или Сказка О Любви в размышлениях, пейзажах и диалогах
Глава Седьмая
Лёжа на спине, я слушала гитарный блюз и размышляла над причудами бытия. Неделя выдалась тяжелой. Дети встретили меня с радостью и облегчением. Попытки Игоря сделать вид, будто ничего не произошло, успеха не возымели. Чтобы не разговаривать и не думать, я развила бурную деятельность по уборке, стирке, мелкому ремонту и переборке гардероба. Кроме того, выручала работа. В общем, можно было практически не общаться. Марек с видом предателя, терзаясь и кипя, рассказал о том, что «какая-то метёлка» поначалу звонила, а потом перестала. Маруся сдала пост и с головой нырнула в рояль - грядущее выступление не давало ей покоя, кареглазый блондин, вопреки ожиданиям, оказался крепче всех прежних и регулярно караулил её на скамеечке после занятий. Я даже предлагала звать его домой, чтоб не дубел на ветру, но девочка сказала, что не время еще. Пускай. Если парню это подходит, то и я не буду вмешиваться. Сами разберутся...
У сына было не всё так радужно. Похоже, что как раз личный фронт особенно пострадал за время моего отсутствия. Нельзя объять необъятное, а Костя именно это всегда пытался сделать. Впрочем, он сам определяет свои приоритеты и то, чем готов жертвовать. Теперь вот мучается.
Подобно многим в этом возрасте, Марек был циником от робости, нехитрой плотской философией подбадривая себя и утешая в случае неудач. Неудач было не то, чтоб много, но они были очень глубоко переживаемы, задевая его более не как мужчину, а как искателя... Он был настойчив до остервенения, да к тому же изобретателен, красив, что уж там, высокопарен и хорошо воспитан, если хотел. Кто устоит? Беда его была в том, что он выбирал не тех девушек. Попробуйте целоваться, стоя на стремянке. Вот так и он стоял на пьедестале своих представлений и страшно огорчался, когда выходило по всему, что предмет страсти этим представлениям не соответствует и (о, ужас!) совершенно не стремится. Стремянка качалась, он цеплялся за воздух, но снова летел вверх тормашками, а очередная она слегка пожимала плечами и уверенно жила мимо.
Надо будет попросить Маруську присмотреть ему приличную барышню. Бог парует, но иногда не грех ему и помочь.
Покопавшись в Интернете и начитавшись психиатрических статей о нарушениях сна, изобиловавших «фиксациями», «психотравмирующими ситуациями», «невротическими депрессиями», «дремотными гиперестезиями» и прочими специальными ругательствами, я пришла к окончательному выводу, что Барсов не врал. Что со всем этим делать, в статьях не рассказывали, обходясь общими фразами или какими-то уж совсем жуткими терминами. Правда, обнадёживали обещания, что постепенно под действием положительных эмоций всё само рассосётся, если, конечно, не перейдёт в хроническую форму. Мама всегда говорила, что медицина по точности и конкретности уступает только астрологии…
Кстати, решила проконсультироваться с мамой, которая по своему обыкновению отправила меня к невропатологу, а потом рассказала, что да, такое она встречала. Я не помнила, но оказалось, что когда деда когда-то немножко побили за несговорчивость и нежелание отдавать шапку, он так это болезненно переживал, что часто жаловался на головные боли и бессонницу. И мучился ею, пока вдруг не выяснилось, что благополучно засыпает только положив голову на бабушкины колени.
- И долго?
- Не помню, может полгода…
- А потом?
- Потом прошло.
Женя звонил настойчиво и легко всякий раз, когда у него получалось. Жаловался, скучал, шутил и смеялся. Ворковал и мурлыкал. Отчитывался о снятом и советовался по хозяйству. Ждал. Церковь доснимали и переместились в лес. Когда я сказала, что мне необходимо задержаться, растерялся и даже начал уговаривать, правда быстро пришел в себя и посетовал только на то, что фенозипам кончается. Я ляпнула, что, мол, думала, что нужна ему не только, чтобы спать... И, обернувшись, увидела злой и торжествующий взгляд Игоря.
