1 - Final y A ciegas
Больной город. Сумасшедший ритм, все вперед и вперед. Бегут люди, всегда куда-то бегут. Очень быстро, ссорятся, мирятся, любят или хотя бы пытаются.
Город не умеет тихо сводить с ума. Он делает это под звук аплодисментов, шокирующих новостей, крики и матерную брань, веселый смех в прокуренном кафе, визг шин и стук каблуков по дорогам. Боже, как же громко!
Я завидую им - они не замечают. Они привыкли. Звук настолько сильный, яркий, ты вливаешься в этот бурлящий поток и уже не можешь выплыть, пока водопад в конце не выбросит тебя на обочину. Нет больше длинных записей в дневнике от руки. На это просто нет времени.
Конечно, такой темп дарит возможности, и гонка эта увлекательна. Но когда ты смотришь на нее уже столько лет, когда каждый день - одно и то же, мысль о бесконечном беге становится убийственной.
Хотя нет, это не верно.
Три года назад было не так. Времени было полно, но смысла было куда меньше. Кажется. Три года назад на страницы дневника капал дождь из прохудившейся крыши, три года назад было негде спать, три года назад нечего было есть, три года назад…Три года назад.
Надо домой. Я иду по улице, простудившееся небо надо мной хмурится. А у меня в голове играет испанская музыка. Кажется, я даже знаю голос. Его зовут Мигель.
Я вспоминаю данное обещание. Сегодня она хотела пригласить какого-то своего знакомого в гости. Это бывает редко, она уверяет, что не из-за меня. Надеюсь. Но не верю. Поэтому, конечно, я согласился. И обещал, что все будет нормально.
Лифт.
Дверь.
Ключи.
Она знает, что я никогда не опаздываю. Ее это почему-то напрягает. Но если я начну опаздывать - она будет волноваться. Я не хочу, чтобы она волновалась.
Кто ее знакомый? Почему она пригласила его именно сейчас? Такие мысли одолели меня слишком поздно, я уже обещал, я уже стоял перед дверью. Думаю, он уже там. Как она себе это представляет? Просто порог перешагнуть и сделать вид, что у нас все, как у обычных людей, руку подать?
Не знаю. Надо идти. Наугад. Вслепую.
2 - Estoy sonando si
В двери скрипнули ключи, щелкнул замок. Он никогда не опаздывает, в этом есть что-то жуткое. Начинаю нервничать. И не могу успокоиться - сердце предательски заходится.
Он входит и отряхивается. Паникую. Что сказать?
Внутренний голос гордо бросает "А с чего вообще нужно что-то говорить?"
В итоге я молчу, пока Он вешает на створку шкафа промокшее пальто. Он на меня не смотрит, правда, Он никогда на меня не смотрит.
Макс сидит на кухне, вот он как раз глаз с меня не сводит. Нервное напряжение нарастает, во всяком случае, во мне. Макса распирает любопытство, а вот о чем думает Он - я без понятия. Как всегда.
- Мы вместе работаем. - говорю я про Макса. Первое, что пришло мне в голову, и первое, что слетело с губ. Обычно принято эту фразу говорить после хотя бы представления. Кажется, я все испортила.
Он кивает. Просто кивает.
Зря я все это устроила. Опять вернулась к своим дневным размышлениям - а стоило ли вообще звать Макса в гости? Может, надо было оставить все, как есть? Чтобы Он ничего не знал, и не было бы этого неоднозначного кивка. Ну что ж, теперь уж пути назад нет. Да и потом, Макс - первый, с кем я так долго общаюсь. Если не считать Его, конечно. С Максом мы дружим уже полгода. Именно дружим. Во всяком случае, я не могу себе позволить надеяться на иное. В любом случае, мы хорошо общаемся. И Макс действительно хороший, я хочу ему доверять. В этой жизни надо хоть кому-то доверять. Над хоть с кем-то делиться. Иначе голова просто разрывается, очень хочется говорить. С Ним не поговоришь.
Макс не выдерживает и появляется в коридоре, оставив на кухне чашку недопитого чая. Судя по тому, как вытянулись его губы в довольную улыбку, мне уже можно было начать жаловаться на больную голову и просить перенести дружеские посиделки. Во избежание конфликтов. Но я ведь целый месяц собиралась с духом и готовилась к этому!
- Знакомьтесь. - припомнила я все-таки нужные слова, но Макс взял инициативу на себя.
- Максим! - протянул Макс руку, улыбаясь.
- Очень приятно. - Он поднимает глаза, не на долго, чтобы хоть как-то подтвердить не слишком правдоподобно прозвучавшие слова. Жмет руку в ответ, видно, не сильно. Любопытные глаза Макса бегают по Его лицу, Он отворачивается. Я незаметно пинаю Макса, тот виновато смотрит на меня. Ну зачем я все это устроила?
- Может, чаю? - Ну ничего глупее этой фразы нет. Но она как назло такая универсальная! Он кивает, даже идет вперед Макса на кухню. Неужели вчерашний разговор на Него все-таки подействовал? Не зря писала свой монолог? Да, без подготовки разговоры на серьезные темы с Ним лучше было не начинать. Чтобы обсудить что-то, я всегда сначала садилась за стол и набрасывала возможные варианты развития беседы, обдумывала аргументы и контраргументы. А потом шла к Нему и надеялась, что меня услышат.
Макс усаживается на место, глаза горят, больше всего я сейчас боюсь, что он сейчас скажет что-нибудь неуместное.
- Ну и чего же мы молчим, господа? - выдает он, сияя улыбкой. Почему он думает, что это должно всех к нему расположить? Потому, что это сработало со мной? Я встаю и наливаю чай, расставляю чашки по столу. Перед Ним тоже ставлю чашку. Символическую.
- Посиделки - не совсем твой конек, да? - спрашивает Макс, глядя на Него. Ну зачем я его пригласила?! Можно же было просто ограничиться излиянием души в застрявшей в пробке машине, пока Макс любезно подвозил меня домой!
Перевожу взгляд на Него, его глаза замерли на лице Жени. Нехорошо. Надо что-то сказать.
- Не совсем. - пальцы сжимают чашку, Он опускает глаза, якобы смотрит в чай. Которого там нет. Я не знаю, о чем Он думает. Я никогда этого не знаю. Могу только вообразить, но воображение в нашем с Ним случае - плохой подсказчик. Я наливаю себе в чай побольше молока, нужно поддерживать баланс. В голове проносятся уже выученные наизусть формулы. Пока я, отвернувшись, плюсую и умножаю, Макс вновь пускает в ход все свое обаяние, чтобы все-таки завязать не очень-то клеившийся разговор. Бедняга, вряд ли получится.
