***

                АЛЕКСАНДР  НАМ               

                ХОЛОДНЫЙ  ПОЕЗД

                РАССКАЗ

Валентина нахлобучила на голову Ивана пушистую шапку, надела на руки толстые (вязанные еще бабушкой) сибирские варежки и осмотрела мужа довольным взглядом.
-Теперь тебе не страшна и Антарктида.
На улице лютовал мороз, стекла окон покрылись наледями, двери скрипели, металлические провода злобно гудели, а свет от автомобильных фар казался пустыми светящимися ледяшками-кометами, свободно летящими в космосе.
Иван взглянул на небо, полное колючих звезд, вспомнил теплое и сытое тело жены, тихо проклял главного режиссера Рокитного (что б тебе так по сцене ходить, как мне по этим мерзлым улицам) и перебежками двинулся в сторону метро.
Поезд в Москву отходил ровно в десять вечера, а сейчас была лишь половина девятого. Но по такой морозухе надо было выходить пораньше, мало ли что, наставляла Валентина.
Что означало это « мало ли что» Иван понятия не имел. Но кто его знает – все-таки мороз незаурядный!?
Город вымер. Странно было видеть его без пробок. Быстро мчались такси, какие-то запоздавшие грузовики пытались  убежать подальше в теплые места.
Поезд стоял на  одиннадцатом пути. Это было странно. Обычно московские уходили с первого, в крайнем случае, с третьего пути.
Наверное, дали дополнительный. И  виду он был не лучшего: весь оброс льдом,  внизу откровенно желтого цвета. Из труб на покрытой морозной моросью крыше,  едва вился дымок, будто кто-то неспешно курил.
Толстая  баба (сложно было ее назвать проводницей) осмотрела билет с двух сторон, приблизила его к своему гулькообразному носу и даже, казалось, понюхала.
Вид у проводницы был неряшливый,  от нее, показалось Ивану, несло сивухой. 
Иван подхватил довольно увесистый чемодан и забросил его, как будто устанавливал рекорд в соревнованиях богатырей, на высокую площадку тамбура.
Валя напихала туда все, что могла, ведь ехал он на месячные съемки, а жена была перестраховщицей.
Иван двинулся по выстуженному коридору вагона. И хотя на полу лежали вытертые сотнями ног до грязной белизны дорожки, казалось, что он идет по выгнутым  тонким листам железа, гулко хлопающим при  каждом  шаге.
Дверь в купе была открыта и там кто-то возился. Иван заглянул и увидел фигуристый зад женщины, нагнувшейся в поисках чего-то упавшего.
Женщина выпрямилась.
Ничего себе, сказал про себя Иван, и  вспомнил жену. Тяжелый вздох вырвался наружу.
Женщина приняла его на свой счет.
-Извините, пожалуйста, я  кольцо  уронила.
Иван неловко взгромоздил свой сундук на пыльное  дермантиновое сиденье и начал осматривать пол. Кольцо лежало в  углу под приставным столиком.
-Разрешите, - мягко отстранил Иван коленку женщины и чуть задержал руку, словно в раздумье (там было тепло и хорошо).
Иван быстро нагнулся и достал обручальное колечко.
-Такими вещами нельзя разбрасываться, - сказал он знающим голосом.
-Оно еще не вросло в палец, недавно надела, - сказала женщина и быстро посмотрела на Ивана.
Иван понял, что ему надо или менять купе, или блокировать все мужское, что в нем было.
Он обреченно сел и  начал думать. Тащить в соседнее купе чемодан, разговаривать с толстой неряшливой проводницей с сивушным перегаром категорически не хотелось. Оставалось отдаться судьбе.
-Вы недавно вышли замуж? – спросил Иван.
-Да, знаете, вышла.  Женщина вдруг рассмеялась.
-Какое дурацкое выражение “вышла замуж”, словно вышла в туалет.
Иван тоже рассмеялся. Никогда не задумывался над этим выражением, а ведь ему, как актеру, полагалось задуматься. Но он обычно не в смысл вдумывался, а слушал  звучание  слов –  производят  впечатление или нет. Слово на сцене театра – то же пение. Иначе до  зрителя не дойдет. Театр его учитель Зовнер всегда называл “домом нервных раздражений”.
-Ты, - говорил он Ивану, - любыми способами должен раздражить зрителя. А слово надо пропевать, как это делают вокалисты, но тщательно это пение замаскировав.
-Меня зовут Василина, - прервала мудрые размышления Ивана женщина.
-Иван, - просто Иван, а фамилия Московцев.
-Так вы московский, русский то есть, Иван?
-Я Иван международный, - развеселился Иван.
-А вы, я вижу, тоже обручены.
-Ничего не поделаешь, обручен, -  с грустью сказал Иван.
-А почему так грустно, окрутили?
-Да что вы, по любви. По любви, - возвысил голос  и пропел по-актерски Иван.
-Слушайте, а мне ваш голос знаком, вы случайно не певец?
-Не певец я, - забасил  Шаляпиным Иван.- А вы слышали меня, наверное, в каком-нибудь телесериале, потому что вот этим голосом я озвучиваю любовников, бандитов, герцогов и всяких прочих пиратов. Последняя моя озвучка – забавный фильм под названием «Шимпанзе рвется в офис».
-В офис? – удивилась Василина.
Разговаривая, Василина быстрыми умелыми руками достала красный халат, спортивные брюки и тут же навела образцовый порядок  среди вещей.
Чемодан Ивана  мирно подремывал на пыльном диване.
-Точно, я вас слышала в сериале и вообще...
-Что значит вобще? – Иван чувствовал себя все более уверенно.
-Вообще – это значит везде. И по радио тоже.
-И по радио я есть, это факт. Приходится в виду низкой оплаты работать везде.
-Да вы же самые богатые люди! - откровенно возмутилась Василина. – О вас такое говорят!
Василина с силой уселась на скамью и положила на столик пухлые спокойные руки. Тусклый свет облил ее круглое  украинское лицо чуть разведенной желтизной вагонного электричества.  Сразу стали видны черные,  чуть изогнутые, брови,  широкий просторный лоб, родинка-точка над  левым глазом - и удлиненный чуткий нос. А сливовые  глаза смотрели на Ивана насмешливо-вопросительно.
-Вот видите, мы поговорили и  сразу в вагоне стало теплей. Так всегда бывает, когда встречаются хорошие люди.
-Почему вы думаете, что я хороший человек?
-Мне так кажется. И я хочу, чтобы вы были хорошим человеком.
-Говори мне «ты», - сказал Иван. – А то неловко получается, тем более нам ехать далеко, так что рано или поздно все равно прийдется сближаться.
-Это  правильно, - одобрила Василина. - Не стоит усложнять отношений.
Сказав это, она взяла  спортивные брюки, толстый свитер и вышла в коридор. Но тут же вернулась.
-Туалет закрыт. А в вагоне холодрыга и  никого.