Муж никогда не отличался дипломатичностью, и то, как он говорил со мною сейчас, было вполне для него и ситуации естественным. Лет пятнадцать назад за гораздо меньшее я могла надолго определить в челюстно-лицевую хирургию, но то ли мягче стала, то ли мои близкие совместными усилиями затёрли острые углы моего собственного (а бывает иное? одолженное?) достоинства и убедили в том, что мне можно говорить такие вещи, а я обязана их безропотно сносить. Но, возможно и другое… Наверное, другое. Мне было уже безразлично. Игорь перестал быть для меня значим. А раз так, то не всё ли равно, что и как он говорит?
Кое в чём он, конечно, прав. Я не имею права на какое-либо личное счастье помимо него, нарожав двоих детей. Короче - сама, дура, виновата. Я обязана быть примерной женой, поскольку он много лет кормил меня и моих детей. Моих! Допускаю... Неплохо бы еще обрисовать примерный круг прав и обязанностей примерной жены. И определить, какую он сам себе отводит роль в нашей жизни. До свободного охотника как-то не допрыгивает. В конце концов, не без странной гордости отметила про себя, не я ему изменяла, а он мне. Впрочем, повод для гордости более чем сомнительный. Да и, проклятье, что толку в моём благородстве, если о нём никто не знает, а я теперь еще и сожалею!? Нет, наверное, я действительно просто похотливая скотина. И пусть.
Игорь хочет статус кво... Вроде око за око, талион, все в расчёте. Интересно, как он себе представляет нашу интимную жизнь. Он великодушно меня простит, ха-ха, и позволит вернуться под супружеское одеяло? Манипулятор хренов.
Я встала, блюз осёкся и замер. Наощупь достала таблетку из блистера и, морщась от непременной горечи, раскусила её. Костик без слов вернулся с чашкой тёплой воды.
- Спасибо…
- Мам, ты это и так знаешь, но я скажу. Мы с Мариной на твоей стороне. Отец неправ, и что бы ты не сделала...
- Спасибо, сынок. Не нужно. Я ничего такого не сделала - это раз. Папа имеет право на свою точку зрения, даже если она ошибочна - это два. Я ко всему этому отношусь очень спокойно - это три. Дети, вам теперь придётся всё решать для себя самим… Мы вернёмся к этому разговору, если захочешь, но пока мне нужно подумать. Спасибо.
- Но... если тебя папа или... кто-то другой обидит, я морду ему набью. – в голосе сына чувствовалась торжественная решительность и злость.
- Марек, мы с отцом когда-то лазили в твою личную жизнь? Вот и ты воздержись. Хотя… да, лучше прояснить, чтобы не было сомнений. Если нам… мне понадобится помощь, я обращусь к тебе. Только к тебе. Маришку, пожалуйста, не впутывай.
- Хорошо, мам.
Бог дал мне замечательных детей, как бы там ни было дальше, а повод для счастья и гордости есть.
Мой, да, пока что ещё мой Костик - в перспективе вполне себе мужской идеал. Самым, пожалуй, любимым его словом с весьма раннего возраста было "сам". Он стремился всему научиться, всё освоить и в характере его рано развился здоровый перфекционизм. Сложно было примирить его разве что с необходимостью согласовывать свои действия с теми, кого они затрагивали. А нам с Игорем оставалось лишь держать себя в руках, когда он не справлялся с тем, за что хватался. Конечно, очень сложно удержаться и не отстранить ребёнка от чистки картошки, зная, что процесс займёт втрое больше времени и результат будет не ахти, но через год ловишь себя на том, что не сразу и вспомнить можешь, когда в последний раз чистила картошку. И обувь, и мусор выносила, и пылесос в руках держала. Он просто взял на себя часть домашней работы, и это было - его.
