, поднимая днище ящика.
-Не за что, - тихо ответил юный помошник и пошёл своей дорогой.
Николай Трофимыч несколько мгновений стоял, глядя ему вслед (неосознанная улыбка на губах), потом будто спохватился и пошёл к машине. Забравшись с бодрым стариковским вздохом, бросил сумку на соседнее сидение, включил зажигание, передачу и, произнеся: «Поехали дальше», тронулся в путь.
_______________
Утро выдалось приятное, но до десяти часов немного скучное. Михаил проснулся в восемь, побрился (лёгкая неудовлетворённость отражалась в зеркале рядом с обновляемым лицом), хотел принять душ, но у него ничего не получилось по причине полного отсутствия воды. «Ну и что!», - подумал он, оделся (синяя рубашка без галстука с серым костюмом и коричневыми туфлями) и спустился вниз. Оплатив ещё два дня пребывания в мотеле, он заказал себе здесь же в кафе плотный завтрак, а, разделавшись с ним, отправился гулять.
Утром, водя бритвой по щеке, он полагал, что сможет позволить себе ещё три дня, но, пересчитав содержимое кошелька, порывшись в карманах штанов и пиджака... Словом, не больше двух дней, если он, конечно, не откажется от пищи и оставит себе кое-что на обратный билет. «Нет! – подумал он тогда. – Мало, что залез сюда, так ещё и жить впроголодь?! Два дня - и прочь отсюда!»
До вчерашнего дня в нём шла нелёгкая борьба между разумом и... был соблазн назвать это предчувствием, но он определил так: «проявление романтической части моей натуры». Так вот, борьба между разумом и «проявлением». Разум, придерживаясь всех возможных законов логики и здравого смысла (как и подобает разуму), говорил, что нужно уезжать, что «нет ни единой причины больше оставаться здесь», что работа здесь не продвигается ни на миллиметр (и наивно было надеяться на это), что теряется время, которое можно потратить с большей пользой и т.д. и т.д. А опонирующая сторона («проявление», совершенно точно) тихо шептала: «Подожди» - однако на вопрос «Сколько?» таинственно молчала. И, не смотря на внешнее превосходство в этом споре разума, Михаил всё это время повиновался предчувствию, тихому голосу и оставался в мотеле – хотя мог съехать уже на третий день. То, чего он ждал здесь (и о чём справлялся каждый день у... того, кто в во всём цивилизованно мире назывался портье, - но тут.. ), было, конечно, важно для него, но не той обычной и понятной важностью, как сделка или важная встреча, - это было нечто тонкое, личное, что так просто не объяснишь (почему он и уехал, ничего никому толком не сказав). Это была важность «для души», больше никак он не мог это определить. Но была парочка «но»: во-первых, он не был уверен, что то, чего он ждёт, настигнет его именно здесь, в этом захолустье, в этом мотеле; во-вторых, он не был уверен, что оно настигнет его вообще где либо и хоть когда-то – эти «но» существенно склоняли весы в сторону разума.. Он же всё оставался, оставался – что ни говори, «романтическая сторона» в нём имела немалую силу.
Вчера он уже был готов сдаться – «Наверно, это не так уж и важно... Да, глупости», и он практически отдался во власть разума, и, в общем, уже был готов уехать, шёл по коридору, думая о рубашках и чемодане, но тут произошло это. Глупо – конечно, глупо утверждать, что на решение взрослого, рассудительного человека, человека, к мнению которого прислушивались многие и многие также неглупые люди, - да можно ли допустить, что на его мнение каким-то образом повлиял случайно влетевший в форточку воробей?..
Но этот воробей будто принёс на своих маленьких крыльях новую надежду, каким-то странным образом уничтожил сомнения и развеял чары разума. Уже в тот вечер, стоя у открытого окна, Михаил всё решил для себя – но только как ощущение - лишь проснувшись этим утром, увидев старые обои и потолок, он сформулировал своё решение; потом, заглянув в кошелёк, уточнил его, и в конечном итоге это звучало так: «Останусь здесь на эти два дня, после чего безоговорочно уеду – и никаких больше мыслей, никаких предчувствий... всё!»
___________________
«Какой же он? Блондин или брюнет? Высокий или так?.. Лучше б уж высокий, терпеть не могу гномов! ..А может, у него будет борода... Загадочная тёмная борода... с проседью. И умные глаза! Ух!» - Рита в восторге улыбнулась. Выдуманный портрет будоражил воображение и заставлял...
- О чём мечтаем? Лично я так о солнышке. – Начальница подошла к окну, за которым барабанил дождь, и обпёрлась на подоконник своей массивной грудью. – Дождик, дождик, - нараспев произнесла она, - когда ты закончишся!
-Вчера передавали, что дождь целый день будет, а может, и завтра, - сказала Лида, чьё рабочее место было у окна.
-Ну спасибо, обнадёжила. Ладно. – Начальница медленным шагом направилась к двери. – Работайте.
