Сказ о матери и сыне

 

  Долгожданная свобода не радовала. Все
десять лет, которые провела она в Гезлеве наложницей богатого татарского бея, одна мысль не покидала: где сын, что с ним? Часто снился он ей прежним пятилетним карапузом...
  Теперь, в разгар боя с ворвавшимися в город ордами половецкими, когда не до нее было евнухам и страже, воспоминание о сыне острее жгло сознание. Бежать к нему, помочь, спасти от неведомой опасности - звало сердце. Но... куда бежать?
  Быстро приближавшиеся победные
крики нападавших заставили вжаться в какие-то ворота и оглядеться. Только
сейчас, кажется, плененная дочь далекой
Черкессии смогла оценить мудрость расчета строителей, создавших эти лабиринты узких улочек. Даже опытные, привыкшие к боям и победам военачальники терялись, когда щупальцами огромного спрута те улочки всасывали в себя по три-четыре человека из огромной когорты воинов в тяжелых доспехах, с мечами и копьями.
  Вдруг вздрогнула мать и оцепенела:
напротив незваных пришельцев посреди улицы неведомо как возникли четверо юношей, почти мальчиков. В зубах каждого
- длинный нож. В руках - кожаный непробиваемый щит, лук и лишь по три стрелы. Скользкие тела в одних шальварах блестят от впитавшегося оливкового масла. Чалма, свернутая из двадцатиметрового куска плотного войлока, надежнее всякого шлема оберегает голову от нежданного удара.
Не верила прежде мать многочисленным рассказам про парней, которых родная улица воспитывает, кормит, посылает на долгое обучение воинским наукам янычар в Стамбул и, в конце концов, убивает...   
  Миг, когда должны были исполнить свой последний долг эти четверо, приближался. Все дальше и дальше уводили они врагов вглубь улицы-западни, пока за спинами не встала четырехметровая стена дувала без единого окна. Еще мгновение - и, как требует того закон боя, ожидающая своего часа мать одного из мальчишек выльет на них с высокой крыши горящую смолу. И, вспыхнув, бросятся парни на ошеломленного противника. А невидимые защитники города будут упорно лить сверху на врага кипящую смолу... .:
  Шесть раз, рассказывают, прорывался враг в Гезлев, и всегда побежденным, сильно потрепанным и обескровленным, откатывался назад. Даже если кому-то удавалось проникнуть в дом, то и здесь на помощь его обитателям приходила мудрость строителей - низкие ворота и двери вынуждают друзей кланяться хозяину, а врагов - обнажать шею. А при крайней опасности все население уходило в глубокие катакомбы, входы в которые при первом неумелом шаге сразу засыпала груда камней.
  На этот раз произошло нечто вовсе   непредвиденное. Одна за другой четыре половецкие стрелы прошили смельчаков. И, пригвожденные, те застыли у стены, прекрасные и бездыханные. Что-то неуловимо знакомое показалось матери в том движении, каким один из них, высокий, широкоплечий и черноглазый, поднял в тот миг руки, будто заслоняясь от неминуемого. Так тянулись когда-то крошечные пальчики к ее склоненному над кроваткой лицу..
  Только к рассвету, когда шум схватки и воинственные крики раздавались уже откуда-то издали, смогла подойти мать к распятым телам. Черноглазый еще дышал. Но напрасно на полузабытом наречии жен- щина звала мальчика, моля вернуться к жизни, ласково гладила бледный лоб. Она клялась увезти его на родную черкесскую землю, к горам и просторам, которые так ждут его. Лишь на мгновение в глазах мальчика мелькнул огонек сознания, и губы зашевелились.
- Хабез, - почудилось матери чуть слышно прошелестевшее название их родного, но такого далекого теперь аула.
  Солнце уже взошло, когда, почувствовав чьи-то шаги по камням, она встала и медленно двинулась в сторону ненавистного гарема...