Домашнее имя он выбрал себе тоже сам. Когда родилась Маришка, Костику так понравилось звучание её имени, что он потребовал немедленно себя переименовать в Марина. Путём долгих переговоров остановились на том, что дома у него будет тайное имя, только для своих. А чтоб не путать ни с Мариной, ни с Марком каким-нибудь, пусть будет Марек. С тех пор и тянется...
А в школе он стал Костоправом. Это прозвище тоже ему, айкидошнику и скалолазу, шло. Хотя, вот ведь анекдот, никакого грозного контекста изначально не предполагалось. Просто новый учитель географии, кубинец, оценил сынову любовь к его предмету, часто спрашивал его на уроках и всякий раз после костиного ответа резюмировал: «Коста прав!». Так и приросло…
На айкидо мальчик запросился во втором классе и, уступая моим уговорам, ради эксперимента, его взяли. Теперь он сам занимается как инструктор с малышнёй. Помимо этого, была гитара, которую сын освоил также сам, участь в музыкалке по классу фортепиано. На пианино Костик и теперь играл под настроение по гостям, не стесняясь. Но гитара была любимой и верной ежедневной собеседницей, - хоть полчаса, но находил для неё всегда, причем по тому, что и как неслось из комнаты, легко можно было догадаться, что у мальчика на душе.
Пройдясь с Костей до подвала, где он гонял малышей, я отметила, что голова не болит и дышать не в пример легче, чем несколько часов назад. Пожелав сыну спокойной тренировки, я включила телефон. «Этот абонент…» четыре звонка, последний девять минут назад. И что ж ты такой настойчивый, Женя Барсов? Хотя, наш неожиданно прервавшийся последний разговор наверняка его обеспокоил. Он ждал звонка, говорил быстрее обычного и голос был настороженным, вопрошающим. Я поймала себя на мысли, что от всего этого рождается ощущение его заботы и тревоги за меня. Умеет…
- Валя, что-то со связью! – я подавила смешок, вспомнив транспарант в профильной академии – «За связь без брака!»
- Муж невовремя вошёл.
- И что? Он… С тобой всё в порядке?
- В смысле: «не побил ли он меня»? – я невольно всё-таки усмехнулась, вспомнив тот единственный раз, когда взбешенный и не вполне трезвый Игорь поднял на меня руку, явно не осознавая, что два года боксёрской секции так просто не уходят. Руки, они ведь всё помнят, - нет, что ты. Он ведь порядочный человек, не быдло какое-нибудь.
- И что теперь? Мне приехать?
- Да нет, не надо. Ничего нового. Просто что-то куда-то будет двигаться. Игорь… муж хочет помириться… - мне была нужна его реакция!
- А… эхм… а ты хочешь с ним мириться?
- Если бы хотела, сама бы давно...
- Понятно. Хорошо, - облегчение в голосе? Неужели ему действительно так всё это нужно…, - Валя, если тебе захочется, ну, то есть, если тебе надо уйти жить куда-то, то у меня…
- Спасибо, благодетель. Если мне нужно будет, то у меня дом есть. – как-то это по-хамски прозвучало, а ведь он, наверное, искренне, - Но, спасибо большое, я буду знать, у кого просить убежища.
- Валь, я не ожидал, честно, но я соскучился. Приезжай, когда сможешь. – Боже, ну разве может всё быть так странно и легко?
- Женя, скажи. Только серьёзно, хорошо? Зачем это всё тебе? Ну что ты во мне нашёл? – я самым натуральным образом дрожала, зуб на зуб не попадал, слова выговаривались с огромным трудом, их буквально выжимала, давя нелепую дрожь.
- Всё. – просто-то как… - Ты умная, интересная, спокойная, не ноешь, нежная и мне с тобой хорошо. И тебе со мной хорошо, и я это чувствовал. Я вообще тебя чувствую… не знаю, как объяснить.