-Переодевайся здесь, я отвернусь.
Иван взялся за свой чемодан, спиой чувствуя и, похоже, даже видя, как Василина начала стягивать с себя куртку, а потом все медленней все остальное.
А ведь  действительно стало теплее. Даже пар  изо рта не шел.
Вагон неожиданно издал сильный скрежещущий звук умирающего в судорогах и попытался сдвинуться с места.
Колеса приросли к рельсам, не иначе,  мороз-то какой, сделал  вывод Иван,
Вторая попытка была решительней, но Василина в результате мощного толчка оказалась на Иване.  Он ощутил ее женские формы на своей спине и затаил дыхание. Как это прекрасно! Пусть бы этот замухранный поезд еще раз дернулся. Но замухранный поезд покатил по гулким, тонко резонирующим на морозе, рельсам, и в вагоне сильно задуло.
-Да тут окна почти открыты! - воскликнула в панике Василина. -Да что это за поезд такой, еще воспаление легких схватишь!
Иван обернулся и увидел  детское перепуганное лицо. И не удержался, решительно перегнулся через стол и впился в губы Василины.
Они застыли на мгновение, потом медленно отодвинулись, как по команде, и с близкого расстояния уставились друг на друга,  определяя, а что это, собственно, было.
-Это я от переполненности чувств, - первым пришел в себя  Иван. – Со мной бывает. Случается, целую совершенно не знакомых женщин.
-От переизбытка чувств?
Темные сливовые глаза  обрели свою насмешливость.
-Такая у меня профессия. Чем больше я отдаю, тем больше требуется пополнения.
-Чего пополнения?
-Энергии. Чувств. Жизни.
Ивану нужна была пауза, и он вышел в коридор под предлогом поиска проводницы, чтобы  принесла чай.
Он сразу попал в холодный, пустой, наполненный металлическим  скрежетом, мир. Грязные занавески с красночерными силуэтами Кремля развевались на ледяном ветру.
Уже немного обжитое купе стало казаться теплым домом, где тебя с нетерпением ждут.
Иван медленно пошел в конец вагона к месту обитания толстой неряшливой проводницы. Она должна была хотя бы растопить печь, предложить чай, что сейчас было бы весьма кстати.  Двери  купе были закрыты.
Иван постоял перед обшарпанной дверью, постучал сначала тихо, а потом и ногой ударил несколько раз в озлоблении. Тихо, пусто и холодно.
Оказывается,  в этом поезде, в вагоне номер 14, едут только он и Василина. А проводница, которая смотрела его билет и которая впустила еще раньше Василину, точно была. И куда-то делась.
И кто это так подгадал продать билет им с Василиной  в одно купе, если вагон совершенно пустой? Это неспроста.
Иван толкнул дверь  в тамбур. Закрыто. Жуть стала подниматься в душе Ивана. Он был не из пугливых, но этот мороз, обледенелость (даже внизу у дверей лежала тонкая полоска льда) и грохот несущегося  поезда, взвинчивали фантазию.
Иван быстро прошел в противоположный конец, куда ходила в туалет Василина. И там дверь в тамбур была на запоре.
Что же это получается? Их закрыли одних в вагоне. И даже, если учесть, что проводница пошла по своим делам, например, к бригадиру поезда, разве так делается? Это же поезд на Москву!
Иван вернулся в купе и крепко закрыл дверь.
-Проводницы нет, печь едва тлеет, в коридоре стужа и куда мы едем, неизвестно, - сказал он, усаживаясь против Василины.
У Василины было грустное задумчивое лицо. Иван тут же вспомнил про поцелуй  и ему стало неудобно.
-Василина, - сказал намеренно бодро Иван. – Этот поцелуй я вам объяснил, а вы его уже объяснили себе. Так что проехали. Веселей надо быть в нашем положении.
Василина посмотрела на свои руки, потом на Ивана.
-А почему бы нам не поужинать? Мы уже поцеловались, познакомились. Все, как в кино. Я и чувствую себя в кино, да и вы.
-Ты, -напомнил Иван.
-Вы.
-Ты.
Василина рассмеялась.
-Меня не переспоришь, я хохлушка уперта, не то, что некоторые международные русские Иваны.
-Тогда ужинать. Я кое - что с собой прихватил.
-И я не не пустой еду.
Каждый выложил свои припасы и оказалось, что у них просто праздничный стол.
-Это после нового года осталось, - объяснила происхождение  красной икры Василина. Курица, домашняя тушенка,  самогонка и водка «Немиров», нарезанная тоненькими кружочками сырокопченная колбаса, белая упитанная курица, соленые огурчики и помидорчики…
Вскоре купе так пропахло рестораном, что стало еще теплей. Иван поднял стакан.
-Давай за знакомство. Тост старый, но уместный.
-За хорошее знакомство, - добавила Василина.
Они выпили, начали есть.
-Может, свечку зажжем? - предложила Василина. – Я всегда вожу с собой свечи. Очень часто выручают.  Да и теплее станет.
-Мне уже тепло. Давай свою свечку. А я под нее тебе Андреева почитаю. Есть такая пьеса у него «Жизнь человека», там жизнь человека и проходит, как  проходит жизнь свечи. Вот появляется огонек, вот он разгорается со всей силой, а вот он начинает гаснуть и гаснет наконец.
Огонь свечи сразу уменьшил размеры купе, сузил их до освещенной площади, в которую попадали лица и  руки, сидящих друг против друга Ивана и Василины.
За окном неслась поземка. Поезд ожесточенно вбивал колеса в рельсы, словно хотел расплющить их и ехать медленней. Иван продул ставшим горячим после рюмки воздухом большую лунку в окне.  Проявились заснеженные одинокие поля, небольшие рощицы, укутанные в снежные шубы, промерзлая река, холм, на вершине которого стоял крест...
-Значит, ты актер. Вот скажи, интересная это работа? Меня ты поцеловал, как актер. И что ты при этом думал, и что это был за поцелуй?
-Ты много хочешь от одного поцелуя. И много вопросов по этому поводу.
-Потому что ты должен быть интересным человеком, ты столько всякого знаешь: перевоплощался в стольких героев, а я согласна тебя слушать, ведь больше некому.
-Да, пожалуй, некому.
Иван вспомнил холодный коридор и поежился.
Тепло от совершенно замечательного напитка самогона, который пах малиной, растекалось одновременно по всему организму.
Иван был знатоком  спиртных напитков.
Одна из скользанок для актера как раз эта – не спиться.
После спектакля всегда первая реакция у местного начальства – стол. За столом все становились равными. Выпивка, как рукопожатие, единит. Искусство  переливалось из душ актеров в души сидевших рядом.
Среди бутылок и закусок, как в своей деревне или квартире, можно  рассказать о величии  профессии актера и о величии себя. Внушить еще большую власть. И в то же время снизойти до тех, кем совершенно недавно являлся сам.