- Аня сказала, вы уже давно вместе живете.
- Третий год. - отзывается Он. Была б Его воля, молчал бы, по лицу вижу. Но мы договорились. "Если тебе это важно…", сказал Он. Ну что за слова такие? Я опять возвращаюсь мысленно во вчерашний разговор и пытаюсь вспомнить, как он это сказал. С сожалением, с радостью? Да нет. Как всегда - без интонации. Я благополучно сбиваюсь со счета. Начинаю заново.
- Ничего себе! Я бы столько с одной девушкой не смог! - смеется Макс.
- У нас раздельные комнаты. - парирует Он. Молодец, не замыкается. Может, все не так уж и плохо? Я попыталась представить их друзьями. Сначала не клеилось. Потом, вроде ничего. Как косая полка. Еле держится, но держится же! Или все-таки перебор, и против всех законов физики противоположности все-таки оттолкнутся?
Опять сбиваюсь со счета.
Макс опять смеется. Я как-то раньше не обращала внимания, что он делает это так часто. Возможно, потому что столь два разных моих мира Дом и Работа никогда не пересекались?
- Ну это здорово! - говорит Макс. Говорит, потому что надо что-то сказать. - Чем занимаешься по жизни?
Пошли опасные вопросы. Быстро забываю про счет, сосредотачиваюсь на разговоре.
- Рисую.
- Рисуешь! Супер! Вам, творческим людям, наверное, легко вместе! - позитив Макса, столь необходимый на работе, так странно смотрелся здесь, у меня на кухне. Я решилась поддержать его.
- Да. Но у нас с ним слегка разные направленности. - аккуратно произношу я, поглядывая на Него. По глазам не поймешь, что последует за этим терпеливым молчанием. Макс улыбается, а я замечаю, что Макс пристально рассматривает Его. И это не просто праздное любопытство, он ищет нечто конкретное, и вдруг сообразив, что именно, я начинаю паниковать. Я пинаю Макса под столом, он, поняв меня верно, все-таки отводит взгляд.
- Зато вы можете обмениваться опытом!
- У нас слишком разные интересы. -произносит Он. Я пытаюсь судорожно сообразить, что бы это могло значить. Опять-таки, опираясь исключительно на свои предположения. Порой мне кажется, что рано или поздно, если продолжить эти упорные тренировки, я-таки стану экстрасенсом и начну читать Его мысли.
- Да? - оживляется Макс, обрадовавшись, что тема разговора получила развитие. - Например? Ну вот, что ты любишь?
Перевожу тревожный взгляд на Макса. Ну вот что он услышать-то хочет?!
- Ощущение лезвия в пальце за миг до пореза. - без колебаний отвечает Он, отодвигая чашку и не сводя с Макса глаз. Все, догадался. Догадался, что это я рассказала Максу о Нем. О Нем настоящем.
Беспомощно молчу.
- Ну, у кого что… - глупо хихикнув, чуть отодвигается Макс. Испугался. Ну, а чего он хотел? Я же предупреждала!
- Действительно, у кого что. - Он смотрит на Женю немигающим взглядом. А я ведь обещала обоим, что все буду контролировать. Да какой тут! - Мы все разные.
- Может, ты покажешь Максу свои работы? Он кое-что в этом понимает. - предпринимаю я отчаянную попытку переключить разговор и спасти трещащий по швам вечер. Макс активно кивает, ну хоть за это спасибо ему.
- Неужели? - Он не сводит с Макса глаз. Я окончательно убеждаюсь, что сделала очень большую глупость. Двойную огромнейшую глупость. Надо было либо выговориться и не приглашать домой, либо пригласить, но так, чтобы Макс ничего о Нем не знал!
- Да, я фотограф - снимаю картины для продажи! - ох, что-то мне кажется, что это не просто безобидное хвастовство. - Хочешь - не хочешь, начнешь разбираться.
- Фотограф. - как -то настороженно повторил Он, будто мысленно записывая неприятное слово.
- Ну да! Я и Анины работы снимаю, она не рассказывала? - удивленно смотрит то на меня, то на Него Макс. Я мотаю головой, краснею и отворачиваюсь. Да не рассказывала я ничего. А Он не спрашивает.
"Анины работы"!
Я реставрирую поврежденные полотна, они такие же мои, как улицы, по которым я хожу или магазин, где я покупаю продукты. Бог весть что теперь Он подумает. Он ведь действительно о моей работе почти ничего не знает.
- Мы не часто говорим о ее работе. - говорит Он.
- О, ну тоже верно, дома отдыхать надо, а не о работе думать! - понимающе кивает Макс. - Так все-таки покажешь, что ты творишь?
- Можете на сайте посмотреть. - вздыхает Он, откидываясь на стул. Он устал говорить, я вижу. Но он и перестал смотреть на Макса, как хищник на добычу, на том и спасибо. - Вживую мои картины видят только потенциальные покупатели.
- А если я потенциальный покупатель, а, скажем, Аня - наш посредник? - сверкнул глазами Макс.
- Это глупо. - произнес Он после длительного молчания.
- Почему же глупо? Вы не верите, что я смогу оплатить покупку? Выгляжу бедновато? - провоцирует его Макс.
- Я не верю, что среди моих работ есть что-нибудь подходящее для Вас. - уже едва слышно произносит Он. Я чувствую, Он хочет уйти, но Он верен своему слову. Самое бы время его нарушить! Но нет, сидит. Я знаю, как трепетно Он относится к своим картинам. И сама же предложила показать! Дура, Аня. Дура.
- Да ладно, неужели я так безнадежен? - Женя игнорирует мои красноречивые взгляды
- Я этого не говорил. - Он скрещивает руки на груди.
- Не поверишь, но я правда большой поклонник живописи, хоть по мне и не скажешь!
- И всяческих интригующих историй.
Теперь я могу только наблюдать. Я все испортила.
Макс вопросительно смотрит на Него. Тот медленно поднимается из-за стола.
- Интригующих историй, которые рассказывает Вам девушка в надежде Вас заинтересовать в себе.
Макс переводит растерянный взгляд с меня на Него. Наверняка пытается определить, соврала ему я или Он искусно прикидывается? Учитывая контекст, весы вряд ли склоняются в мою пользу.
- Я боюсь, что не понимаю. - наконец выдавливает из себя Макс, в его взгляде появляется разочарование.
- Понимаете. - спокойно говорит он. - Всем нам хочется как - нибудь выделиться, привлечь к себе внимание. - Он остановил взгляд на мне. - Иногда не обращая внимания на цену, которую придется заплатить.