- И это всё? – странный набор получился. Для резюме хорошо, а вот на комплименты как-то недостаёт чего-то.
- Тебе мало? Ладно, только не смейся. Ты – мой ангел-хранитель. У тебя талант появляться тогда, когда ты мне очень нужна. Появись уже скорее! – глупости, какие замечательные глупости…
- Хорошо, я постараюсь. Береги себя. – я перехватила свободной рукой ладонь с телефоном, совладать со внезапно сменившей колотун слабостью стоило невероятного труда.
- Буду. И… пообещай мне кое-что. Если он попробует… или… в общем. Если возникнет опасность, если тебе только покажется, ты сразу позвонишь. Я приеду. В любое время! Обещай! – я улыбалась самой своей счастливой улыбкой, наполняясь бесшабашной, бесстрашной, безоглядной нежностью.
- Обещаю. А ты не стой под стрелой, не бери дурное в голову и тяжелое в руки.
- Ладно, пока. Эхм… целую…
- Пока.
Действительно, что меня держит? Почему теперь не уехать, прямо сегодня? Нет, не сегодня, завтра. Соберу с вечера рюкзак… Утром заеду в редакцию, и оттуда прямо на электричку. Я начинала физически ощущать давление мегаполиса. Он пригибал плечи, теснил грудь, проникал своей пылью и неумолкающими шумами в мозг…
Даже прожив в этом городе больше половины жизни, к нему невозможно привыкнуть. Другой пульс в крови, другой ритм и атмосфера. Москва - это многоликий, мускулистый, маниакальный и монотонный Молох, на шкуре которого шипами и бородавками торчат небоскребы, царапающие подбрюшье облаков, под кожей пульсирует и копошится метро, а между - мигрируют массы. Именно массы, толпы, потоки, но никак не люди. И невыносимо чувствовать себя частью этого теста, но и отделить - невозможно. Город мотивации, монетизации, мелькания и мишуры.
У меня в генетическом коде иной темп, иной ритм сердца, настрой лёгких. Но... Бог располагает. И вот уже много лет я живу в этом маниакальном месте, барахтаясь, сопротивляясь, но постепенно становясь его частью.
Домой я вернулась ещё засветло, застав за плитой Марусю, которая счастливо пропустила наш семейный бурлеск, но зато уже, по одному взгляду понятно, была обработана и завербована Игорем. Итак, часть третья, патетическая.
- Мариш, привет!
- Здравствуй, мама.
- Как успехи? Что хорошего?
- Хорошего? Мне папа всё рассказал! Как ты могла?!
- Что именно тебе папа рассказал?
- Тебя это интересует? Лицемерка! Он сказал, что у тебя на даче завёлся мужчина! – Марина срывалась на крик, на визг и я чувствовала, как у меня вновь начинает болеть голова.
- Заводятся тараканы. Папе удобно так считать, Марина, поскольку это снимает с него…
- Да как ты смеешь! Всё раскрылось. А ты ещё отпираешься! – понятно. Разговаривать не с кем.
- Всё, спасибо за внимание, мне надоело. Я уезжаю.
Марина оторопело посмотрела на меня. Вот так-то! А что ты думала?!
- Куда?
- Обратно.
- А… а как же мы? Ты к нему едешь? Ты не поступишь так! Ведь папа… Ты эгоистка! Ты… ты про нас подумала?! Да папа святой, если с такой, как ты, живёт. – Что-то Костя напутал, когда говорил, что Марина тоже «на моей стороне».
- Марина, замолчи. Ты не имеешь представления о том, что говоришь. Твой отец… папа тебя обманул. И не раз. И меня обманул. А теперь прячется и науськивает тебя.
- Ты врёшь! Этого не может быть! Папа не мог так поступить со мной, с нами.
- Именно так он и поступил. И расскажи теперь, почему я не должна уезжать, а обязана всё это терпеть, когда ты ещё и голос на меня смеешь повышать. – прооравшись, она должна переключиться. Во всяком случае, попробовать стоит.