Рита проводила её хмурым взглядом; дверь щёлкнула, бетонные шаги вскоре затихли. «Надо же такую фантазию испортила», - подумала она, принимаясь за работу.
Из угла тихо пело радио, его звук перемешивался с шелестом дождя, светом дневных ламп и образовывал отупляющий (а для кого снотворный) коктейль под названием Обычный Рабочий День Главпочтампта. За четырьмя столами сидели четыре женщины и, не смотря на ОРДГ-коктейль, которым они все, за исключением Риты, питались уже не один год, сохраняли довольно бодрое расположение духа – обсуждали мужей (иногда своих), последние новости, какую-то телепередачу или кулинарный рецепт. Рита не принимала участия в этих дискуссиях, но не потому что не хотела – иногда даже очень хотела, - а потому что стоило ей начать разговор, как он тут же перставал её интересовать и казался бессмысленным. Иногда она вставляла и «свои пять копеек» в обсуждение темы, но и то только, чтобы её не считали нелюдимой и тихоней.
«Наверное придёт какой-нибудь толстяк под метр пятдесят, скажет, что я ему нравлюсь и что мы можем встречаться по выходным, - думала она, беря по нескольку конвертов из вороха на её столе и распределяя по ячейкам, на которых внизу были наклеены таблички с названиями городов: Г-ов, П-тинск, Л-ово и т.д. – Или того хуже, ещё маньяк какой попадётся». При этой мысли она нахмурилась ещё больше, но тёмная туча, которую принесла начальница своим непринуждённым визитом, висящая над ритиной головой, быстро испарилась. Она не могла долго быть в плохом настроении, вот и теперь её мрачные мысли вскоре стали смешными, а потом опять обрели мечтательно-романтический оттенок. Она вспомнила его объявление в газете («...мужчина среднего возраста для серьёзных отношений...»), вспомнила письмо, которое получила в ответ на своё скромное послание – и которое явно было написано человеком интересным и образованным, - вспомнила загадочное «к сожалению, фотографию пока прислать не могу» и те ощущения, которые всё это вызвало у неё. Образ бородатого господина с проседью (немного напоминающего Достоевского) снова всплыл в её воображении и поглотил её. Дождь шелестел за окном, радио напевало какой-то шлягер, а руки, не успевшие за два месяца усвоить свои обязанности до такой степени, чтобы выполнять их автоматически, сортировали письма.
..Вот она глядит на часы на углу почтампта: неужели он не придёт? Она медленно идёт по парку прочь, и вдруг (конверт, адресованный кому-то в С-тинске, недоумевая отправился в Ч-тово) сзади раздаётся голос: «Извините, вас случайно не Ритой зовут?» Она оборачивается, видит его, видит нежно-красные розы (П-р оказался во враждебной ячейке Д-ово) и несколько секунд не может ничего сказать. Но потом, снова обретя дар речи (Г-ов – Ж-анск), говорит: «Да. Да, это я!», и видит на его лице радостную улыбку. «Слава Богу, - произносит он, даря ей цветы, - я так боялся опоздать».
_______________________
Это случилось около двенадцати, когда он медленно (спешить здесь было совершенно некуда) проходил по мостку, любуясь прекрасным ландшафтом. После утренней прогулки он с час просидел у себя в номере с книгой, и вот, не найдя другого способа скоротать время до обеда, опять отправился гулять. Птицы пели где-то у него над головой в нависающих над речкой и мостом кронах, вода сверкала на солнце, вокруг не было ни души; Михаил ступал по серым камням моста, ни о чём особо не думая, а просто смотря вокруг со спокойным удовольствием. Яркая бабочка попала в поле его зрения, попетляла и исчезла, внизу квакнула лягушка... – ясное летнее утро ближе к полудню.
Михаил приближался к другому берегу. Он вошёл в густую и дырявую ивовую тень, выбрал одну из двух тропинок, идущих от моста, сделал по ней три шага и - замер. Его взгляд как будто исчез из этого мира и переместился на что-то недоступное...
В нём пульсировала Мысль.
Это было нечто значительное, оно вдруг обнаружилось в нём и заставило забыть о всём остальном. Это состояние забытья продолжалось минуту, а может мгновение, но, когда он опомнился, ему показалось, что он прожил долгую и счасливую жизнь, умер и вот - родился снова. Впрочем, опомнившись окончательно, он понял, что ему всё ещё предстоит. «Мгновенное оплодотворение», - подумал он и глупо улыбнулся. Вспомнив наконец о существовании своего тела, он сделал маленький шаг.. – и вдруг осознал насколько хрупка новорождённая мысль. Она была как редкий драгоценный камень, но с волшебной особенностью – если его тут же не огранить, он превратиться в обычную пыль; но если поторопиться...
Михаил взял себя в руки, повернулся, пошёл по мосту обратно, потом побежал – и скрылся среди зелени, счастливой и безучастной к человеческим выдумкам.