Он вышел из кухни. Хлопнула дверь Его комнаты.
- Дверь я не запирала. - говорю я, не глядя на Макса.
- Ну знаешь! - только и говорит он. А потом резко поднимается.
Через миг хлопает входная дверь. Вздыхаю и иду запирать. Нет, все-таки надо смириться. Просто смириться.
Снимаю с полки чистый стакан и иду к нему. Мысли путаются. Ничего не хочется. Но есть такое слово - надо. Хотела бы я, чтобы было иначе. Все как у всех. Нормальные друзья, нормальные отношения, нормальная жизнь.
Останавливаюсь возле его двери.
***
Аня несколько раз стучала в дверь. Минут пятнадцать, я слышал, но открывать не спешил. Она говорила со мной.
- Ты обиделся?
- Это глупо, Ань.
Недолгая пауза.
- Зачем ты так сделал?
- Я могу задать встречный вопрос. Зачем ты ему рассказала?
Аня снова молчит.
- Ты мог бы просто проигнорировать. - ее голос дрожит.
Мог бы. Да, мог бы. Мог бы проигнорировать, а мог бы и среагировать куда как более резко.
Мне неприятно разговаривать сквозь закрытую дверь. Я чувствую себя пленником. Так уже было. Закрытая дверь, закрытая на ключ и голос снаружи.
Я впустил ее в комнату. Легкий беспорядок давно перестал ее волновать. Мне так было проще найти и краски, и кисти. А ей проще было смириться, чем переучивать. Мы договорились, что уборкой в моей комнате я занимаюсь сам. Она села на край кровати, в ее руках был наполовину наполненный стакан. Она протянула его мне, я взял его и молча отошел к окну.
- Мне кажется, я имею право на личную жизнь, не думаешь?
- Конечно. Но при чем тут я?
- При том, что ты часть этой самой жизни! - Аня почти срывается на крик. Останавливает себя, поджимает губы. Она хочет сказать еще, она хочет кричать, я не имею представления, что ей мешает.
- Он тебе правда нравится?
Аня долго молчит. Сосредоточенно отрывает заусенец. И вдруг резко идет к выходу.
- Какая теперь разница!
Аня уходит - пропадает ее тепло, ее запах. А слова остаются и мучают меня до рассвета. Мне больно думать о них, я не хочу, но не могу не думать.
Я сам отнес чашку на кухню - обычно ее забирает Аня. Вымыл посуду. И всю ночь просидел за столом. Я видел дверь в Анину комнату - в ней всю ночь горел свет, но я ничего не слышал.
Я бы хотел бы я восхищаться ей. Но не могу. Слишком слабый, хотя и в этом я ей никогда не признаюсь.
Сквозь тишину квартиры с улицы проникают звуки музыки. Смешиваются в странный коктейль с моими мыслями, и вот рука уже сама тянется к кистям. Я возвращаюсь в комнату. Темные квадраты и прямоугольники смотрят на меня без гнева и сочувствия.
Я бы сжег их все. Иногда кажется, что это что-то решит. Будто вынесенное из глубин души на холст становится реальным. А это значит, что тогда это вполне можно убить и таким образом освободить душу.
Но есть одна, которую я бы сохранил, что бы ни случилось дальше. Она не закончена. Она висит над моей кроватью, накрытая покрывалом. Я берусь за его край и вновь в бессилии опускаю руку.
Не сейчас. Не время. Я все еще не знаю, что будет дальше.
С чего все началось?
3 - Alfileres de cristal
Меня зовут Аня. Мне 24 года, я реставрирую картины. Я люблю проводить время, возвращая картинам былую красоту. Это очень успокаивает, несмотря на колоссальную ответственность.
Нас четверо в небольшом подвальном помещении. Окна под потолком выходят на тротуар - видно ноги людей, спешащих мимо. Иногда на это забавно смотреть. Они там, наверху, даже не подозревают, что прямо под их ногами кипит работа. Что тут множество картин, которым нужна помощь, и что мы прямо сейчас лечим их самые страшные раны. Я давно привыкла относится к изображенным персонажам, как к живым. У каждого свой характер, и его нельзя игнорировать, иначе работа не пойдет.
Мои коллеги - люди разные. Михаил почти не разговаривает. Ему за 50, он художник и реставратор, я о нем почти ничего не знаю, кроме того, что у него есть взрослая дочь. Вадим здесь на подработке, веселый парень, у него молодая жена и недавно родился сын. Я помню, как мы собирали деньги ему на подарок. Новоявленный отец с гордостью показывал фотографии маленького Юры, всегда повторяя, что обязательно научит сынишку рисовать. И, собственно, последняя, но не по значению, моя коллега - Ольга, женщина средних лет, часто приносит из дома что-нибудь вкусненькое. Пирожки, варенье, печенье - все это она готовит сама и с радостью угощает нас. Я люблю ее готовку, ведь сама почти не готовлю. Не то, чтобы не умею, скорее, просто не люблю. Вечером после работы я иду в кафе, а потом на набережную. Компанию мне составить некому, но я не жалуюсь. Я не любитель больших компаний, друзей как таковых у меня особо никогда не было, мы иногда виделись с парой подруг из института. Но такие встречи случались от силы раз в пару месяцев.
Иногда я хожу в театр или кино.
Еще я хожу по магазинам с плеером в ушах, иногда гуляю в парке или просто бесцельно брожу по улицам города. Моя жизнь может показаться довольно простой, но мне она в принципе очень нравится.
Я живу в центре, в двухкомнатной квартире - наследство от родственников. Гостиная и спальня. В гостиной - моя мастерская. Среди творческих принадлежностей и множества книг, аккуратно расставленных по полкам, ютиться стол и диван. Под бумагами лежит ноутбук. Я люблю иногда по вечерам проводить время за сериалом. В общем, как и все. Даже не придумаю, что бы меня отличало от других.
Пока в жизни не появился Он.
Появился не под романтичную музыку и с букетом в руках. Он просто пережидал дождь под козырьком над входом в архив. Видимо, подвальное помещение без таблички не производило впечатления места, где могут работать.
- Вы кого-то ждете?
С этого все началось.
Он тогда, кажется, даже ничего не ответил. Просто улыбнулся.
Это было почти три года назад. С тех пор я узнала, что он мало улыбается. Тот раз был одним из немногих, может, поэтому я так хорошо помню тот момент.
Мы какое-то время просто молча смотрели друг на друга. Мимо пробегали люди, предусмотрительные бежали с зонтиком, а кого дождь застал врасплох, прикрывали голову чем придется. Он, кстати, был из тех, кого дождь застал врасплох. С него текла вода, но, кажется, Его это особо не беспокоило.
