Приезжему человеку встретить в Москве знакомого почти нереально, а потому, услышав в троллейбусе свое имя, Светлана даже не повернула головы. Чуть-чуть дернувшись на привычные звуки, она тут же успокоилась и забыла об этом - мало ли в Москве Светлан!
Сдержанно вздохнув, снова сосредоточилась на окне. Подъезжали к «Соколу», впереди высотка «Гидропоекта», а там и альма-матер – пищевой институт. Пройтись по Волоколамке, посидеть в скверике у 2ой общаги, заглянуть на улицы художников… Сколько гуляли здесь, сколько мечтали, сколько планов строили!...
-Светлана Мареева!
А вот это уже серьезно! Девичьей фамилией ее и дома-то давно не зовут, не то что здесь, в далекой Москве!
Она оглянулась – сбоку стоял высокий темноволосый мужчина. На первый взгляд он показался совсем незнакомым, и она смутилась, не зная, как вести себя в щекотливой ситуации. Признаться, что не припоминает, кто он, или подыграть, глупо улыбнуться и свести все в шутку?
Память отчаянно металась, ища ответа. Глаза определенно знакомые! И эта овальная родинка на подбородке… «Где, где я видела все это?»
-Здравствуй, Светлая! – мужчина снял с поручня ее руку, церемонно поцеловал. – Вот уж не ожидал!
-З-здравствуй…те, - неуверенно пробормотала она, - я очень… рада…
-Чему ты рада, притворщица? – весело перебил он. – Ведь не узнала же? Признайся, не узнала?
-П-простите, - совсем смутилась она, - что-то такое вертится в голове, но никак не могу… как ни стараюсь.
-Вспомни стройотряд, харабалинские степи, костерок на берегу Ахтубы, песни под гитару? Вспомни долговязого парня с нескладной фигурой, за которым толпами бегали все девчонки из отряда, и лишь потому, что он хорошо умел щипать пальцами струны деревянной подружки? Ну, же, Светлая, разве я мало дал тебе прозрачных наводок?
-…Саня? – ошеломленно выдохнула она. - Саня-гитарист?!
-Ну, слава богу! – улыбнулся он. – А я уж испугался, что состарился безнадежно, до неузнаваемости!
-Саня, но как же ты узнал меня? Мы были едва знакомы, наверно, и пары фраз друг другу не сказали за весь сезон. Я была уверена, что ты даже имени моего не знаешь.
-Все верно, - грустно кивнул он, - я приложил тогда массу усилий, чтобы ты именно так и думала.
-?
-У «пищевого» выходишь? – проигнорировав ее немой вопрос, спросил он. – Ностальгия?
-Угадал, - покраснела она. – Сто лет в Москве не была, как-то очень захотелось взглянуть на родные места. А ты? Ты живешь здесь?
-Нет, - неопределенно проговорил он, - я далеко от столицы живу. А знаешь, что? Я, пожалуй, присоединюсь к тебе, если ты не против, день у меня свободен. Может, кулинарка у остановки еще работает, помнишь, какие там вкусные коктейли из мороженого взбивали?
До кулинарки они не дошли, обосновавшись на летней веранде нового кафе, современного, с караоке и Интернетом, заказали шампанского.
Сначала разговор не клеился, но потом вино сделало свое дело. Вспомнили общих знакомых, преподавателей, смешные случаи из студенческой жизни
-Эх, жаль, гитары нет, - не сводя с нее глаз, сказал он, - я бы с радостью спел для тебя… как тогда…
-Как тогда? – удивилась она - Разве ж ты пел для меня когда-нибудь?