Он бежал, уже не замечая ничего, неся свою мысль (скорее всё-таки образ), как дитя или что-то взрывоопасное, – но всё же спеша. Ему хотелось сейчас же оказаться у себя в номере перед включённым компьютером, и каково же было упущение Бога, что Он не предусмотрел возможность телепортации, ну хоть в таких крайних случаях.
Через две минуты он ворвался в отель (все, кто в этот момент хотели выйти из двери, но передумали, несомненно сделали правильный выбор) и, промчавшись через крошечный вестибюль, взбежал по лестнице. Служащий гостиницы, удивлённо посмотрел ему вслед, а когда дверь наверху хлопнула, покачал головой и вернулся к разгадыванию кроссворда.
___________________________
-Вот чёрт тя дери! Слышь Василий? Ни одной сухой бумажки, ни одной веточки. Ты нашёл что-нибудь?
-Да я, собственно, и не искал. – Василий вальяжно разлёгся на старом грязном матрасе и курил, смотря в чистое только после дождя небо. – Да и тебе не советую, - сказал он своему товарищу, рыскающему в окрестностях полуразрушенного дома в поисках всего, что может гореть. – Чудес не бывает, - философски прибавил он.
Небритая и взъерошенная голова Сергея (ищущего товарища) на миг появилась в окне и снова исчезла. Секунду спустя раздался голос:
-Так что же, без чая оставаться? Сколько в нашей жизни удовольствий: поесть, полежать, покурить, чайку выпить... – раз-два и обчёлся. А ведь действительно удовольствия! У нормальных людей как? У них же это каждый день, они и замечать перестают. А у нас: папирос купил – счастье, вермишель с маслом – радость неземная. А тут сегодня такое везение – чай есть, хлеб есть! Тут, брат, поверишь в чудеса.
Василий, докурив папиросу, лежал и слушал. Серёга был мастак поговорить, и послушать его – одно удовольствие. Однако тему для рассуждений он выбрал неподходящую, чайку Василию и самому хотелось, страсть как. Но ничего не поделаешь...
-Ничего не поделаешь, - сказал он, - силы природы на обманешь. Им на наши удовольствия плевать; как, впрочем...
-Слушай, вот что я придумал! – перебил его внезапно оказавшийся в дверном проёме Сергей. – Пошли.
-Куда? – без интереса спросил Василий.
-Пошли, пошли, узнаешь, - последнее слово Сергей произнёс, уже удаляясь от дома.
Василий поглядел на его фигуру, остановившуюся на фоне зарослей, плотным кольцом обступивших дом («А когда-то тут был сад...»), и призывно махающую рукой, - и недовольно вздохнул. Идеи Сергея не отличались оригинальностью, но иногда он вносил довольно дельные предложения. «Кто знает, что ему взбрело в его немытую вшивую голову», - подумал Василий и, поднявшись, поковылял из дома.
-Пошли, пошли, - говорил раззадоренный Сергей, петляя по заросшей лопухами тропинке. – Идея просто супер, скоро чай пить будем.
-Супер-мупер, где ты только слов таких набрался, - бормотал Василий, шагая за ним и глядя себе под ноги. – Скажи хоть куда идём?
Сергей не ответил, а через пару минут произнёс, резко остановившись, так, что Василий, замешкавший, чуть не налетел на него:
-Вот мы и пришли.
Василий поднял голову. Они вышли из зарослей и стояли перед наполненной мусором канавой; сразу за ней был небольшой двор с детской площадкой и несколькими лавочками, который держал в своей полукруглой клешне многоэтажный дом. Во дворе не было ни души, только кошка, сидящая у песочницы и шум земснаряда, работающего на реке недалеко отсюда.
-Ну и? – произнёс Василий, глядя на Сергея.
-Подождём, - сказал тот, пряча руки в карманы. – Скоро должен быть. Только б никого – вот что важно. Но всё будет путём, не бойся.
Василий нахмурился.
-Что-то ты такое задумал, Серёга, не пойму я тебя. Может, посвятишь меня в планы-то свои?
-Да что тут посвящать. Почтальйона ждём, всего-то.
Василий некоторое время непонимающе смотрел на него, потом его глаза расширились.
-Ты!.. – Он схватил Сергея за рукав и повернул к себе.
-Э-э, порвёшь, ты что! –воскликнул Сергей и отцепил руку товарища от своей грязной, засаленной и в нескольких местах и так уже порванной рубашки.
-Ты... что, сдурел? Пошли отсюда. Пошли, говорю тебе!
-Да подожди ты. – Сергей снова вырвался. – Всё нормально, чего ты кипятишся..
-Что, нормально? Это, если хочешь знать, уголовное преступление. Даже если никто не увидит, всё на нас свернут – не посядят, так выгонят с нашей хазы, ищи потом другую. Пошли, побудем сегодня без чая. – И Василий снова схватил Сергея за рукав, тот снова дёрнулся, и на этот раз его рубашка не выдержала: послышался треск и на рукаве появилась ещё одна дырка, похожая на улыбающийся рот.