- Странно, зачем люди накрывают именно голову. - вдруг произнес Он, глядя куда-то в сторону метро. Дождь лил стеной, и маленькая красная буква "М" вдалеке казалась нарисованной. А люди, сбегавшие вниз по ступеням - призраками уходящего дня. - Одежда-то уже насквозь мокрая, можно подумать, если макушка будет сухой, они не простудятся.
В ответ я протянула Ему свой зонтик.
Мы вышли из-под козырька, зонт держал Он, так как был выше меня. Мы быстро пошли к метро, перепрыгивая через лужи. Мои туфли быстро наполнились водой, босые ноги начали скользить в них, на спуске в переход я дважды потеряла обувь. Мне показалось, Его это забавляло, а мне было жутко неловко.
Если бы это было начало какой-нибудь романтической книги, стоило сейчас приукрасить пару фактов, приврать, что он поймал меня на руки и так и занес в метро, а потом и в наше совместное светлое будущее.
Но дальше мы просто стояли рядом и грелись на станции. Он не уходил, я тоже.
- А Вы театр любите? - вдруг спросила я, вспомнив про билеты в сумке. На днях мне вручил их парень на улице, раздававший их бесплатно и по две штуки в руки. Явно, малобюджетный спектакль. Но иногда постановки оказывались на удивление хороши.
И почему-то мне вдруг так захотелось, чтобы Он пошел со мной. Может, тому виной многочисленные шумные компании подростков, весело пробегавших мимо, или парочки влюбленных, целующихся на прощание.
Мне вдруг так остро стал нужен кто-то, у кого можно было бы спросить: "Как тебе спектакль" или кому пожаловаться "Мне кажется, актриса так фальшивит". Захотелось простых человеческих глупостей и радостей.
- Очень. - кивнул мой собеседник. Точнее, просто склонил голову. Его волосы почти высохли. Я дала ему расческу. Мы сели в вагон и всю дорогу молчали. Мы не знали друг о друге ровным счетом ничего. Только то, что мы оба любим театр и оба одеваемся не по погоде. Я знала, что будет дождь и надела свои самые неустойчивые туфли. На нем же было осеннее драповое пальто, не будь дождя, в нем было бы жарковато.
Постановка оказалась так себе. Зато мы пересидели в театре дождь. Во время антракта я узнала его имя, а он узнал мое. На вопрос о возрасте Он не ответил, а у меня не стал спрашивать. Может, и правильно, я не выгляжу на свой возраст. На вид мне никак не дашь больше семнадцати. По паспорту двадцать четыре. А чувствовала я себя в последнее время на все сорок.
Так повторилось несколько дней подряд. Таких одинаковых, но таких непохожих на все те, что были раньше.
Он ждал меня у входа в архив, каждый день, после шести, мы шли в театр на бесплатный сеанс. И за все это время узнали друг о друге не больше, чем знали в первый день встречи.
Коллеги пытались проявить интерес к моему новому знакомому. Ольга была уверена, что я влюбилась, Вадим отпускал характерные шуточки. А я не знала, что сказать, да и не хотела. Никто бы все равно не поверил, что мы просто сидим рядом в театре и почти не разговариваем.
Длинный, как будто накопленный за все это время, разговор случился, когда после очередного визита в театр мы сидели на парапетах мостовой.
После него была череда будней. А потом Он переехал в мою квартиру.
Я восстанавливаю в памяти весь разговор, я помню его наизусть. Это тоже был своего рода спектакль.
Музыка: E lucevan le stelle
Действующие лица: Я, Он
Мостовая. Поздний вечер и холодный парапет.
Он:
- Красивый цвет у неба.
Я, тихо:
- Черный. Вечер же.
Он:
- Нет, не черный. Приглядись, оно темно синие. И там видны звезды.
Я:
- Не вижу, где?
Он, указывая на небо:
- Вон. Смотри. Это Орион.
Я, присматриваясь:
- Да…похоже на то!
Оба молчим.
Он:
- Что ты делаешь на работе?
Я:
- Рисую.
Мимо проносится поток машин.
Он:
- Я тоже рисую.
Я:
- Покажешь как-нибудь?
Он, отводя взгляд:
- Как-нибудь. Я рисую на стенах, в основном. Мне не хватает холстов.
Я, удивленно:
- И никто не ругается?
Он:
- Некому ругаться.
По реке медленно плывет теплоход, мерцая огнями. С него доносятся веселые крики и звуки музыки.
Он:
- Ты живешь одна?
Я:
- Да.
Он, задумчиво:
- Странно. В городе так много людей, но так много одиноких.
Я:
- Ты всегда говоришь обо всех так, будто ты не один из них?
Он молчит.
Теплоход скрывается из виду. Где-то вдалеке шумит шоссе.
Я:
- Где ты живешь?
Он, не колеблясь:
- В церкви
Я, удивленно:
- Как это?
Он, пожимая плечами:
- Просто. Она заброшена.
Я, недоверчиво:
- И ты рисуешь на стенах в церкви?
Он:
- Как и ты. Реставрирую. Только бесплатно.
Я, с трудом веря в услышанное:
- И тебе так нравится?
Он, помолчав:
- Я стараюсь не задавать себе такого вопроса.
На другом конце мостовой появляется компания. Они кричат и громко смеются, дурачатся. Кажется, они немного навеселе.
Он, спрыгивая на землю:
- Уходим?
Я, неуверенно:
- Да. Да, уходим.
Он внимательно смотрит.
Я:
- Хочешь если, …можешь рисовать у меня дома. У меня холсты есть.
Он, еще более внимательно глядя на меня:
- Хорошо. Я приеду.
И Он приехал. Приехал, и почти сразу остался. Произошло все как-то очень просто. Но тогда меня это не смутило, казалось, так и должно быть.
А еще через неделю я узнала о Нем. И на моей руке появился мой первый маленький порез. Ему надо было не много. Но первое время наблюдать, как собственная жизнь стекает в стакан, было мучительно. Он не знал об этом, я не сказала. И с тех пор количество не сказанного только росло.
4 - Pare esparver
Мимо пронесся поезд. И вновь все стихло. Уже довольно поздно, народу на открытой платформе не много. Я люблю открытые ветки метро, особенно по вечерам. Когда уже схлынул поток людей, торопящихся с работы домой, как будто домой можно опоздать. Я сажусь в начале ветки и еду до конечной. И сижу на скамейке на перроне. Смотрю на людей на противоположной стороне и невольно хочу шагнуть туда, на рельсы. Бездна всегда манит, я часто сижу на краю крыши или стою на мосту. Меня завораживает эта пустота. Может, поэтому последний шаг мне кажется первым.