-Полтора месяца из двух, что мы провели в стройотряде, я пел исключительно для тебя, Светлая, - мечтательно улыбнувшись, признался он, - только ты не догадывалась об этом…
-Саня, прости, я не понимаю. У нас не было никаких отношений. Вокруг тебя крутилось столько девчонок, что я даже не пыталась…
-Я знаю, - глотнув из бокала шампанского, кивнул он. - Ты помнишь, как мы жили: степной лагерь в дельте Волги, спальные бараки в два ряда, столовая – и сплошь девичье общество на десяток парней. Я был вполне обычным, неспортивным, довольно необщительным, заурядной внешности – и вдруг оказался в центре внимания! Девчонки ходили за мной толпами, не сводили глаз; затаив дыхание, слушали мои песни. Сесть со мной рядом, подержать гитару… Меня рвали на части, я редко мог выспаться – сегодня костер в степи, завтра концерт… вздохи, влюбленные взгляды… Поначалу это здорово льстило мне, потом стало раздражать.
-Ты сказал, что пел для меня, - робко напомнила Светлана, - но почему? Я ведь тоже не осталась к тебе равнодушной.
-Ты единственная вела себя иначе, - тихо сказал он, – именно поэтому я и обратил на тебя внимание. Ты единственная не надоедала мне, не приставала с просьбами, не пыталась понравиться, хотя в глазах твоих я видел неизменное обожание, столь сильное и искреннее, что порой у меня перехватывало дыхание!.. А потом был концерт вашей группы, и ты читала свои стихи….
-Неужели ты помнишь и это?
-Разве можно забыть такое? – взволнованным голосом воскликнул он. – Не каждый день тебе во всеуслышанье признаются в любви - перед всем лагерем. Знаешь, я не спал потом целую ночь!
-Но ты никогда не говорил мне об этом. Ты вообще никогда ни о чем со мной не говорил, ты даже не смотрел в мою сторону.
-Тебе было восемнадцать, мне чуть больше, и я точно знал, что не задержусь в твоей жизни. Мне оставалось два, возможно три месяца, а потом я должен был оставить институт, Москву и вообще Россию, ты же ни в коем случае не могла поехать ТУДА со мной. Легкая влюбленность забывается легче, чем серьезные отношения. Поверь мне, Светлая, это правда.
-Ты говоришь так странно…
-Я знаю, - кивнул он. – Я и сам был всегда немного странным, верно? У меня была необычная семья, и я с детства привык к сдержанности и молчанию. В шестнадцать с меня взяли официальную подписку о неразглашении. Нет-нет, не спрашивай, я даже теперь не могу говорить об этом.
Он помолчал, повертел в длинных пальцах пустой бокал.
-Ты помнишь «Парашют»? Вслед за мной эту песню полюбил весь лагерь. Только никто не знал, что я чувствовал, когда пел ее.
-В твоем голосе звучала безнадежность…
-Верно, Светлая моя. Именно безнадежность. Для меня «Парашют» стал неким символом, отражением моей горькой любви к тебе. Я не мог раскрыть для тебя свой парашют, а заставлять любимую падать вместе с собой не имел права…
Тем же вечером на Ярославском вокзале пассажиры с улыбкой оглядывались на стоявших возле ивановского поезда двоих немолодых людей. Глаза мужчины и женщины подозрительно блестели, сомкнутые руки легко взлетали в такт песне, веселый ритм и слова которой явно не соответствовали возрасту певцов:
«Я не раскрою парашют, я не раскрою,
живем не сами по себе, а по раскрою…
Как будто кто-то за спиной вершит и судит,
Все будет так, как он решил, все так и будет!
И будет так, как он решил за нас обоих…
Я не раскрою парашют, я не раскрою.
Ты, верно, вправо упадешь, я, верно – влево,
И нас накроет парашют, как саван белый.
Как саван белый, парашют, давай поплачем,
На нас двоих единый суд, одна удача.
Мы улыбались по весне, мы благодарны,
Мы не хотели, так, как все. Мы не бездарны!
Мы не бездарны – в этом суть причин и следствий,
Случилось так: не удалось собрать наследство.
Мы жили, тратясь, не хотели по раскрою…
Ты можешь дернуть за кольцо, я не раскрою!!!»
….Потом поезд увез женщину, а мужчина долго стоял, задумавшись. Над Москвой медленно угасал розовый майский закат…