-Ну вот! Смотри, что ты натворил! – закричал Сергей; он горестно смотрл на друга. – Кто теперь это будет зашивать? Ты? А может, мне пойти да и купить себе новую, а то и парочку? А?!
Василий, не говоря ни слова, мрачно смотрел в сторону. Но его товарищ и не думал униматься.
-Послушай меня, Вась, только слушай внимательно, - говорил он, так, будто готов был расплакаться. – Мне плевать на их законы. Законы! Небось те, кто их придумывает, носят рубашку получше чем у меня, а? Как ты думаешь? Законы, говоришь, преступления, - воскликнул он, разводя руки; кроме грязного щетинистого лица и не в первый раз пострадавшей рубашки картину составляли рваные, измазанные чем-то штаны и полуразвалившиеся ботинки. – Вот это преступление! За это их самих нужно сажать и выгонять из домов!..
-Ну всё, всё, хватит. – Такие состояния бывали у Сергея время от времени, и Василий знал, что успокоить его можно только спокойствием и рассудительностью. Преступление, не преступление... – помнишь, я тебе говорил о карме – так вот такая у нас с тобой карма, некого винить, вот так. А их в тюрьму никто не будет сажать, сам знаешь – посадить себя в свою ж таки тюрьму, это оригинальность та ещё! И выгонять их из домов тоже никто не будет – а если и выгонят, нас не позовут заместо них. Сидят они там у себя в тёплых кабинетах и чистых рубашках, и пусть сидят, а нам о себе надо подумать – ты согласен со мной?
-Согласен, согласен, - пробормотал уже успокоившийся Сергей, и вдруг шепнул: - А вот и он.
Василий посмотрел и увидел, как из-за угла выходит почтальон,
– в одной руке он держал чёрную сумку, а в другой пачку газет. Подойдя к первому подъезду, почтальон отобрал из сумки пару писем и, оставив её у двери, вошёл в подъезд. Через время он вышел и направился к другому подъезду.
-Подкараулим его у последнего, - сказал Сергей. Он ловко перепрыгнул через канаву и быстро пошёл к дому.
-Эй, - опомнился Василий. – Ты... Блин! – воскликнул он, ступив одной ногой в канаву. – Стой!
Но Сергей не остановился. Он замер у угла дома и выглянул во двор; запыхавшийся Василий подбежал к нему.
-Ты хоть думаешь, что хочешь сделать, - с трудом выговорил он. – Кто-то написал письмо близкому и дорогому человеку, а ты на них чай варить собрался. Пусть эти, что в кабинетах, – но люди-то чем перед тобой провинились!.
-А, чушь это всё, - отмахнулся Сергей, выглядывая из-за угла. – Сейчас у всех телефоны, а в письмах только реклама и счета за междугородные переговоры. Первые только облопошить хотят, а вторые и ещё пришлют...
-Ну да, спаситель человечества нашёлся. А если действительно что-то важное, если...
-Тогда это судьба, - изрёк Сергей и скрылся за углом; Василий не успел ему и слова сказать.
Секунд через десять Сергей появился с пачкой конвертов в руке.
-Сейчас же отнеси обратно, - сказал Василий.
-Поздно уже. – Сергей спрятал конверты за пазуху и медленно, как ни в чём не бывало, пошёл к стене зарослей, за которой прятался их «дом».
Василий догнал его.
-Какой же ты подлец! – Он попытался заглянуть ему в глаза, но Сергей отвернул голову.
-Это только вопрос формулировки, - заметил он.
Василий обернулся и увидел почтальона, заворачивающего за противоположный угол дома.
-Он нас видел, - прошептал Василий. – Ну!.. – Он уже был готов обрушиться на Сергея, но тот тихо сказал:
-Да не бойся ты. Никто же не ведёт учёт письмам... Ну было письмо и нет письма. Пшик, растворилось.
Василий хотел возразить, но сам не был уверен..
Они преодолели канаву и вошли в заросли.
-Ну ты... Всё равно же не хватит! – Василий вдруг воодушевился, как прокурор, который нашёл новый перспективный курс для обвинения (хоть было действительно уже поздно – не бежать же за почтальоном, в самом деле). – Костёр из пяти писем – хватит только клопа поджарить!
-Всё схвачено, - ответил Сергей. – Думаешь, я стал бы рисковать просто так? Я там нашёл под кустами с десяток сухих веток. Вполне хватит.
Василий умолк и до самого «дома» не сказал ни слова.
-И не совестно тебе? – спросил он, когда они уже сидели в развалинах друг напротив друга.
-Совесть? – удивлённо произнёс Сергей. - А что это? А, подожди, знаю. Это как и законы: кто-то придумал, а все должны выполнять. Хотя никто не знает зачем.
Василий лишь покачал головой.