Но рассудок отрезвляет мысль о крепких двухстах вольтах, притаившихся в третьем рельсе. Которые навсегда удовлетворят любое любопытство.
Я всегда считал себя достаточно заурядным, хотя для меня это и было непозволительной роскошью. Непозволительной блажью. А такие вещи наверняка случались со всеми заурядными людьми. За любую прихоть приходится платить.
- Слышь, пацан, закурить есть?
Я поднял голову. Трое. И им нужны не сигареты.
- Не курю.
- Не ты че, типа, зажал, что ли?
Обычно чувства подсказывают, что делать. А сейчас я понимал только, что очень устал и хочу спать. О первом я и сообщил своим нежеланным собеседникам.
- Слышь, устал он! - толкнул один другого. - Слышь, нефор, карманы выворачивай!
- Думаю, нам лучше прекратить эту беседу.
- Ща прекратим! Карманы показывай, и прекратим!
Прекратили они не сами. Конечно, их не остановило желанное соприкосновение кулака с ребрами, но то, что я оказался на земле. Остановили несколько сантиметров стали, впившиеся в мое тело. Это было слишком новым ощущением, даже для них. Владелец ножа ретировался первым, вид моей крови на кулаках его не смутил, а вот на лезвии, почему-то, испугал. За ним исчезли остальные.
Я сидел у скамейки и понимал, что встать не могу, но встать нужно. Выходившие пассажиры проходили мимо - не мудрено, шаг ко мне был шагом из зоны комфорта, я их не судил. Я пропустил не один состав прежде, чем собрался с силами и шагнул в вагон, сгибаясь пополам. Я зажимал рану, чувствуя, как в ней пульсирует моя жизнь. Физическая боль всегда логична и последовательна, а главное - беспощадна. Соображал я с трудом, мне стало жарко. Что надо сделать? В таких случаях едут в больницу. Да, но где она? Как до нее добраться? А главное, что делать дальше? У меня нет документов, нет никакой возможности узнать, кто я. Никакой возможности узнать, кто я… Даже у меня такой возможности нет.
- Что ж ты, сынок, с молодости здоровье -то убиваешь! Печень пожалей, нельзя столько пить-то! - вдруг раздалось над моей головой. Какой-то пожилой мужчина причитал надо мной, как-то по-отечески качая головой.
Мне нужна помощь.
Помогите.
Вместо слов вышел только какой-то нечленораздельный звук. Я вытянул вперед руку, которой зажимал рану. Я с трудом понял, что она - моя. Сквозь сгущающиеся в глазах темные точки я видел все меньше, голова кружилась и в висках начал слышаться пульс.
Я умираю?
Но так не правильно.
Вот так сразу.
Я не хочу умирать.
Не хочу, потому что…
Аня.
Я ей еще ничего не сказал.
Я ей еще ничего не сказал!
Я продолжал слышать какой-то шум. Стук колес поезда. Объявление станции. Потом что-то холодное коснулось моего лица. Последнее, что я понял, что оказался на полу.
***
Я не люблю свое имя. Никогда не любил. Хотя это единственное, что дала мне семья. Я не помнил их, но все детство был уверен - они замечательные. Надо только их дождаться, и они вернуться за мной. Я знал, как это будет - я открою глаза, а на пороге общей комнаты будут мама и папа, протянут мне игрушку и скажут "пошли домой!". Но двери "семьи номер пять" оставались закрыты. "Семьей" в детском доме называли группы, на которые делились воспитанники, в основном, по возрасту. И это всегда звучало, как чудовищная издевка.
В семье не ходят строям, не поют гимны, не одеваются одинаково и не получают за то, что хотят делать что-то, отличное от общих занятий. Или наоборот - не хотят чего-то делать. Я не хотел есть. Не хотел, и на самом деле - не мог, просто тогда я не осознавал последнего.
Начались крики. Угрозы.
Помню лица других детей, как они с молчаливым повиновением в глазах смотрели на грузную воспитательницу, усиленно старающуюся заставить меня открыть рот и проглотить ложку каши. Кажется, иногда ей это даже удавалось. Безвкусная масса задерживалась во рту ненадолго, поэтому криков было все больше, иногда они сопровождались побоями. Редко, правда, но только потому, что в любой момент мог прийти кто-нибудь из наблюдателей - детский дом тогда стоял в очереди на проверку.
Во всем этом безумии только один мальчик из моей "семьи" был мне кем-то вроде друга. Вроде - потому, что мы не то, чтобы гуляли и играли вместе, как положено нормальным друзьям. Мы просто часто вместе молчали. Он не разговаривал, из-за чего тоже впал в немилость у воспитателей. Ведь он не был немым, он просто не хотел говорить. С ним пытались заниматься, но тщетно. И тогда его, как еще одного безнадежного, просто перестали замечать. Нас с ним ставили в один угол, чтобы не отсвечивали, и посвящали свое время нормальным детям. Даже в комнате ему определили кровать рядом с моей и отодвинули к стене, чтобы никто не сомневался, что у нас отдельный островок, не поддающийся влиянию материка, а значит, обреченный на тихое дожитие. Однажды ночью я проснулся оттого, что неговорящий мальчик смотрел на меня. Не пристально, а с какой-то надеждой в глазах. Нам обоим нужен был друг. И наша дружба началась с этих молчаливых ночей. Мы смотрели друг на друга, пока один из нас не засыпал. И вдруг в один из вечеров он заговорил.
- Я не люблю спать без света. - была его фраза.
- Я понимаю. - ответил ему я. После чего он отвернулся к стене и больше в тот вечер больше на меня не смотрел. Я боялся, что обидел его, но на следующий вечер он заговорил опять. Мы обменялись тайнами и оба молчали о них. Я молчал о том, что он говорил, а он о том, о чем молчал я. Своего рода обещания лучших друзей - наконец-то мы делали все правильно. Я выгораживал его перед воспитателями, он потихоньку ел за меня мою еду, а я потом с честным видом предъявлял воспитательнице пустую тарелку. Конечно, мне нужна была пища. И в какой-то момент, я смог разобраться, какая.
Я будил его ночью, чтобы идти в подвал. По холодному коридору мы пробирались к двери, выкрашенной в щедрый слой белой краски. Две маленькие тени в слабых лучах уличных фонарей. Мы тихо отодвигали защелку двери и пробирались внутрь. Там было много мышеловок, но мы знали, где стоит каждая из них.
- А какая она на вкус? - интересовался он, обнимая узкие коленки и сидя передо мной, вертя в руках опустевшую ловушку.