Неспроста такие столы открывали чиновники: именно они чувствовали себя хозяевами, которые дали народу такое искусство.
Пить следовало в прямой зависимости от культурного уровня этого самого чиновника.
А они были крепкими парнями, поэтому актеру ничего не оставалось, как нырять в эту пропасть,  в которой многие так и оставались.
Иван не избежал искуса: честно исполнял свой долг. Но  и его могучий организм  мастера спорта по водному поло от регулярного пребывания в атмосфере таких пьянок не выдерживал.  Однажды Иван сказал себе: хватит.
И стал играть пьющего.
Но сейчас был совершенно другой случай. Он ехал в Москву на съемки сериала «Красавицы», в котором должен был играть не последнюю роль, а главное, работа на год, как минимум. И неплохой гонорар, который они с Валентиной уже распределили. Осенью они едут в Египет, а затем в Париж. Иван так мечтал посмотреть  пирамиды, выкупаться в Красном море. Ну, а про Париж и говорить не приходится. Актер, который не был в Париже, не актер. Именно там всегда работали настоящие лицедеи, а вовсе не в Голливуде.
-Что я тебе могу рассказать, - задумался  Иван.
Но так и не смог сосредоточиться. Сейчас  другое больше интересовало его.
-Я вот представился, а о тебе ничего не знаю.
-Я врач-гинеколог, а сейчас консультант в секс-шопе.
-Секс-шоп!- пробормотал Иван. – Ты что, серьезно?
-Я там деньги зарабатываю, и неплохие.  И сейчас еду в Москву к нашему основному поставщику, чтобы рассказать ему о нашем рынке.
-Плюх, - сказал Иван. - Я к тебе по-иному начинаю относиться. Секс –шоп я однажды посетил. Интересное заведение, но, как по мне, полная труха. Для инвалидов, извращенцев и наркоманов.
-Я консультант как раз по лечебному сексу.
-Что ты говоришь, кто бы мог подумать?
Иван вдруг совершенно отрезвел. Он уже давно определял профессию  попутчицы. Больше всего ей подходила должность медсестры в районной больнице. Иван представил ее в белом халате: очень шло.
В главном он не ошибся: все-таки врач. Но секс-шоп?
Иван смотрел на Василину долгим задумчивым взглядом. А она развеселилась и  вдруг, перегнувшись через стол, как это накануне сделал он, поцеловала его в губы.
-Этот поцелуй серьезный, - сказал Иван и взглянул в окно.
Полная луна освещала зеленые луга, а окно, пропыленное и грязное, было свободно от наледей. Иван увидел обыкновенную сельскую дорогу, по которой ехала телега, запряженная волами.
Холод исчез. Поезд громко стучал колесами по рельсам, но состояние было иным.
-Тебе все еще холодно? – спросил Иван.
Василина скинула куртку и осталась в сарафане.
Откуда у нее сарафан, и  вообще как-то странно.
Иван налил немировской водки целый бокал и отпил половину, даже не предложив Василине.
-Я не хочу, - ответила она на немой вопрос. – Все действительно странно.
-Слушай, - спросил Иван, - ты случайно не обратила внимание, нас везет паровоз или тепловоз?
-Паровоз, - сказала уверенно Василина.
Иван вздрогнул, будто к нему подключили ток высокого напряжения. В его мозгу соединились какие-то клеточки: это тот самый поезд, о котором он читал в газете, а потом видел в программе «Невероятное – очевидно».
Рассказывалась история (он мог сейчас слово в слово ее повторить) о пропавшем пригородном поезде с тремя вагонами, идущим из Симферополя в Севастополь. Поезд, битком набитый пассажирами, ехавшими на отдых, не доехал до конечной остановки - пропал.
Но самое интересное, что этот самый поезд затем видели в Конотопе во время гражданской войны. Он даже сделал остановку, но как только к нему направился станционный смотритель, тут же исчез.
Потом его видели в Париже.  Еще один раз после войны в Крыму, в Джанкое.
-Господи! - перекрестился Иван. – Неужели мы…Ты точно видела паровоз?
-Я и подумала, почему нас повезет паровоз, когда их давно отправили на свалку?
-Их не отправляли на свалку, они стоят законсервированные на случай войны. Это же топка, котельная…
Иван почувствовал, как его движения стали замедляться, а мыслить он стал буквально по слогам.
-Ты понимаешь, - говорил он, - что произошло? Мы сели не в тот поезд. Мы едем сейчас неизвестно куда и вряд ли доедем до Москвы.
-Что ты такое говоришь? – с тревогой спросила Василина.
Она перешла на сторону Ивана и села рядом, положив голову на его плечо.
-Да ты посмотри: когда мы выезжали, была зима, мы ехали в замерзшем вагоне. А сейчас нам тепло, а мне даже жарко,  обнял Иван за плечи Василину.
-Что ты несешь! - замурлыкала Василина. –Посмотри в окно. Там лютая зима.
Иван посмотрел в окно и увидел замерзшее с наледями стекло и  лунку, которую он так долго выдувал и чистил.
-Черт! -сказал Иван, крепко прижимая к себе податливую Василину. – Только что я видел телегу, запряженную волами, едущую по вполне летней сельской дороге.
-А сейчас что ты видишь? – сонно спросила Василина.
-Сейчас?
Тут Иван вздрогнул и инстинктивно еще крепче прижал к себе женщину.
-Я вижу тех самых волов. Смотри.
-Нет, не хочу. Я хочу спать. Ложись.
Иван  потрогал ласковую и шелковистую голову Василины и ощутил такую нежность к ней, какой не ощущал еще в своей жизни.
-Я тебя очень люблю, - сказал Иван. – Это ты делаешь из меня какого- то полного идиота. Как ты можешь видеть зиму, если за окном лето. И вон они – волы.
Василина подняла голову, и ее шелковистые волосы покрыли часть головы Ивана.
-Там лютая зима. А в поезде холодно, и я хочу чтобы ты меня согрел. И ты знаешь как. Я тебя тоже очень люблю.
Все это был полный бред: какая может быть любовь между актером и консультантом секс-шопа, у которых есть совершенно свеженькие семьи. Черт!
Иван хотел решительно прервать все это святотатство и вожделение, но не смог. Он почувствовал, что если сейчас не овладеет Василиной, то просто умрет.
Василина потянулась к нему.
-Не думай ни о чем. Надо думать только о нас с тобой. Такое ведь случается один раз в жизни.
-Да, такое случается один раз в жизни, -повторил как заколдованный Иван.
Проснулся Иван от  резкого звука.
Он открыл глаза. Толстая неряшливая проводница во все глаза смотрела на них.
-Я так и знала, что этим кончится. Стыдоба, хоть прикрыли бы свои...
Дверь захлопнулась, и Иван увидел, что действительно стыдоба. Они лежали в неприличной совершенно позе. А за окном   (Иван аж подскочил) была станция, по которой степенно прохаживались наряженные девицы в длинных платьях, а их сопровождали мужчины в цилиндрах.