- У меня же выступление!
- О! У тебя выступление. И готовиться к нему, занимаясь хозяйством, ты не можешь – меня затапливала чёрная, кипящая злость. По умолчанию меня воспринимают прислугой, - значит, мне надо остаться. Так хоть скажи же ты об этом нормально.
Вместо продолжения дочь широким жестом шарахнула кастрюлю в мойку и вылетела из кухни, по дороге чуть не высадив дверь. Торпеда.
А ведь я легко узнавала себя в этих порывах, прямолинейной грубости и полном отсутствии дипломатичности. Это ведь я могла расквасить нос тренеру, когда он, шутя, шлёпнул меня пониже спины, чтобы больше никогда не появиться в зале. Это я, сорвавшись, без единого матерного слова, литературно наорала на деда, с физиологическим любопытством наблюдая, как он багровеет и как вздуваются жилы у него на шее, и на три недели ушла жить на дружескую мансарду, после чего, кстати, дед стал несколько сдержаннее и осмотрительнее в словах. Это я с весёлой бешеной злостью проходила ночью после рок-концертов через толпу гопников, в упор не замечавших мои косуху и фенечки, зажав в кармане кастет. Это я… Господи, куда всё делось?! Что ж я всё убегаю, бросая своих?! Все силы уходят на бегство. Вся жизнь – в иллюзии и фантомы.
Я тяжело опустилась на табурет. Если уеду сейчас, наверняка потеряю дочь. Я бы себе, такой, в её возрасте руки не подала.
А Женя? А что Женя?! Недороман. «Высококвалифицированный бесперспективняк из Санкт-Петербурга». Эти отношения невозможны. Я не стану для него молодой и лёгкой, а он не станет разменивать свою жизнь и будущее на пожилую разведёнку (мерзость, а не слово) с детьми и скверным характером. Так, побаловаться, время провести… Надеяться на настоящие, стоящие отношения глупо. А на пробы и эксперименты у меня нет уже ни сил, ни, по большому счету, права. А если вправду… Мне очень хочется, чтобы действительно… Тогда он, конечно же, поймёт. А если не поймёт? Я решительно хлопнула ладонью по столу. Если не поймёт – значит не судьба. Можно тысячи раз твердить, что никому ничего не должна, но очевидно же, что это ложь. Банальная ложь.
Жене я, конечно, позвоню. Он мне пока ничего плохого не сделал. Но Маруську не брошу сейчас. Да и не сейчас, конечно. У неё есть музыка, и пускай она хоть своей музыкой будет счастлива…
- Марина! – только бы теперь глупостей не наговорить…
- Я занята!
- Подойди, пожалуйста, на минуту.
- Видеть тебя не хочу! – о, это что-то новенькое. Вот честное слово, уеду, попробуй только не подойти, стервоза мелкая. И рояль обратно твой отправлю. Вконец ошалела девчёнка.
- Закрой глаза и подойди сюда. – Я вложила в голос всю сталь и весь свинец. Она знает этот тон…
Медленно, будто и вправду наощупь, глядя исподлобья и копя едкие фразы и горькие обвинения, из коридора вышла дочь.
- У меня к тебе два вопроса. В зависимости от ответов я буду думать, что с тобой дальше делать. Первый – для тебя действительно так важно это выступление?
- Да. Это шанс, второго такого не будет.
- Прекрасно, тогда тебе будет легче меня понять. Второй вопрос – ты слепая, глухая, или дурная? Что такого тебе сказал папа, что ты уши развесила и мозги отключила?
- Он сказал, что ты уехала к другому мужчине. Что встречаешься с ним, а нам наврала, что на даче.