- Нормальная, она же недавно умерла.
Детские глаза вообще проще смотрят на все, что видят. Они просто не воспринимают смерть, как это делает взрослый человек. Не зная, как положено на нее реагировать, не реагирует никак. Он был младше меня. Ему было еще легче.
- А ты ее есть будешь?
- Зачем? Не буду, только пить. Немножко.
- А ты вообще обычную еду не ешь?
- Меня от нее тошнит. Ну, не от всей. От хлеба, например, не тошнит.
- А Раиса Петровна говорит, что кто хлеб ест, тот толстеет!
- Ну и пусть, я стану большим, сломаю здесь стенку и мы убежим.
Он с интересом разглядывал мышиный трупик, но трогать не трогал.
- А она точно мертвая?
- Конечно, ей еще мышеловка шею сломала.
- Как это шею сломала?
- А вот так. Клац, и все.
- А ты так же стены ломать будешь?
- Не знаю, не решил еще.
После небольших разговоров, которые проходили только здесь, вдали от всеобщих глаз, мы уходили, запирая подвал за собой.
И все было бы хорошо, если бы не детская наивность, с которой мы думали, что нас никто не видит. Кто-то смотрел за нами. Кто-то сказал воспитателям. На подвале появился замок, а у нас - проблемы. Которые разрезали нашу свзяь так же внезапно и резко, как нож того неслучайного прохожего с дружками, попросившего закурить.
5 - Сorriente del rio
Звонок раздался поздно вечером, когда я уже не знала, куда себя деть от волнения. У Него не было мобильного телефона, я не могла с Ним связаться, поэтому услышав звонок просто бросилась к трубке. Вопреки моим лучшим ожиданиям, в трубке раздался незнакомый мужской голос, обратившийся ко мне по имени отчеству. Он даже назвал фамилию. Я подтвердила, что это я, чувствуя, как убивается сердце о стенки грудной клетки. Я как чувствовала, что что-то не так. Он никогда не опаздывает. Никогда!
- Не волнуйтесь, он жив. - только после этих слов как оказалось врача я немного успокоилась. На том конце трубки сообщили, что в больницу его привел некий пожилой человек, ушедший сразу, как "пациент" назвал, кому стоит о нем сообщить. Сообщить! Значит, не все так плохо, раз он был в состоянии вспомнить мой номер?
- Кем вы приходитесь больному? - поинтересовался врач. Я замялась с ответом.
- Сестра… - сорвалось с языка.
- Отлично, как Вашего брата записать? Его увезли на операцию, нужно зарегистрировать. - я не дала ему договорить. Спросила адрес больницы и бросила трубку со словами, что еду. Я бегом добралась до метро и практически влетела в вагон одного из последних составов. Придурок! Я лично куплю Ему телефон! Вручу прямо в руки! Сколько раз говорила!
- Девушка, почему Вы плачете? Все в порядке? - заботливо поинтересовался какой-то внимательный пассажир.
***
Никогда не любила запах больницы. Это была чуть ли не первая тема, которую мы обсудили с Максом, когда он впервые появился на моей работе. На тот момент там была только я, остальные ушли на обед. Мы разговорились. Сначала о запахах, потом о сладостях, о привычках и наконец о стандартных вещах типа возраста. С Максом все было гораздо проще, как у всех. В отличие от знакомства с Ним, казавшимся какой-то сюрреалистичной иллюстрацией, знакомство с Максом скорее было похоже на простую, но милую картинку.
Макс был веселым и открытым человеком, за словом в карман не лез и мог к месту вспомнить с десяток забавных случаев из жизни или смешных шуток. Он много знал, но это его не испортило - он не занудствовал и не вел себя высокомерно. Почему-то над этим я думала больше всего, когда возвращалась после первого дня знакомства с работы.
Я рассказала Ему про Макса. Он ничего тогда не сказал. В тот вечер мы как-то не разговаривали, мне показалось, что Он злился на меня. Но это вряд ли. За все три года мы ни разу даже не поссорились. Как -то я спросила, почему.
- Не кусай руку, которая тебя кормит.
- Хм, интересно, значит, я только рука?
- Нет, но кормит меня именно она.
- Какая-то не весело.
- Зато правда.
А на следующий день я заметила на стене в Его комнате прикрытое тряпкой полотно.
- Я не хочу, чтобы кто-то видел работу раньше, чем я закончу. - произнес Он, пристально глядя на ткань, укрывавшую холст, будто видел сквозь нее.
У каждого художника свои суеверия. Их надо уважать, и я их уважала.
О том, что я наверняка влюбилась в Макса начали сплетничать почти сразу. Макса это забавляло. Он при всех называл меня "дорогая", дарил цветы с открытками "пусть завидуют!" и вообще всячески разыгрывал из себя пылкого любовника. Я не понимала6 шутит он или нет. Но когда никого не было, мы хорошо и даже душевно общались. Я действительно начала проникаться к Максу, хоть и не хотела это признавать. Это было опасно признавать. Но шло время, и я понимала, что ничего поделать с собой не могла.
В тот день был сильный мороз и дорогу заметало. Я согласилась, чтобы Макс подвез меня до дома, но вскоре стало ясно, что быстро мы не доедем - шоссе встало в крепкую пробку. Машины ползли еле-еле, крались по обледенелой дороге. Большая река из автомобилей стояла на многие километры, яркая, разноцветная, но почти неподвижная.
Тихо играло радио, Макс периодически сигналил наглеющим впереди водителям.
- Тебя дома никто не хватится?
А действительно. Он-то никогда не опаздывает.
- Да нет, вряд ли. Я думаю, Его еще нет.
- Его? - Я уловила в его голосе досаду.
- Да. Я живу кое с кем.
- Твой парень?
- Нет! - выпалила я и отвернулась. Я никогда раньше не задумывалась над тем, кем Он мне приходился. Он просто был со мной - этого всегда было достаточно.
- О! Тогда брат? - Макс улыбнулся.
Я поспешила согласится, чтобы прервать цепочку вариантов.
- Познакомишь как-нибудь?
Я обернулась на него, по его реакции я поняла, что в моих глазах читался неподдельный ужас.
- Что такое?
Познакомить? Их? Это как свести воедино небо и землю. Я даже в страшном сне не допускала такой мысли. А тут. Но с другой стороны…
- Это немного сложно будет сделать.
- Что? С ним что-то не так? - нахмурился Макс, ожидая, видимо услышать, что мой брат инвалид или какой-нибудь сектант.
После долгого молчания я решилась на правду.
- Он сангвин.
Макс в недоумении нахмурился.