Разнеженная Василина раскинула ноги.
-Еще, - сказала она во сне.
-Вставай! Посмотри, что творится.
Он накрыл Василину одеялом  и приник к окну.
Точно. Пушкинское время. Еще не хватало, чтобы Александр Сергеевич собственной персоной.
Вокзал был маленький, а станционное здание - в русском классическом стиле - чистенькое и ухоженное. Никаких окурков и урн. У выходной двери вокзала висел весело блиставший медный колокол, а возле него стоял жандарм, точно такой как в исторических кинофильмах  и рисунках. 
Вдали, за сквериком с фонтаном посередине, двигались головы лошадей, а иногда  мелькали кареты.
На вокзальном портике было  выложено из кирпичей название станции: «Михайловское».
-Хутор Михайловский, что ли? - пробормотал Иван.
На спину Ивана легли теплые и острые груди Василины.
-Что это? – спросила она, целуя Ивана в ухо.
-Ты что не видишь? Девятнадцатый век!
-Это кино?
-А черт его знает, что это такое! Обожди, Василина, нежно отвел он длинные и очень красивые руки, тянувшие его вниз.
-Мы должны думать только о себе, - засыпающим голосом сказала Василина и улеглась за его спиной, повернувшись к нему кругленькой теплой попкой и даже слегка ею лягнув Ивана.
Он машинально подвинулся, продолжая наблюдать сцены в окне. Вот один господин остановился прямо у окна и посмотрел с любопытством на Ивана.
Ивану снова захотелось перекреститься. Перед ним был Гоголь, точно Гоголь, или очень похожий на него.
Очень похожий на Гоголя Гоголь еще ближе придвинул лицо;  нос, упершись в стекло, образовал лепешку, а глаза, быстрые и бесстрашные,  зыркнули и увидели Василину. По лепешке пробежала улыбка, и Гоголь исчез.
Нет, это определенно был не Гоголь, тогда еще не было поездов. Тогда, догадался  Иван, мы не едем, а летим.
Но поезд не летел, не ехал, а стоял. Еще несколько лиц останавливались у окна, но никто близко не подходил. Может быть, все-таки это был Гоголь, подумал Иван, он ведь был мистиком и думал о будущем. И кто его знает, не был ли он экстрасенсом?
Эта мысль вылетела из его головы вместе с ужасным грохотом, который издал поезд.
Стало темно, и Иван увидел лунку и зимнюю ночь.
Поезд несся среди гулкого мороза, на небе светила кругляшка-луна, от которой исходил мерцающий пар. Облитые лунным паром поля,  матово блестели.  Снежный покров напоминал белую наждачную бумагу.  Иван был уверен, что если бы он сейчас пошел по этому насту, то шел бы как по асфальту. Вдалеке метнулся в сторону огонек, потом второй, третий. Было непонятно, то ли это волчьи глаза, то  ли оконца сельских хат. В купе луна лежала на бутылке самогонки и даже не вздрагивала, хотя поезд бросало из стороны в сторону.
Василина мерно посапывала. Вот женщины, с завистью подумал Иван, они так любят поспать после этого.
И вдруг до него со всей ясностью дошло: он изменил. Впервые, хотя клялся, что его Валентина единственная на свете, и он ее любит и никогда...
И вот пожалуйста. А какая свадьба была!.  В театре объявили выходной. На сцене расставили столы, половину стульев из зала убрали для танцев.
Картина свадьбы живо встала перед Иваном. Сколько именитых гостей было: приехали  первый заммэра, несколько продюсеров, чьи сериалы он так блестяще озвучивал. Не говоря уже об обычной публике – всего человек 200. А сколько бабок  убахали! Жуть! Еще придется отдавать кредиты в банк.
И все это уничтожено одним росчерком пера. Какой-то поезд, какая-то Василина (кой черт дернул ее именно в это же время ехать к своим сек-шоповским партнерам  в Москву?). Сколько всякой чертовщины должно было случиться, чтобы он сейчас оказался в этом вагоне наедине с замечательно красивой женщиной и  в каком положении!
Перед глазами встала толстая неряшливая проводница и прозвучало ее «Стыдоба».
Стыдоба и есть.
У Ивана на душе стало так плохо, что он взял бутылку самогонки…И тут же поставил ее назад. Луна, уютно устроившаяся на груди бутылки, не сдвинулась с места.
Но он все-таки взял бутылку, решив не обращать  внимания  на всякие сопутствующие их положению дурно пахнущие несуразицы,  и налил себе полстакана самогонки, пахнущей малиной. Выпил, пошарил по столу рукой, нашел бутерброд с икрой.
На каждой икринке сидело по луне. Он съел бутерброд и почувстовал себя намного уверенней. А спустя некоторое время ему стало совсем хорошо, и он улегся рядом с Василиной, выбросив из головы все мрачные мысли.
Через некоторое время Иван проснулся, рядом сытно и уютно посапывала Василина, которая, очевидно, так  и не почувствовала его второго прилива любви.
Иван встал, натянул спортивные брюки, свитер и вышел в коридор. Оглушиельно стучали колеса, пустота отзывалась заползающим со всех углов страхом. Ивану показалось, что проводница затопила, он потрогал радиатор, тот ущипнул его морозом.
Купе  проводницы снова было закрыто, а в печи светилось холодное пепелище.
Иван налег на тамбурную дверь, не сомневаясь, что и она закрыта. Но дверь неожиданно поддалась и хорошо, что Иван был скоординирован, а то бы он просто вылетел на улицу, если то, что он увидел, можно было так назвать.  Вокруг было море, но поезд ехал по рельсам. Эти рельсы висели в воздухе.
Оказывается, на их вагоне поезд заканчивался.
Иван захлопнул дверь, закрыл ее на ключ и подергал для верности.
Не успел он отойти несколько метров, как дверь, скрипнув, открылась и повеяло соленым морским ветром.
Иван вернулся и закрыл дверь, нашел кочергу, стоявшую у печи, и сделал из нее засов.
Затем Иван подшел к окну и стал смотреть на море, облитое тусклым безжизненным светом луны.
Он снова вспомнил пропавший поезд, и теперь не сомневался, что сел именно в него.
Это означало, что теперь чудеса будут встречаться на каждом шагу.
Это состояние Ивану было знакомо. Ему часто приходилось проецировать себя в разные времена и образы. Бывало, что он не успевал из них даже выходить и иногда в результате попадал впросак. Год назад его пригласили в молодежный театр на роль Ивана Грозного. Спектакль ставил модерновый режиссер, но роль выписана была хорошо, текст запоминался сразу, а главное, характер Грозного на удивление подошел к характеру и даже к фамилии Ивана Московцева.