-Так, - протянул Сергей, - раскрывая конверт. – Уважаемый...
-Ну хватит. – Василий отобрал у него конверт. – Вот этого уже не надо.
-Ладно, ладно..
Они сделали четыре бумажных комочка, соорудили над ними что-то вроде маленького шалаша из веток, разожгли костёр; на кирпичи была поставлена кастрюлька с водой, набранной в ближайшей колонке. Бумага быстро разгорелась и высушила ветки, они затрещали, языки огня обняли кастрюльку, и через пару минут вода в ней закипела. Сергей разлил воду в две немного ржавые кружки, достал полбуханки хлеба и два пакетика чая.
-А продавщица эта, - произнёс он, мокая свой пакетик в кружку, отчего вода в ней окрашивалась сначала в янтарный, затем в коричневый цвет, постепенно превращалась в чай, - у которой я это чудо покупал, надменная такая, спрашивает меня: вам, говорит, какой, индийский или цейлонский, а может, с бергамотом? Я посмотрел на неё и говорю: мне чаю, милая, просто чаю. Она хмыкнула так и дала это. Ану глянь-ка: индийский или цейлонский?
Василий посмотрел.
-С бергамотом, - ответил он.
-А чё это? Ну что ты так на меня смотришь, мне-то откуда знать!.
-Трава такая, - сказал Василий, - добавляется в чай, чтобы придвть ему специфический вкус. Ободряет. Плохо только, что сахару нет.
-Ишь чего захотел! Может, тебе ещё сливок или мёда? Хорошо хоть хлеб есть.
-Да, - произнёс Василий, отпивая горьковатый напиток, закусывая его хлебом и глядя как догорают последние ветки в костре, - это хорошо...
______________________
Михаил собирал чемодан. Вещей было немного, он никогда не возил с собой много: три рубашки (одна была на нём, а другие две он так ни разу и не доставал), галстук (их он не выносил, но брал всегда на случай «серьёзных» встреч, которые ему иногда весьма неожиданно доводилось посещать) десяток носков, нижнее бельё, а кроме того пара записных книжек, одна из которых была исписана наполовниу, а другая пуста, и письменные принадлежности – ручки шариковые и чернильные, карандаши и точила для них ( если не догадались, он был писателем: Михаил такой-то – не слыхали?) Ещё была старая, но очень хорошая бритва, а также главный элемент багажа, друг и помошник – компьютер. Сначала Михаил очень опасался этого чуда техники, которое друзья подарили ему на День рождения, но не прошло много времени и он ему уже сложно было обойтись без ноутбука – вот так технический прогресс служит людям и закабаляет их..
Маленький чемоданчик был быстро собран; Михаил присел на застеленную кровать и уставился в пространство. Тенистый узор ветвей так же как недавно качался на его брюках, время от времени исчезая, когда солнце заходило за тучу...
...Подкравшись к нему тогда на мосту и шепнув на ухо несколько слов, Муза почти не оитходилла от него до этого самого утра. Она больше не шептала ему, а просто стала рядышком и, тихо улыбаясь, питала его вдохновение. В тот день, вихрем промчавшись через холл, он, задыхаясь, пробежал по лестнице, из последних сил преодолел коридор, вбежал в номер и замер на пороге... Ему вдруг показалось, что он всё-таки не успел, не успел донести свою мысль, не смог сохранить её, и она, превратившись в обычный чёрный песок, просыпалась на пол где-то по дороге к номеру. Завтра придёт уборщица, сметёт песок вместе с остальным мусором, и всё будет как и раньше – не плохо, но не особенно и хорошо. Просто серо.
На мгновение его охватил чудовищный страх, он стоял на пороге своей комнаты, даже не закрыв за собой дверь, и лицо его было лицом ребёнка, который в огромной толпе потерял надёжную и дорогую руку, – растерянный и готовый даже заплакать... Но это было только мгновение. Он закрыл дверь, медленно прошёл к креслу и уселся перед компьютером (который в последнее время всё больше раздражал его). Включил (экран ожил, на нём замелькали надписи, потом цвета), нашёл нужную программу; откинулся на спинку кресла. Чистый белый лист на экране монитора терпеливо ждал, помигивая курсором, в то время взгляд писателя блуждал в пространстве, то останавливаясь на чём-то, снова приходя в движение. Через некоторое время он наклонился и застучал по клавиатуре. Экран постепенно заполняли чёрные символы, образовывая отрывистые линии разной величины, заполняя строку за строкой, – и всё это было очень похоже на игру... Впрочем, игра была стоящая, так как из-за неё Михаил забыл не только об обеде, но и об ужине. Поел он только на следующее утро да и эта процедура была весьма торопливой, и после неё он опять закрылся в номере и не выходил из него до трёх часов дня. В три он вышел, бледный и истощённый (хоть и с сияющим лицом), спустился по лестнице и заказал себе плотный обед.