- Вампир, если грубо.
- Чего? - расхохотался Макс, чуть не пропустив сигнал светофора. - В каком смысле?
- В прямом. - я продолжала разглядывать бушующий за окном снег. Хоть бы это поскорее закончилось, пусть посмеется и забудет. Но Макс оказался из любопытных.
- То есть, как? Ань!
- Просто. Просто, Макс.
- Слушай, Ань, я все понимаю, сейчас каждый второй гот себя вампиром величает и все такое, но…
- Макс, не делай из разговора тупую пародию на фильм, ты спросил, я ответила.
- Нет, ну Ань, ты это себе как представляешь? "Вот, знаешь, Макс, мой брат вампир!" "А, ну да, конечно, Ань, сосет кровь, совращает девственниц, спит в гробу, обычка!" Так?
- Он не спит в гробу.
Я отвернулась. Зря я сказала. Но я так устала молчать обо всем этом!
- Ну, прости. - после некоторого молчания произнес Макс. - Просто правда, звучит дико. Что это значит? Тебе не кажется, что он фильмов пересмотрелся? Брат младший?
- Он старше меня.
- Старше? Ну тогда странно. Обычно от всяких таких вещей подростки балдеют.
- От каких таких? - вздохнула я, мысленно пытаясь примириться с тем, что обычно следовало за правдой - недоверие и усмешки.
- Ну, кто там хоббитом себя представляет и с мечом по лесу носится. - начал издалека Макс. - а кто вампиром, очки там темные носит, якобы им солнце глаза слепит, уверяет, что ночью кровь у спящих родственников пьет…
- Очки? Серьезно?
- Ну блин! Есть куча сайтов, где каждый второй уверяет, что он самый что ни на есть настоящий вампир. А еще там сидит куча глупых девчонок, мечтающих о том, что один из этих самых настоящих вампиров укусит их и обратит в себе подобного, забрав с собой…
- Он не обращает. Он просто питается не едой. Я его донор и помогаю ему жить. На это все. Никаких гробов, солнечного света и прочей ерунды. Можешь считать, что у меня брат с особой диетой.
Макс попытался что-то возразить, но я не стала дожидаться его слов - просто сунула ему под нос свою левую руку. На ней, посередине был небольшой порез, крест накрест.
Макс резко ударил по тормозам уже почти выбравшейся из пробки машины.
6 - Silentio
Никогда не любил запах больниц.
С момента, как попал туда впервые. Он внушает какое-то неприятное волнение. Может, всему виной дурные ассоциации. Но этот запах одинаково невыносим во всех больницах. Даже в тех, где красивые обои и мягкая мебель кремовых тонов, цветы в вазах и новенькие деревянные двери с блестящими табличками номеров и фамилий врачей на них. Но это все обманчивые декорации. Во всех этих миленьких картинках витает тревожный запах зеленых стен и белого кафеля, спирта и йода, стены вбирают в себя все это и продолжают пахнуть, как бы их не украшали.
Мой первый раз проходил тоже в обманчивых декорациях. Это был скромный, но на удивление уютный кабинет. Светлые стены с тюлем, за окнами слышались крики детей. На столе врача даже стоял маленький кактус. Все кругом пыталось убедительно играть безобидность. Но железная решетка на окне уничтожала эти попытки на корню.
- Как твое самочувствие? - прозвучал тривиальный вопрос от мужчины средних лет в больших очках. Он сидел напротив и крутил в руках ручку. Из-за лекарств я ужасно хотел спать, поэтому из всего последовавшего дальше монолога уловил только последнюю фразу. - Твои воспитатели переживают за тебя - с чем это связано?
Мне не хотелось говорить. Но за мной сидела воспитательница, скрестив руки на необъятной груди, и ждала результатов этой беседы. Именно ей нажаловался парень, проследивший за мной и Темой в ту ночь. И потом меня почти сразу повезли сюда. А Тема... С тех пор я больше никогда его не видел.
- Я не знаю. На то они и воспитатели - чтобы переживать.
- Но наверняка они что-то заметили - иначе не привели бы тебя сюда.
- Я не знаю! - голова заболела - я очень хотел уйти, но понимал, что некуда. Поэтому просто бессильно лежал в кресле.
- Врет он все, звереныш маленький! Вы его спросите, чего он в подвале делал! - не выдержала воспитательница. Доктор поднял руку.
- Пожалуйста, подождите в коридоре.
- Да ну как же я уйду, а не ровен час он на вас бросится! Он же у нас умалишенный! Дикий!
- Пожалуйста. - настаивал доктор. И воспитательница нехотя подчинилась. Возможно, она была права - не знаю, что бы я сделал, не будь я под лекарствами. Может, и бросился бы. Но тогда хотелось либо уйти, либо хотя бы просто уснуть, чтобы никто не трогал и ничего не спрашивал.
- Прости за это. - примирительно улыбнулся доктор. - В первую очередь, меня интересует не их мнение, а твое. Ты можешь мне доверять. Все, что ты мне расскажешь останется между нами. Это правило, и я не имею право нарушить его.
Я не ответил. Доктор понимающе кивнул.
- Тебе не слишком-то весело живется в этом заведении, я думаю?
-Как и всем. - Я не смотрел на врача. Видел только, как сухие пальцы мерно проворачивают черную ручку.
- Как и всем? А тебе никогда не кажется, что твоя душевная боль особенная, сильнее, чем у всех? Ну, что они переживают это легче? Что они, возможно, не чувствуют, как ты. Что они чего-то не понимают?
- Я не знаю.
- Подумай. - настаивал врач. - Может, физически ты хотел бы чего-то иного, чего больше никто не хочет?
Я молчал. Что мне было ответить? Да, я ем не то, что все. Но ведь не я так решил! Не я это выбрал!
- Ты хорошо себя чувствуешь? Не бывает слабости или обмороков? Или, наоборот, необъяснимой злости? К тебе хорошо относятся другие ребята?
- Плохо чувствую себя только на обеде. Когда ложка с кашей врезается в небо. - я вновь вспомнил мокрые руки воспитательницы, тщетно разжимающей мои челюсти. Впрочем, иногда ей все же везло.
- Да-да, я слышал, что ты очень плохо ешь. Удивительно, что ты себя так бодро чувствуешь. - он сделал паузу и посмотрел на меня.
- А друзья? - продолжил он свой допрос. - Без общения тебе не одиноко? Ты скучаешь один?
- Нет. - Я выдавливал из себя слова. Они получались корявыми и как будто не моими. - И у меня есть друг. Один.