Самым сложным  оказалось было выйти из роли. В первый раз после спектакля он, что называется,  попался. После  премъеры состоялся, как водится, банкет, на котором с речью выступил мэр. Он начал нести несуразницу, будто Иван  показал ему, мэру, на примере Грозного,  как теперь  руководить городом. Все молчали в тряпочку, прибитые примитивной наглостью,  а Иван встал и голосом Грозного выдал такое желавшему царствовать мэру, что потом  режиссер  лежал в предынфарктном состоянии, а Иван был отстранен (дабы умаслить мэра, требовавшего казни) от игры на полмесяца.
…Налюбовавшись на море, Иван проведал туалет,  на радость, тот был открыт. Когда Иван слил воду, то увидел привычную картину всех вагонных туалетов: вниз капала вода на сливающееся в ребристое кружево шпалы рельсов и раздавался с удвоенной силой звук ритмичного перестука колес. И вода в туалете гудела, как полагается, и запах был нашенским…Все на месте. Ивану даже показалось, что за дверями привычно толпится изнывающий от нетерпения вагонный народ, а в тамбуре покуривают мужики в майках и широких командировочных спортивных брюках.
Но  не было ни толпы жаждующих, ни курцов, коридор был все так же пуст.
После всего увиденного Иван нырнул в свое купе-гнездышко – теплое, пахнущее разноцветьем запахов и с уютно посапывающей Василиной.
А вдруг ребеночек будет, подумал Иван, едва закрыв дверь и для страховки подперев ее стоящей в углу шваброй?
Иван с нежностью посмотрел на Василину. Никаких сомнений, он ее любил. Это было совсем другое чувство, чем к Валентине, которую он в минуты близости тоже любил. Но с Василиной  другое, ведь они теперь с ней были  участниками какой-то фантастической  феерии и собраны были вместе неспроста, а для  проведения какого- то экспериментального действа. Кому-то захотелось повеселиться, но их души действительно стали равными (вот как человек может испоганить первое значение слова – равнодушный).
Василина, словно подслушав его мысли, подняла голову  и села на диване.
Волосы ее закрывали груди, и из густого кустарника торчал только нос.
-Наконец-то. Ты так всегда спишь много? – спросил бодро Иван.
-После этого – да.
Сказав это, Василина встала. И Иван увидел чудо женской красоты. Он хотел сказать Василине, чтобы она стояла так всегда, вечно, что это сокровище надо перевезти в музей и всем показывать.
Но это сокровище нагнулось и достало из сумки спортивные брюки.
- Отвернись.
-Это еще зачем? – возмутился Иван.
-Я сказала, отвернись. 
Иван отвернулся к окну. И то, что он там увидел, заставило его тут же обернуться.
-Мы в Египте, - сказал он  совершенно голой Василине (как же она прекрасна!).
-В Египте? – забыла о своей наготе Василина и уставилась в окно.
Три пирамиды в закатном оранжевом тумане солнца парили в воздухе.  Ржаво-желтое плато слегка перемещалось из стороны в сторону, и люди на верблюдах, и джипы со стоящими в них людьми смещались то вправо, то влево.
Василина отодвинула Ивана, а Иван охватил ее сзади сильными руками и  максимально прижал к себе. Они  наблюдали жару и  растворяющихся в ней фигур, контуров и объемов.
-Они поклоняются солнцу, а пирамиды  похожи на перевернутые солнечыіе лучи. Это все, что я помню про эти пирамиды, - сказал Иван.
-Ты там был? – обернулась Василина и, промахнувшись, поцеловала Ивана в нос.
Мы там были с Валей в прошлом году.
-С Валей? Расскажи.
-Да я больше ничего и не помню.  Я был настолько уставшим от всех подработок для свадьбы, что только и сумел, что поспать на пляже. А когда мы приехали в Гизу, то я был просто пьян. Это честно тебе скажу. Там, между прочим, прекрасно действует алкоголь на творческую душу.
-Твоя Валя, наверное, тебя очень любит, -  сделала из этого сообщения неожиданный вывод Василина.
При этом она еще крепче прижалась к Ивану.
Это были самые настоящие пирамиды. И Иван, считавший, что у него огромная сила воли потому, что он  заставил себя не удивляться  всяким чудесам, которые с ними стали происходить, вдруг обнаружил, что Василина абсолютно спокойно без всякизх усилий воли воспринимает происходящее.
-Это же надо, - шептал он ей в ухо, отодвигая носом шелковистую завесу, - то мы замерзали, то попадаем в жару.
-А мне вовсе не жарко, мне просто приятно.
-Наверное, в этом все дело. Когда приятно, никакие температуры не страшны. Кстати, туалет работает.
-Да ну! – радостно воскликнула Василина.
И ее словно ветром сдуло.
Она долго отсутствовала. За это время Иван передумал много разных мыслей. Все они были одного содержания: что теперь будет с его семьей?
Он решил, как только вернется Василина из туалета, об этом поговорить в первую очередь.
Василина не возвращалась. Иван начал беспокоиться.
Иван открыл дверь. В глаза ему ударило солнце и  на мгновение он ослеп. А когда начал видеть очертания предметов, почувствовал на своем плече тяжелую руку.
-Вы у нас в гостях и  прошу не нервничать, - сказала рука и  исчезла.
Иван развеселился. Это, наверное, был  бригадир исчезнувшего в начале двадцатого века поезда, в который, оказывается,  вместе с Василиной он попал.
Иван вернулся в купе, Василина с аппетитом ела белое слоистое мясо курицы.
-Есть после всего этого хочется, присоединяйся, время обеда, - сказала она, засовывая белый сочный кусок в обведенный розовым контуром рот.
И тут впервые Иван заподозрил, что с Василиной что-то происходит. Но он также помнил, о чем хотел с ней говорить.
Иван сел напротив, взял бутылку самогона  и налил себе в граненый стакан малиновый напиток.
-А  мне?
-Скажи, ты любишь своего мужа?
-Конечно, а почему ты спрашиваешь?
-Ты не догадываешься?
-А-а-а. Ты про это. Но ведь это естественно. Мы с тобой едем в таком поезде. Мы влюбились друг в друга. А когда вернемся домой, мы будем любить наших мужей и жен.
Иван был потрясен. И это говорит женщина! Да, она ведь работает в секс-шопе, вспомнил он вдруг.
-А ты, между прочим, актер, который ходит постоянно налево и  направо, - ласково погладила по загривку Ивана Василина. Она снова оказалась рядом.
За окном переливалась холодным светом  звезд ночь, но все эти преобразования природы и ландшафтов не имели для Ивана теперь  ровно никакого значения. У него колом стоял в голове вопрос: КАК ОНИ МОГЛИ СЕБЯ ВОТ ТАК ВЕСТИ?
Верно,  у него в каждом городе, где гастролировал театр, как правило, оставалась женская пометина.  Его Валентина, прожженный предприниматель, владелец студии записи, тоже любила это дело. Доходили до него разные слухи.
Но ведь они муж и жена, следовательно, должны...
И тут Иван понял, что никто и ничего в сегодняшней жизни не должен. Люди всегда так жили. И страдали. Но его поколение уйдет от этих старых традиций. Жизнь должна бурлить радостью. И только ею.