-С вами всё хорошо? - спросила пожилая женщина из-за соседнего столика, и он, искренне улыбнувшись ей, ответил, что всё отлично.
Он с аппетитом поглощал пищу и был просто счастлив. Ему и теперь не хотелось отрываться от работы, но он понимал, что в таком случае скоро свалится в обморок от голода и усталости; а, положив в рот первый кусок пищи, понял, что поступил правильно. После обеда он, уже полностью успокоившись, отправился на прогулку, где впервые подумал о свалившемся на него вдохновении.
«Такое со мной впервые, - думал он, бредя по узким, обсаженным всевозможной растительностью улицам городка, - а ведь ещё вчера утром я не мог в этом номере и двух слов связать...» Михаил остановился перед самым поворотом.
«Муза обосновалась в моём номере».
Сначала к нему пришла эта фраза, а через мгновение он понял её смысл. Муза, вдохновение, как угодно, - оно слетело к нему в этих живописных зарослях у реки, он принёс его в комнату, которая последние десять дней выпоняла функции его дома.. и теперь оно обосновалось там и не собиралось покидать своих новых апартаментов. «Только там», - подумал Михаил, неосознанно развернувшись и шагая в другую сторону. Как это ни парадоксально (а кто сказал, что человек, а особенно человек творческий не парадоксальное явление!), но он понял, что когда он покинет свою комнату, вдохновение не последует за ним, как тень; оно облюбовало этот маленький отель в километре от железнодорожной станции и двух от автострады и функционировало только там.
Он улыбнулся, чему было две причины. Во-первых, ему тоже запал в душу этот отельчик (а та неприязнь первых дней была просто частью его плохого настроения), и он знал, что в будущем будет частенько и с теплотой вспоминать о нём – не о больших и шикарных отелях, в которых ему приходилось бывать, а об этом давно не крашенном и не ремонтировавшемся здании и этом городке... - а может, и приедет на старости лет искупнуться в приятных воспоминаниях. Ну а второй причиной улыбки была забавность сложившейся ситуации.. впрочем, об этом он тут же забыл, вспомнив, что уже завтра ему надо съезжать. Первым порывом было бросится в номер и сполна использовать всё оставшееся время, но тут он понял, что бросаться совершенно не обязательно – ему сейчас нужно именно туда, куда всё это время несли его ноги.
Отель находился на чём-то вроде невысокой и стёсанной сверху невысокой горы и, как уже говорилось, был окружён зарослями. Невысокие деревья и кустарники покрывали вершину «горы» и её склоны, спускаясь к подножью, где текла речка и рос настоящий густой лес. С северного склона, прорезая заросли, спускалась асфальтная дорога – метров через триста она выводила из осады деревьев и плавно вливалась в небольшой городок, куда и направился Михаил.
Кстати, раньше это был довольно известный курорт минеральных вод – от него и остался отель, - но теперь сюда редко кто жаловал..
А город, хотя и назывался так, был скорее похож на деревню, тут был всего один квартал многоэтажек, всё же остальное – дворы с огородами и прочим хозяйством. Раньше это был шахтёрский городок (да, вот так, с одной стороны уголь, с другой – целебная вода; такое богатство), теперь же шахта, находящаяся на окраине города, по каким-то причинам (и уже давно) стояла без работы: некоторые шахтёры с семьями разъехались по разным городам в поисках работы, другие остались и жили деревенской жизнью. Только приехав сюда, Михаил шёл со станции (где, как ни странно, к нему не пристал ни один таксист – это вообще было странное место...) к отелю, проходил по этим улицам – но тогда настроение было такое, что он почти не обратил ни на что внимания; теперь же он шёл, с интересом осматриваясь по сторонам.
Город казался несколько серым и тусклым, но служащий отеля сказал ему, что «теперь город расцветает»: начал снова расцветать, как только закрылась шахта. Но главное, посреди этой тусклости, расцветающей тусклости, текла жизнь – эти деревья, эти птицы... Люди!
По дороге ему попадались одетые как-то и небрежно, и аккуратно жители (многие были с велосипедами, и Михаил с улыбкой вспомнил посещённый однажды Китай), которые взглядывали на хорошо одетого незнакомца, но впрочем без особого интереса. «И гордость, и достоинство в этих взглядах, - думал он, шагая дальше. – Что, мол, приехал посмотреть как мы живём? Что ж , смотри, но нам безразлично твоё мнение! У них тут свой мир – не то что отрезанный, но отделённый от остального, стучащими рельсами или монотонным асфальтом; свой мир и свои законы...»
Он шёл, озираясь кругом. Дворы, дворы... Несколько магазинов – «Продукты» и «Стройматериалы», - двухэтажное здание с официальной синей табличкой, видно, городская администрация; школа, полупустая стоянка и снова дворы. Однако Михаил оглядывался не из чистого любопытства. Впервые проходя через город, он, хоть и был рассеян, всё же полусознательно отметил несколько деталей. Одна из них и вспомнилась ему тогда на прогулке, это он и искал, борясь с мыслью о том, что ему показалось.
