Сказ о печальной судьбе пастушонка Джафера

Леонид Терентьев
СКАЗ   О   ПЕЧАЛЬНОЙ   СУДЬБЕ ПАСТУШОНКА  ДЖАФЕРА  И  ЕГО ПАДАЮЩЕЙ  ЗВЕЗДЕ  МОЙ-НАКИ

  Может, было то, может, не было, но, рассказывают, служил много веков назад под началом татарского хана знатный бей.
Смело бросался он в бой с любым врагом на своем низкорослом, но выносливом и бесстрашном коне, который был его     лучшим и, пожалуй, единственным другом. Ибо среди людей никому не доверял суровый бей. Имел он и двух запасных коней, что всегда наготове держали преданные слуги Юртэр и Шефи. Тщательно уложенное на седла тяжелое оружие в лихой момент не раз выручало отважного воина.
  Шли годы. Все большее число боевых ран покрывало тело бея, пока не свалил его с ног новый удар половецкой сабли. Не    было уже к тому времени Юртэра, погиб он в одном из сражений во славу великого хана, и ухаживал за господином Шефи. Еле отвел от него смерть - но не боль. И глядя на мучения своего хозяина, сказал ему однажды прежде молчаливый слуга - что не зря зовут его Шефи, по-арабски «исцелитель», ибо родом он из таких краев, где грязь любые раны заживляет, вода соленая морская лечит. И просил Шефи у повелителя дозволения увезти его туда, на берег моря-озера, чтобы избавить от боли непрестанной.
Милостиво согласился бей. А хан не только отпустил своего лучшего батыра, но и в благодарность за доблесть и бесстрашие одарил его огромным богатством, отнятым у врага в дальних походах. А в придачу к золоту и бесчисленным стадам овец с самой изящной шерстью - еще и одну из лучших своих наложниц, гречанку-полонянку, юную и прелестную. Не призналась дева, как звали ее на родине, а потому дал бей своей жене имя Гульджиан, что значит «цветок вселенной».
  И действительно исцелили ил и воды того моря-озера раны бея. Но не принесло то ему радости, так как на глазах чахла любимая Гульджиан. Безмерно тосковала она по родине своей, не нужны ей были ни богатства бея, за которые соседи прозвали его Девлетом, ни морские брызги, ни степные просторы. Неуютным казался обнесенный стеной-дувалом двор, крытый красной черепицей глиняный дом с низкям бревенчатым потолком и почти из земли выходящими окошками. Не более года любовалась Гульджиан морскими чайками, высматривала среди нередко падающих в озерную гладь звезд свою, что унесет к Аллаху и ее душу. А покидая жизнь земную, оставила вместо себя крошечную дочку, которую искренне опечаленный Девлет нарек именем ее несчастной матери.
  Не осталось теперь у стареющего бея никого в этой жизни, кроме маленькой Гульджиан, а потому холил, баловал он ее и берег пуще всего своего богатства. Никто не смел видеть девочку, а знали о ней лишь все тот же верный Шефи, который вел хозяйство Девлета, да жена его Вебие, заботившаяся о девочке.
  Не только имя взяла Гульджиан у матери, но и красоту ее, и не мог Девлет-бей нарадоваться, налюбоваться ею.
  А к тому времени, когда подросла де- вочка и подлинным цветком вселенной расцвела ее красота, сильнее прежнего стал опасаться отец любого мужского взгляда, который мог бы нескромно коснуться лица его сокровища. Помнил он давний закон: отец обязан немедля убить каждого, кто посмеет взглянуть на его дочь влюбленным взором, и на случай такой беды наточил всегда стоявший в доме воткнутым в пол длинный нож-пычак с рукоятью из чистого золота.
  Никуда не выпускал Девлет единственную свою радость за пределы стены дувала. А юной Гульджиан хотелось ветра, солнца, моря, веселых голосов ровесниц и ровесников, и оттого задыхалась она в роскошном своем домашнем заточении. И все чаще оглядывалась на не по годам мужавшего сына работника их Шефи.
  Вместе с отцом и матерью жил Джафер в том же дворе в маленьком саманном, то есть плетенном из старых корней и прутьев и заляпанном глиной домике и пас хозяйское стадо. И он, конечно, не раз обращал украдкой внимание на девушку, что с мечтательным видом нередко засиживалась у бывшего в их дворе близ кромки берега моря-озера родника, отдыхая перед тем, как отнести наполненный сладкой чистой влагой кувшин к большому чану, что стоял под навесом у входа в дом бея. И не мог понять юноша, отчего отец и мать так строго запрещают ему даже подойти к красавице, тем более, не допусти Адлах, заговорить с нею. Те запретные полускрытые взгляды вызывали в двух неопытных сердцах неясный огонь, и не могли уже оба не думать один про другого ни днем, ни ночью, не могли не мечтать про миг, когда смогут, наконец, поприветствовать друг друга милым словом «мераба».
  Но однажды... Пригнал в тот жаркий вечер хозяйское стадо в просторный двор уставший за день Джафер и захотелось ему утолить жажду из родника - в ту минуту, когда красавица Гульджиан наполняла свой кувшин самой хёлодной в мире влагой. И - почудилось ему? - прошелестело в воздухе его имя. Хотя, кто знает, может, обращалась она к родничку, моля его о чем-то - ведь слово «джафер» означает <ручеек». И, вновь восхитившись нежной красотой девушки, шагнул он к Цветку Вселенной. В тот миг забыл юноша про то, что он всего лишь слуга-пастушонок, и не дозволено ему даже смотреть на дочь самого знатного бея в округе, забыл обо всех предупреждениях и запретах. Он успел-таки сказать ей драгоценное «мераба», и был счастлив, и потому не видел, как из хозяйского дома выбежал наблюдавший за ними из окна взбешенный наглостью нечестивца бей, не видел острого длинного священного лычака в руках его. Но тут резкая боль пронзила все тело, и почувствовал Джафер, как силы отчего-то покидают его. А туманящимся взором увидел, как побледнело вдруг милое лицо Гульджиан, и бросается она к нему, пастушонку, не обращая внимания на окрик жестокого бея. Потом перевел глаза на бескрайнее море-озеро, куда, показалось ему, скатывалась в никуда волею Аллаха крошечная звезда. Его звезда?! И тогда про- шепали мертвеющие губы на полузабытом неведомом наречии, которому учила его когда-то мать, всплывшее вдруг в памяти слово. Какое слово? Мой-наки. Больше он уже ничего и никогда не видел и не чувст- вовал...
  А к тому морю-озеру долгие века и после того дня приходили и приходят люди - кто полюбоваться ширью водной, кто излечить свои недуги. И всем оно помогает - красотой, ветром, целебностью ила. Но держит в тайне озеро, что таким безмерно соленым стало оно от слез прекрасной девушки, а имя его - Мойнаки - значит «падающая звезда». Никто не знает эту историю, а потому и вы никогда прежде ее не слышали. Помнит о судьбе пастушонка только поныне бьющий из земли рядом с озером родник Джафер, да мало кто в наше время умеет понимать его тихое журчание...