Василина права: надо заставить научиться себя ощущать жизнь каждое мгновение. Он не знает, чем занимается сейчас Валентина, а Василина не знает, чем занимается ее муж.
От этого незнаия и  появляется желание так жить, как они сейчас и живут.
-Не думай долго, это вредно, - обняла его Василина. - Давай лучше…
-Подожди, - грубо отстранил ее Иван. –Посмотри-ка в окно.
Там плескались песчаные волны – настоящее море, или даже океан! Так и казалось, что сейчас из-за огромной волны, которая накатывалась прямо на поезд, вынырнет парусник.
-Это пустыня, - констатировала Василина. – Очень красиво, н жить здесь бы я не смогла.
-Здесь никто и не живет.
-Не скажи. Я  была в Марокко…там живут, еще и сколько.
В подтверждении слов Василины в окне появились малорослые глиняно-кирпичные постройки, люди, замотанные с ног до головы халатами и чалмами.
-С одной стороны хорошо, мы с тобой на шару путешествуем, а с другой – чем все это кончится?
Василина обернулась к Ивану и провела нежно пальцем по губам, словно запирая их на замок.
-Тут так хорошо, что я бы ехала всю оставшуюся жизнь.
-У нас скоро продукты закончатся, будет тебе хорошо, - пробурчал, расслабленный лаской Иван, откидываясь на спинку дивана.
-У нас всего достаточно.
Иван глянул на стол. Это был тот самый стол, с которого они начали путешествие. Никто даже кусочка не съел.
Иван намазал икру на хлеб. Икра была  свежей, будто только что ее вытащили из брюха осетра.
-Тебе хорошо, а мне плохо, - сказал Иван. –За все расплачиваться придется.  Скоро.
-Откуда ты знаешь? И не ной. Вот когда я впервые узнала, что я, как и все девушки, обречена рожать и при этом  больно будет, а то и умереть можно, мне стало так страшно, что я заревела белугой. А моя бабушка слушала, слушала мой рев и говорит:
-Реви не реви, а рожать, даст Бог, все равно прийдется. Так лучше не реветь. А если уж очень хочется  пореветь, то реви в свое удовольствие хотя бы по поводу плохой погоды.
Я и поревела по поводу плохой погоды. И с тех пор не реву из-за страшного будущего. И тебе не советую. Все мы  умрем – реви, не реви.
-У вас, женщин, странная психология. Вы все горазд отдать за сиюминутное удовольствие, а потом хоть потоп.
-Чушь.  Вот ты мне сейчас ребеночка сделал, и воспитывать его прийдется мне, а ты  новый поезд такой себе найдешь с новой Василиной.
-Разговорчики, - проворчал Иван, обнимая мягкую и податливую Василину, а сам подумал, что так, наверное, и произошло бы.
И тут же встрепенулся.
-А про ребеночка ты что - знаешь?
-Чувствую. Семя попало в нужное место, будет мальчик.
-Ты ведьма, Василина! Хочешь меня разыграть, хотя от тебя я бы  непрочь иметь мальчишку: будет таким же красивым и мудрым.
-Жизнь вас, актеров, делает глупыми. Привыкли к чужим словам и мыслям, а своих нет.
-Это ты к чему? – насторожился Иван.
-К тому, что ты совершенно прав: еще неизвестно, куда мы доедем, и доедем ли.
Василина замолчала. Иван ощутил, как в его мозгу кто-то открывает двери и впускает злую темноту. Он нырнет туда, как в прорубь, а там холодный мрак.   Ужас охватил Ивана.
С ним такого еще не было:  мир померк, впереди была черная дыра и окаменелые мерзлые лунные вулканы. Холод проник в него, а в голове стояла мерзлая пустая темная пустота.
Иван посмотрел на Василину. Лицо ее было похоже на луну.
И вдруг он вспомнил: все, что ни говорила Василина, тут же получало свое реальное подтверждение.
Она радовалась, и за окном была сплошная радость, а вот сейчас сказала про страшное будущее, и ночь осветилась мерзлой луной, а светлые с черными ободками  облака понеслись мимо блиставшего, висящего прямо перед окном (так что рукой дотронуться можно было) белого шара.
Василина повалила Ивана на себя.
-Если будет ребеночек, то тогда уже все одно. Давай, и не  так страшно будет.
Всю ночь светила луна и грохотал по мерзлым рельсам поезд. И всю ночь они были вместе, молча доказывая друг другу, что им вовсе не страшно.
Иван терял силы, и  его клонило в сон. Но он не мог заснуть, над головой висела пирамидообразная тяжеля темная скала и только и ждала, когда он сомкнет глаза. Он не хотел говорить об этом Василине. И чтобы было не так жутко, начал вспоминать свой театр, последнюю репетицию.
И тут же рывком вскочил и сел на диване, сдернув с Василины одеяло и  обнажив ее тело. Лунный свет вылепил из двух острых грудей две округлые белые светящиеся, как фары,  горы на фоне лунного пейзажа. Такое Иван видел на снимках американских космонавтов, побывавших на Луне.  Иван увлекся этим зрелищем и забыл о поднявших его с теплой, пропахшей, женщиной, постели ужасах. Но это блаженство продолжалось недолго.
-Я так больше не могу, - сказал Иван. – Надо остановить этот дурацкий поезд или хотя бы выяснить, куда он едет.
-Ты разве не понял? Мы едем везде. И даже, как мне однажды показалось, в космосе и на Луне. Мы поезд-призрак.  Мы с тобой люди-призраки.
-Но мы ведь не были такими, кто-то нас ими сделал? Уж не ты ли? – подозрительно посмотрел на Василину Иван. – Не к тебе ли меня так влекло, когда я ехал на вокзал? Я это точно помню, потому я  на час раньше вышел из дома.
-Ты вышел на час раньше потому, что жена тебе сказала «на всякий случай», чтобы не опоздать.
Нет, тут дело не чисто, не чисто. Иван встал и  пересел на пустой диван Василины.
Он неотрывно смотрел на Василину. И волосы длинные, черные, и глаза сливовые.
-Слушай, - сказал Иван. – Спой. Ты ведь говорила, что участвовала в хоре.
-Я? Говорила? Не помню. Но я люблю петь.
И Василина запела густым сочным сопрано. В голосах Иван разбирался, был у них специальный курс в театральном институте, на котором он был лучшим вокалистом, потому что  свободно пел по нотам.
Чувствуя себя в полете, запел и Иван. Два голоса то шли  терциями, то расходились  квартами. Иван слушал волшебный голос Василины, он завораживал, влек к себе, и Иван своим голосом соединялся с ней, как перед этим они соединялись телами.
Это было чудесно. За окном мерзлая лунная ночь и тут же  их теплые, насыщенные весенними запахами, голоса.
-Ребеночек у нас тоже будет петь. Как я хочу от тебя ребеночка, - сказала Василина.