Была половина пятого, когда поиски увенчались успехом. До отчаяния, как и до темноты, оставалось совсем немного, и Михаил уже ругал себя за то, что потратил впустую столько драгоценного времени. Он услышал гудок тепловоза и понял, что уже почти дошёл до железнодорожной станции. Его ноги, казалось идущие по инерции, остановили его на перекрёстке. «Ну и что? – спросил он их. – Довели? Что теп...» Он увидел дверь с табличкой и сразу понял, что это оно, - но ещё некоторое время стоял на месте..
«Ломбард» - гласила надпись на табличке, но время работы не было указано, и он очень испугался, что может быть закрыто. Но некоторым везёт (особенно иногда): он потянул за ручку и дверь со скрипом открылась.
Михаил оказался в совершенно тёмном туннеле, в конце которого в прикрытом окошке горел желтоватый свет. Отбросив все асоциации по этому поводу, он прошёл через коридор, ни обо что не споткнулся, ни на что не наступил, и подошёл к окошечку, за которым виднелась сгорбленная и неподвижная человеческая фигура. Человек был маленький, в очках и клетчатой рубашке, и Михаил стоял некоторое время, опасаясь, и сам не зная чего; человек же совершенно его не замечал и считал что-то на калькуляторе, посматривая в бумагу. Наконец Михаил собрался, вдохнул, чтобы произнести приветствие, но тут человечек в очках повернулся и, улыбнувшись, промолвил, будто обращаясь к старому знакомому:
-А, здравствуйте! Принесли что-нибудь?
Михаил выдохнул заготовленный воздух и ответил: «Да». Он снял с руки золотую цепочку и подал в окошечко.
-Так, так, - протянул человечек и принялся рассматривать вещь в увеличительное стекло. – Ну что ж, - сказал он через минуту, - неплохая вещь. Я дам вам за неё...
___________________________
Хоть, вопреки ожиданиям Михаила, маленький человек из окошка дал ему за цепочку довольно приличную сумму, эти деньги ему так и не понадобились. Чувствовал ли он что-то уже тогда, когда в сумерках (по незнакомому городу, с пачкой купюр в кармане, но видимо просто забыв, что надо чего-то бояться) возвращался в гостиницу? Вряд ли. Но, войдя в полутёмную прихожую, он заплатил ещё только за один день, хотя денег ему вполне хватило бы ещё на неделю.
-Вижу, наши края вам нравятся с каждым днём всё больше, - с улыбкой заметил старый ;портье;. – Никак не отпускают...
-Да уж. – Писатель тоже улыбнулся и облокотился на стойку. – Здесь у вас очень хорошо, в самом деле. Вроде бы ничего особенного – а всё же... что-то особенное есть!. – С секунду он смотрел мечтательно в никуда... - Ну я пошёл, спокойной ночи.
-И вам такой же... Хм. – Когда Михаил скрылся за поворотом лестницы, старик снял очки и посмотрел в окно, за которым над тёмными зарослями в чистом безоблачном небе висел серп месяца. Посмотрев немного, он вернулся к своей детективной книжке, которую намеревался дочитать за эту ночь, но, прочитав два абзаца, понял, что смысл слов почти не доходит до него. Тогда он снова снял очки, заложил ими страницу и вышел на улицу.
Прохладный и безветряный вечер. Внизу за лесом виднелись огоньки в домах, где-то лаяла собака. Служащий гостиницы, Игорь Петрович, бывший ещё ночным сторожом (или охранником?), выполнявший ещё множество другой работы, для которого эта маленькая гостиница уже девять лет была родным домом, - стоял на её пороге, засунув руки в карманы, и пытался увидеть то особенное, о котором говорил постоялец с чем-то знакомой фамилией. «...А вообще, что-то такое и есть. Хе, надо ж!» Он закурил и сел на ступеньку. Внизу среди мерцающих огоньков отдалённо залаяла собака..
Михаил в это время уже выходил из ванной, завязывая пояс халата (вода появилась только вчера вечером и тайная надежда на то, что она не исчезнет и сегодня, оправдалась). Он подошёл к холодильнику, ничего не ожидая, но открыв дверцу, обнаружил пару плавленных сыров, которые купил три или четыре дня назад, – всё это время он не заглядывал в холодильник. После ужина из этих сырков и булки, купленной в бессрочном магазине у подножья горы, и ещё бутылки минералки, Михаил уселся за компьютер. Некоторое время он просто сидел, отходя от впечатлений этого дня, плавно перетекая в свой тайный мир. Через какое-то время клавиши защёлкали, превращая движение пальцев в буквы и знаки, которые складывались на экране в слова и предложения, те же, в свою очередь, ткали целое полотно произведения, жившее своей жизнью...