- Ты знаешь, мне кажется, воспитатели как раз обеспокоены тем, что у вас несколько странная...ммм...дружба. Ты не мог бы мне рассказать об этом больше? Возможно, они зря волнуются.
- Чего странного? - я старательно изучал пол. Я не хотел говорить о Теме, это будто портило то, что было так ценно и дорого. Однажды в мышеловках не оказалось мышей. И он предложил мне свою кровь. Боялся, но предложил. "мы ведь друзья!" За этим нас и застукали воспитатели.
Однако доктора мой очевидный выпад не смутил. Он продолжил спрашивать, а я все больше хотел просто сорваться с места и убежать.
- Понимаешь, в мире все очень относительно. - врач положив ручку на стол. -
То, что для одного норма, для другого - странность. Чтобы помочь, я должен знать, что для тебя странно, а что - норма. Я ведь слышал только версию твоих воспитателей. Но они не могут знать всей правды. Они смотрели со стороны, но не знали, что ты при этом испытывал. Это можешь мне объяснить только ты сам.
И я не сдержался.
- Хотите знать, что я чувствую, когда пью кровь? Они ведь это сказали?!
- Они сказали, что ты облизывал чью-то рану. Я хочу понять, зачем ты это делал?
Облизывал рану! Он говорил со мной так, будто я был собакой или каким-то диким зверем. Тема хотел помочь мне, иначе я не знаю, что бы со мной было! Но этого я сказать не мог. Это бы делало Тему активным действующим лицом, а не "несчастным калекой, попавшим под дурное влияние", как объясняли произошедшее воспитатели.
- Ему было больно.
- Ты хотел успокоить его боль? Или наоборот?
Я вообще не хотел, чтобы он шел на это ради меня. Я не хотел чувствовать себя паразитом!
- Успокоить. Он мой друг.
- Ну что ж, способ, конечно, необычный для наблюдателя. Неудивительно, что тебя неправильно поняли. Я думаю, хорошо, что ты мне все объяснил. Но мы можем вернуться к тому, что ты не ешь? Почему?
-Меня тошнит. И невкусно. Почти от всего тошнит.
От вопросов уже тоже начало подташнивать.
- Ну, есть-то все-таки надо. Хоть немножко. - врач что-то записал в блокнот. Я изучал узоры на деревянном столе. - В конце концов, когда вырастешь и выучишься - заработаешь на приличную еду, сможешь есть, что захочешь! Как думаешь, может, пока ты смог немного потерпеть?
Я пожал плечами. Доктор долго что-то записывал в блокнот, а потому, когда он снова подал голос, я подскочил на кресле.
- А спать в подвале тоже удобнее, чем на кровати? - вдруг спросил он. Значит, и об этом знали воспитатели. Но это было всего раз. Когда усыновили сразу двоих из нашей группы. Я хотел исчезнуть.
- Нет. Просто в подвале меньше места.
- Не любишь открытое пространство?
- Неудобно, когда ты беспомощен. А маленькая комната выглядит безопасной. С ней проще справиться. - и пока доктор что-то усиленно записывал, я решился на вопрос. - Вы же меня куда-нибудь посадите?
- Ты так говоришь, как будто тебе этого хочется! - вновь улыбка. Дежурная, как медсестра в коридоре. - Ну, во-первых, я не участковый, чтоб сажать кого-то. А во-вторых, сейчас проведем с тобой пару тестов, я тебе выпишу направление на энцефалограмму, на анализы и еще несколько обследований, а там посмотрим, что с тобой делать. Ты главное пойми: тебе хотят помочь, а не заточить куда-то.
Тесты…анализы…перед глазами как-то все начало плыть. Зачем все это? Не хочу!
- Допрос не очень похож на предложение помощи.
- Чтобы помочь, надо понять. Чтобы понять - мне приходится спрашивать. Я, увы, не умею читать мысли. И я думаю, если бы ты был чуть откровеннее в своих ответах - это помогло бы мне сделать правильное заключение. И не ставить диагноз там, где его нет. Давай все же попробуем проверить, все ли в порядке.
Он достал какие -то картинки. Какие-то кляксы. Потом карточки со словами и попросил найти лишнее. Все это напоминало детские игры. Пока он не отдал меня другому врачу, с любопытством в течение получаса следившим за реакциями моего мозга, то включая, то выключая свет, то что-то спрашивая, то внезапно пуская резкие лучи света мне в глаза. Я сидел на стуле. Обмотанный проводами, воткнутыми практически мне в голову. И чувствовал, что мне плохо. Хотелось воздуха. Много воздуха.
Я пришел в себя в палате.
Сначала мне показалось, что я в своей одиночной палате, за запертой дверью, неотрывно смотрю на диагноз "Шизофрения" в своей карте. Я пробыл там почти пять лет. И с тех пор ни разу не был в больнице.
Мне понадобилось время, чтобы вспомнить, что я уже не ребенок, и что стены вокруг не похожи на те, к которым за пять лет я так и не привык. Но где я тогда? В обычной больнице? Почему? Чей-то голос попросил меня не волноваться. Сказал, что меня спасут и все будет хорошо. Спасут? От чего спасут?
- Держись, слышишь! - ясно прозвучал Анин голос. Я узнал его. Я пытался что-то ответить. Не вышло. Но мне надо было дать знать, что я слышу ее. Я улыбнулся.
7 - Esperandote
Самое ужасное, что есть в нашей жизни - это ждать. Прибывать в неизвестности, метаться между вариантами.
В больнице сказали ждать. Обещали, что все будет хорошо, но кто может это гарантировать?
Я ехала домой - настроение было ужасным. Квартира впервые за долгое время была пустой. Уже было утро. Надо было на работу, но я не смогла себя заставить. Я слонялась по квартире с чашкой уже остывшего чая, сама не зная, зачем. В итоге остановилась перед Его дверью. В это время Он обычно всегда спал. Я переступила порог. Множество картин, мольберт, убранные кисти и кровать посреди всего этого. А над кроватью - холст, укрытый тряпкой. Я потянула за край. Материя сползла с картины.
Я никогда не знала, о чем Он думает. Но хотел Он того или нет, Он оставлял подсказки. Его картины были маленькими фрагментами Его переживаний, оконцами в мир, в который Он едва ли пускал хоть кого-то в этой жизни. Для картины под тряпкой Он выбрал светлые тона - нежно-фиолетовое небо над вымытой дождем набережной. По ней бредут две фигуры - мужчина и женщина.
Картина была почти закончена, единственное, чего Он еще не решил, - это положение их рук. Карандашом были набросаны и опущенные и руки, и тянущиеся друг к другу. Под ними было написано "Esperandote".
Надеяться.