Лицо ее стало еще круглей, а волосы закрывали занавесом обнаженное тело, залитое белым матовым светом. И только два сливовых глаза восторженно-влюбленно смотрели прямо на Ивана.
-Я уже не знаю, - растерянно сказал Иван. – Все, что ты со мной делаешь, лишает меня разума. И мне страшно.
-Мы живем в блаженстве, - вот как это называется. - И если оно долго продолжается, человек начинает страдать, чего-то боясь.
-Боясь его потерять навсегда.
-Навсегда, - эхом повторила Василина.  -Ведь человек всю жизнь стремится именно к этому.
Они снова замолчали и тихо опустились в постель.
Теперь Иван ничему не верил. Василина сказала о поезде-призраке, и Иван вспомнил в подробностях заметку в газете, в которой он впервые об этом событии прочитал.
Там было три вагона и паровоз. Но у их паровоза почему-то  (если это был тот самый поезд) отсутствовали дым и гарь.
Иван хорошо помнил, как он впервые самостоятельно поехал отдыхать после окончания института в Феодосию. Это было великолепно. Стояло  молодое лето, пахнущее липами, а ромашки метровой высоты густо росли вдоль железнодорожного полотна. Какие красивые лица у этих цветов!
Поезд на Феодосию шел вне расписания и потому часто останавливался на полустанках.
На одном из них Иван выскочил из вагона и спрыгнул в море ослепительно белых с желтыми глазками  ромашек.
Они притягивали, словно живые, его к себе длинными стеблями, лезли в лицо. И ему казалось, что он видел глаза девушек – прекрасных и  чистых девушек, которых он безмерно любил.
Именно в этом длинном поезде, высунувшись из окна, он надышался  паровозным дымом – нечто средним между жженным углем и горящей древесиной. Физиономия его сразу стала черной от копоти.
То был последний паровоз в его жизни.
А у этого паровоза, который вез их неизвестно куда, не было  ни дыма, ни гари. Да и окно не открывалось.
-Та знаешь, - поделился Иван с Василиной своим наблюдением, - а ведь у нашего паровоза нет дыма.
-Еще чего не хватало, чтобы у призрака был дым, - совершенно спокойно ответила Василина, словно она и придумала всю эту историю.
И с этого момента Иван ощутил полное недоверие к своей избраннице. Она была странной. Он вспомнл, что Василина работала в секс-шопе и ехала в командировку в Москву, чтобы отобрать там что-то такое, что излечивало импотентов. Она утверждала, что секс-шоп является едва ли не академией медицинских наук и что с помощью этих искусственных копий человеческих половых органов и прочих прибамбасов можно вылечить человека и сделать его сексуалом.
-А ты давно работаешь в своем секс-шопе? – спросил Иван.
-А зачем тебе это? Ага, поняла. Ты хочешь установить какую-то взаимосвязь с тем, что мы с тобой тут встретились, и у нас такие профессии, а особенно моя, которая, как  кажется тебе, потворствует разврату.
Я тебе уже говорила и напомню, что мы излечиваем с помощью наших сексуальных игрушек очень многих несчастных мужчин и  женщин, которые не могут жить только талантом и мозгами, как мы с тобой.
-Ничего себе! - рассмеялся Иван. – Это мы на этом диване жили мозгами и талантами?
-Для нас это не главное, для нас главное душа и обмен энергией.
Иван замолчал. 
Василина снова устроилась уютно в постели, приглашая лечь и Ивана. Но он сидел столбом и смотрел в окно, где демонстрировался все тот же ночной зимний лунный пейзаж.
-Хотела бы я сейчас в горах оказаться. Постоять на краю пропасти. Знаешь, однажды меня пропасть чуть не засосала. Это было в Грузии.
И Василина начала рассказывать о своем путешествии по Грузии и о том, как поразили ее мрачные ущелья и горные реки. И горы.
-В горах женщина чувствует  особую слабость. На меня, к примеру, горы  произвели странное физиологическое воздействие. Мне все время там хотелось…Наверное, потому, что там такая энергетика – свежая.
Василина продолжала говорить, но Иван уже не слушал ее. Сейчас их путешествие не казалось ему забавным. Все когда-то заканчивается, и никто не мог сказать, чем закончится их поездка в Москву на этом странном поезде, несущимся в морозной лунной ночи.
Иван смотрел в окно, думая о действиях, которые ему следовало предпринять. И вдруг почувствовал, что что-то царапает его глаз. Фокус сузился,  и Иван едва не подпрыгнул. Перед ним стояли, похожие на огромную искривленную пилу, снежные пики гор.
Ну да, ведь о них только что говорила Василина. И вот они, пожалуйста.
Иван посмотрел на Василину, она сладко посапывала во сне. Он хотел ее толкнуть и вообще сделать ей наконец  больно, но рука не поднялась. Все эти меняющиеся пейзажи  за окном, теперь это уже было ясно для Ивана, были каким-то образом связаны с Василиной. Может быть, ее специально к нему подсадили? А может быть,  она была космическим магнитом? Как-то Иван прочитал в «Интересной газете» о том, что люди женятся по любви не потому, что любят друг друга, а потому, что в космосе и, естественно, на земле, как части Космоса, существует закон притяжения  частиц для дальнейшей эволюции. И одна частичка-челвек может находиться в Америке, а другая частичка-человек в Африке, но они обязательно друг друга найдут и соединятся. И действительно: его жена Валентина всю свою жизнь провела в Алма-Ате, а Иван приехал на гастроли в этот город, встретился с ней на фуршете по случаю окончания гастролей и  увез с собой.
Наверное, и Василина была посажена в поезд, чтобы Иван насытился космической энергией и сделал ребеночка. Особенного ребеночка, который потом  сильно продвинет  эволюцию человечества…
Неспроста (здесь Иван почувствовал озноб по всему телу) московский поезд стоял на одиннадцатом пути.
Точно, обрадовался Иван своей догадке, которая  хоть что-то объясняла. А он, идиот, даже не посмотрел на вагонную табличку  с указанием маршрута. 
Василина неожиданно подняла голову, села  и обхватила Ивана за шею. Она начала его жарко целолвать,  упрашивая лечь вместе с ней.
-Ты лучше в окно посмотри, - сказал Иван, отстраняясь.
Сейчас Василина была ему неприятна.
-Ты меня уже не любишь? – удивилась Василина.
-Не знаю.
Иван взял голову Василины в свои руки и повернул ее к окну.
Но Василина тут же вернула голову в прежнее положение. Как она была красива, эта чертова Василина,  вынужден был признаться себе Иван.
-Горы, - сказал он. - За окном горы, в которых ты мечтала побывать.
Василина мельком глянула в окно и снова потянула Ивана вниз.
-Ты что же не видишь?
-Вижу, ну и что? Подумаешь, горы? Что я гор не видала?
Но затем она все-таки повернулась и вдруг рассмеялась.