Когда он закончил, было уже заполночь. Уставший, но радостной усталостью воплощения, он выключил компьютер, выключил светильник, встал, потянулся, допил остаток минералки из стакана, снял халат и лег. Что-то – он решил, что сон, – стало волнами накатываться на него; но прежде чем захлеснуло с головой, он подумал: «Пора. Да, пора» .
-Пора, - произнёс он вслух и, взяв собранный чемодан, направился к двери.
Последний раз взглянул на покидаемую комнату: на кровать, старый холодильник, на потёртое кресло и журнальный столик перед ним... и закрыл дверь. (Перед глазами мелькнул образ воробья, влетающего в окно; будто даже явственно послышался шелест крыльев..)
«Да, - думал он, идя по старому линолеуму коридора, - этот номер, эта гостиница... А ведь я попал сюда совершенно случайно... – что-то изменили. Что? Хм. Даже не знаю – не знаю, как выразить.. Но это несомненно важное, как вопрос, который требовал разрешения, и вот теперь... Конечно, ещё есть множество вопросов, но это... Вот: мелочь, которую я раньше не замечал, а она оказалась важнее всего, из-за чего собственно и ускользала от меня».
...Проснувшись этим утром, он сразу понял, что всё уже позади. Но, как ни странно, это его ничуть не огорчило. Солнечное утро пролилось на кровать, на стену и на дверь. Птицы энергично пели за окном, и было слышно как играет радио у соседки снизу. Он с хрустом потянулся («А в этой кровати лучше спиться, чем дома...»), встал и прошёл в ванную – и, пока он там находился, всё, что подобно облаку пара, кружилось в его сознании, приобрело более осязаемую форму, и он теперь смог разобраться с ним.
«Оно» пришло неожиданно, подхватило его и понесло... но так же неожиданно и покинуло. «Хотя, - думал Михаил, выходя помытый, бритый и в чистой рубашке, - я ещё вчера знал об этом. Это было так неосознанно, как ощущение, но я знал – и понял бы, если б не усталость... Но вообще этот сон был мне просто необходим, это бесспорно». Он собрал чемоданы и...
..Шёл по коридору, думая о том, что эти десять дней изменили в его жизни. Он не жалел о заложенной цепочке, подаренной ему лет пять назад по какому-то поводу бывшей женой, не грустил об утраченном вдохновении. Он возвращался к своей прежней жизни.. – но и к другой теперь!
Он будет писать, как и раньше... А может, и нет. Ему хотелось вернуть это вдохновение, но не в таком стихийном виде – хотелось найти к нему доступ, укротить его. А может...
«Посмотрим». Он был устал и счастлив. Не хотелочь опять думать наперёд.
Спускаясь по лестнице, он увидел, что за стойкой стоит Нина, жена Игоря Петровича. Он подошёл и поздоровался.
-Таки решились, - сказала она, принимая у него ключ.
-Да, пора. – Михаил оглядел небольшую комнату, называемую «холл». – Пора, - повторил он и спросил: - А Игорь Петрович спит?
-Спит. Загадочный какой-то после ночи пришёл. Весёлый даже. Не вы часом его развеселили?
-Да нет. Не я. Ну, - вздохнул он, - прощайте. Хотя лучше «до свидания» - может, увидимся ещё как-то...
-До свидания, до свидания... Ой, подождите! – Крикнула Нина, когда он уже выходил из дверей. - Вот, - протянула она ему белый бумажный прямоугольник, - вам письмо. Сегодня утром пришло.
-Спасибо. – Он несколько секунд в недоумении стоял на месте, затем ещё раз попрощался и вышел на улицу.
«Странно.. Совсем забыл о нём. А ведь если бы не оно, я съехал бы ещё три дня назад, – его же я ждал... Ха!»
Он опомнился от своих мыслей. Спускаясь вниз по пустынной дороге, он оторвал край от конверта, достал письмо и развернул его; одинокий путник: помахивая чемоданом в одной руке, другой держа исписанный листок..
Когда до города оставалорсь совсем немного, он сложил письмо и вместе с конвертом сунул в карман пиджака. На его губах играла улыбка.
«О чём-то мы думаем, на что-то надеемся, ждём – а действительно важное оказывается совсем рядом – это то, что мы называем обычным, иногда даже бросаем презрительный взгляд.. Стоило ли ждать?!. Видать, стоило!..» При этом он не выдержал и рассмеялся, испугав проходившую мимо женщину с сумкой, которая сначала смотрела на него как на незнакомца в костюме, а теперь как сумашедшего незнакомца в костюме; и с чемоданом – не деньги ль там... Михаил сдержал смех, и, только через несколько часов, когда поезд увозил его прочь от городка и соседка по купе вышла, попросив присмотреть за вещами, смех снова полился из него и ещё долго после звенел в душе, лаская её и согревая изнутри. И поезд стучал по рельсам, и ложечка звенела о стакан, пейзаж мелькал за окном, и...
Больше ничего.
----------------- - - - - -----------------