(набросок романа, которого, вероятно, ниеогда не будет, но который
уже давно написан в одной из возможных реальностей)
Все истории и персонажи,
кроме Кумаги, вымышлены.
Реальны одни лишь чувства.
глава 1.
Цвет пустоты
Сегодня, наконец, это произошло. Я сломался.
Мир протек сквозь бессильно сжатые пальцы. Или просто лопнул,
как радужный пузырь. А точнее всего, тот калейдоскоп, который я
прикладывал к глазу день ото дня и искренне считал своим миром, дал
трещину, и вращать его стало бесполезно - последний узор застыл напрочь.
Поначалу - изумление, ступор, на какое-то мгновение - идиотский смех,
и непреходящая боль вовеки. Стекла рассыпались, да и пусть, собирать их
без толку. Боль еще напоминала о себе - видимо, один осколок все-таки
засел где-то внутри. Нужно было выплакать этот последний неизжитый цвет.
Один Бог ведает, сколько я плакал. Но когда-то и это прошло. Вот так,
однажды радуга упала к моим ногам, разлетевшись на множество ярких
причудливых кусков. Все они перемешались, а при смешении, как известно,
цвета спектра дают абсолютно белый. Что и случилось.
Меня окружила белая пустота. Не пустыня, где хотя бы горизонт,
а именно пустота, без единого проблеска надежды. Впереди меня, позади -
никого и ничего, я начался отныне и здесь, пустой, безымянный, и, кто
знает, буду ли кем-то иным где-либо еще. Меж тем, я не мог вместить эту
пустоту, не находил даже точек соприкосновения. Да и кто был «мной»
сейчас..? Вообще, имело ли тут смысл какое-либо из возможных «я»?
Предстояло страшное, попросту невыносимое - заполнять самим собой пустоту,
чуждую каждой клеточке продрогшего тела. Опять же, собой, но таким же
пустым. И заполнять до самых краев.
Не имея ничего под рукой, понемногу я начал. С осмысления паузы.
Казалось бы, все смолкло, прекратилось. Но откуда-то с самого дна звучала
лишь мне понятная музыка. Та, что никогда не предаст. Она спасала, удерживала
на плову, словно была тем незримым цветом, что за пределом радуги. Хотя
насущным все ж оставался белый.
Тогда я подумал - и это была первая мысль за целую вечность, - да
ведь я чего-то жду от пустоты. Чего-то не менее совершенного. Вот тут
появилась Кумага.
Она возникла, как само собой разумевшееся, незаметно отделилась от
белого и стала явью. Никаких там смутных контуров или воплощений, вроде того,
как призрак обретает плоть, - а так, словно бы она всегда находилась здесь,
и я, знавший об этом, до того попросту не смел видеть. Чисто внешне это была
ослепительно Белая Лошадь.
Сперва я как-то чрезмерно увлекся ее сиянием, и лишь спустя время
ощутил разлитую вокруг печаль. Похоже, с ней было что-то не так. Как будто
она здесь не по своей воле, или в чем-то увязла, какое-то странное оцепенение
и немая мольба сквозь видимую покорность. Нас роднило то, чего не разделишь
ни с кем - вселенское одиночество. Быть может, она - это я, или, вроде как
зримое воплощение моей тоски?...А Лошадь только пожевывала, нехотя моргая
зелеными глазами, разве что не плача.
«Ну что...» - мысленно вздохнул я. - «Лошара ты безпонтовая...» Хотел
погладить, да руки не слушались, точно приклеенные к бокам.
Надо бы ее хоть назвать. Что-то ворочалось на языке, вялая каша из
звуков; сглотнув, я понял - рано, имя само придет.
В конце-концов, устав от этой нечеткости и всеобщей печали, я
сфокусировался на деталях - таким был мой первый шаг. Сразу кое-что очертилось;
и помимо того, что я рассмотрел, как мог, ее чуднУю физиономию, пришлось
заметить другое. Ноги, шея, низ морды моей Лошадки плотно опутывала паутина,
какая-то неразрывно тугая, наверно, от времени. Конечно, меня затрясло, но я
ведь иду до конца. И, проследив за паутиной, увидел, что все ее многочисленные
нити берут начало из моих рук.
Дальше я точно не помню... Вроде я сделал какое-то движение - то ли к
Лошади, то ли прочь от нее...
И открыл глаза.
...Вновь оказавшись там, где всем от меня что-то надо, да и мне от них
кое-что; но никому ни до кого нет дела. При этом что-то упорно шебуршало во мне;
то же самое маячило в воздухе, - то, что давно уже пыталось оформится в звуки;
емкое, единственно нужное слово.
Тут я вздохнул поглубже и, пусть с опозданием на сотни лет, безмолвно
выкрикнул - отнюдь не придуманное, но вынутое из сердца имя.
Кумага... Моя Кумага.