-Вот почему я так хочу тебя. Горы. Это Гималаи. Там махатмы живут. Очень таинственные горы. А Мулдашев говорит, что это не горы, а сплошные пирамиды.
-А они похожи, - согласился Иван, внимательно глядя в в окно. – Очень похожи.
-Так все горы похожи на пирамиды, дурачок. И мы с тобой таким же образом устроены и наши… Неспроста ведь символом жизни у  еврейского народа являются совмещенные два женских треугольника.Треугольник-пирамида.  А на пирамидах, если помнишь, устанавливали так называемые бен-бены – маленькие пирамидки, похожие на что? Правильно, на фаллос.
-Ты все переводишь в одну плоскость, это вредное влияние твоей профессии.
-Из этого, и только из этого состоит наша с тобой жизнь.
-И ты явилась оттуда, - показал неопределенно вверх Иван глазами, - чтобы мне это объяснить? А вернее, совратить меня и разбить мою семью?
Василина оттолкнула Ивана и встала. Выглянула в окно, несколько минут смотрела как завороженная.
-Это уже серьезно, - сказала она, усаживаясь в совершенном неглиже на своем законном купейном диване.
-Ты бы оделась, холодно.
-Мне не холодно, а зачем одеваться, пусть тело дышит. И ты заодно полюбуешься, а то мы так близко сходимся, что и не увидать друг друга. Вот если бы и ты разделся.
-Прекрати!
Иван даже поморщился от своей высокомерности (не он ли любил раздевать девушек?!).
-Ты лучше скажи, зачем ты появилась в этом купе и…
-Совратила тебя?
-И совратила меня.
-Я еду в командировку в Москву и продолжаю туда ехать. В Москве я должна заключить сделку с голландской фирмой по вопросу годовых поставок нам предметов интимного обихода. Ясно?
-А почему все, что ты  захочешь увидеть, тут же появляется за окном? Или мы, может быть, смотрим  кино, а ты его своими мозгами крутишь и посылаешь в мои мозги.
-О! Интересная идея. Браво, Ваня!. Оказывается, и у актеров бывают просветления.
-Не ерничай  и отвечай прямо на вопросы. Ты – ведьма?
-Да, - с гордостью сказала Василина.
-Ты красивая ведьма, - должен тебе сказать.
-И что будем делать дальше? – с издевкой спросила Василина.
-Я-то знаю, что ты хочешь делать. Но, во-первых, у меня сил нет, а во-вторых, нам пора определиться, что делать дальше. У меня съемки срываются.
-Не сорвутся, успеешь.
-Откуда ты знаешь? – с интересом посмотрел на Василину Иван.
-Знаю. Я много что знаю.
-Потому что ведьма.
-Потому, что люблю тебя, зануду. А женщина, которая любит, все знает про своего возлюбленного. В этом смыслеона – ведьма.
Она точно ведьма, шептали губы Ивана. Она меня сюда завлекла, а теперь издевается, да еще и удовольствие получает при  этом.
-Ты несправедлив – сказала Василина. – Ты получал удовольствие не меньше моего. Только вы привыкли получать, а не отдавать. А теперь ты  отрезвел и начинаешь искать ответственного.
Только сейчас Иван увидел, что поезд стоит. Странно стоит.
Горы не двигались, но перестук колес был слышен.
-Мы стоим, а колеса стучат.
-И это правильно. Поезд-призрак так и должен поступать.
Василина посмотрела в окно и снова улеглась, нахлобучив на себя одеяло.
-Лучше всего в таком поезде спать.
Иван сидел  и задумчиво смотрел на горы. Внизу глубокого ущелья он увидел темную точку, которая двигалась в направлении окна. Кто-то явно торопился  к их поезду. А может быть, поезд ждал этого кого-то.
Фигура  увеличилась до человеческого роста, и Иван чуть не закричал. Прямо в окно, выглядывая кого-то, посмотрела толстая и нерешливая проводница. И тут же исчезла.
Иван прилег, но долго лежать не мог, слишком был возбужден. Стук колес усилился, звон  стоял в ушах.
Иван поднял голову: поезд снова мчался в  промерзших бело-синих полях, и лунка была на  месте.
Иван вышел в коридор. Тоска затопила его. Он почувствовал, что потихоньку начинает верить в то, что это никогда не закончится.
Но что-то произошло. Сначала Иван ощутил толчок, будто поезд уткнулся в мягкую стену, а затем протяжный гудок.
Иван зашел в туалет и не узнал его. Туалет был чист и светел: вместо грязного ржавого и обгаженного металлического унитаза стоял  сверкая белизной фарфоровый. У большого зеркала висели накрахмаленные полотенца, а из овальных впадин дышало  душистой свежестью мыло. На полу лежал цветной коврик. Мягко освещали  пространство светильники.
Иван с удовольствием помылся и вышел в коридор. У дверей туалета стояли  несколько прилично одетых человек.
Иван едва не кинулся их целовать. Он видел людей.
Коридор по всей длине был устлан новеньким красным ковром, по которому неслышно двигались пассажиры.  Иван сторонился, пропуская их.
Остановился у окна. Перед ним во всей своей красе был перрон киевского вокзала (значит поезд стоял на первом пути).
По перрону пассажиры деловито катили чемоданы, бегала какая-то маленькая ушастая собачка.
Получается, он снова в Киеве?
И тут страшная догадка мелькнула в мозгу Ивана, и он бросился в купе. И тут же остановился. Он находился в совершенно другом вагоне.  Практически все купе были заняты, а в некоторые затаскивали свою поклажу пассажиры.
Иван растерялся.
В каком купе он был, где его чемодан? Иван мотал  головой и не мог сдвинуться с места.
-Вы что-то забыли? – участливо спросил его проходивший с полотенцем через плечо и пахнущий немецким кремом «Зойд» (таким  брился и Иван) мужчина.
-Да я… - забормотал Иван.
Иван увидел идущую к нему толстую, одетую в хорошо отутюженный костюм фирменного поезда, проводницу.
-Ах, это вы! – тяжело вздохнула проводница. – Я так и знала, что вы забудете номер? Идемте. Она пошла впереди, а Иван поплелся за ней, совершенно ничего не понимая.
Проводница постучала в новенькую глянцевую дверь. Не дожидаясь ответа, открыла ее.
-Проходите, ваше место 33.  Чай будете заказывать?
Иван не ответил. Он глаз не мог оторвать от женщины с темными волосами и сливовыми глазами, которая возилась с сумочкой.
Женщина вскользь глянула на Ивана и с новым энтузиазмом продолжила что-то  искать в сумочке.
-Вот так всегда бывает, когда спешишь, - сказала она, ни к кому не обращаясь.
Иван оторопело сел на  диван. Женщина задержала взгляд на Иване, в глазах ее промелькнула усмешка.
-Вы в Москву? И я туда же. Давайте знакомиться, все равно ехать вместе.
-Меня зовут Василина.