- И это всё? А своей головой мы уже не думаем. Ну да, когда нам. Если мы из-под крышки рояля вообще никого вокруг не видим. Тарелочку поставил кто-то, потом убрал, кофточку постирал-погладил, ножки подобрала – пол кто-то помыл. Иногда только этот кто-то, сволочь такая неблагородная, выходные себе устраивает. Да ещё в душу лезет, общения требует. – умом я понимала, что, наверное, не стоит всё это выплёскивать на Марину, но другого пути вышибить её из обрисованной Игорем истории просто не видела, - А посмотреть вокруг у нас времени не хватает. Да и какая разница, что вокруг, оно ж недостойно нашего творческого внимания. Иго… папа тебе преподнёс удобную трактовку и ты её схавала. А чего заморачиваться? Нет, изволь вникнуть, если хочешь человеком остаться. Продолжать?
- Мам, извини… - Боже, неужели! Маруськин взгляд прояснился, глаза были полны слёз… Дожимать! – я… папа так говорил. Он так переживал.
- Мариш, я скажу тебе, а ты постарайся меня понять. Всех понять.
Я подвинула ей табуретку, отметив, что Игорь наверняка слушает нас. И пусть. Подняв забрало, как прежде!
- Ваш отец меня обманывал и изменял мне. Оставим в стороне разбирательства, кто виноват, а кто пострадавший. Так вышло. Я уехала на дачу, чтобы всё порядком обдумать, а там… встретила случайного знакомого. И мы с ним подружились. Подружились, понимаешь?!
- Но… папа сказал, что ты по телефону ему, ну, этому, сказала, что хочешь спать с ним. Это правда?!
- Это неправда. – Спасибо, Игорь, перекручивать всё у тебя обычно получается намного лучше, - «Що недочув, те збрехав» - сама знаешь, как это случается с ним. Просто он плохо спит и у меня брал снотворное.
Марина сидела, теребя вылинявшие шнурочки фенечек. Я улыбнулась, представив, как дочка перед каждым занятием запихивает их под манжет, так как учительницу весь этот хипповый пэчворк подкидывает вместе со стулом. Вдруг она, смутившись, быстро нырнула в карман, достала и надела колечко, подаренное мною на прошлый день рождения… Я нахмурилась.
- Так бывает. А Игорь всё воспринял иначе, – я намеренно повысила голос, - он ведь всё по себе меряет. А у меня уже лет десять ни с кем дружбы не водилось. Ты меня понимаешь?
Врала я самозабвенно и очень уверенно. Думать о том, как оно будет потом, категорически не хотелось. Как будет, как будет… Плохо будет.
- Почему же ты папе не объяснишь?
- Мариш, ты папу своего давно знаешь? Он когда-то что-то выслушивал, когда у него планка падает? К тому же, пойми, я не хочу ему ничего объяснять. Оправдываться? Я всю жизнь перед ним за что-то оправдываюсь. А теперь зачем? Я не хочу жить с ним. И не буду!
- Мама, и что теперь? – перед распахнутыми дочкиными глазами, похоже, проходили странные и страшные картины, - вы… вы разведётесь?
- Очевидно. Рано или поздно. Пока что Игорь в разводе отказал, а о суде в наших обстоятельствах мне страшно даже думать. Пусть хоть Марек станет совершеннолетним.
- Может, мам… Может ты простишь папу? Он так переживал… Я не верю, что он… Я думаю, что он, что бы не сделал, раскаивается. Может, не нужно разводиться?
- Блаженны миротворцы… Нет, Марусь, это не вопрос для обсуждения. Ладно, иди, готовься к своему выступлению.
Как, наверное, выгоднее быть миротворцем в совершенно посторонней ситуации. Ибо в любом случае приходится брать чью-то сторону…
Да, на чём мы остановились?…
Игорь в засаде, голодный, плюс скоро уже Марек придёт, а ужин в долгосрочной перспективе.
Возиться с соусами и панировками просто некогда; я вымыла кефалину под холодной водой, вычистила, натёрла крупной солью, обсыпала розмарином и запеленала в два слоя фольги. Утятница, утятница, будешь шаландой. Которая полная кефали…