Кедрик-повесть о давно минувших днях. Глава 3

    

                НА СТАНУ. ПОКОСНЫЕ  ИСТОРИИ.

     Избушку Степан срубил  по-хозяйски, на долгие годы. До потолка, в полный рост, не как у соседей, где внутри ходят пригнувшись. Перед входом крыша-навес. Под ней полки да крючья-вешала для хозяйственных поставушек и инвентаря. Внутри, справа, очаг из дикого камня. Половину избушки заняли просторные нары из хорошо обтесанных сосновых плах. В задней стене, под потолком, сделано оконце-отдушина, под ним – большое застекленное окно для света. Снаружи, у стены, сделана изгородь для лошади и коровы. За избушкой раскинулось поросшее кедрачом и соснами «Кругленькое болотце». В дневную жару оно источало пряной аромат багульника. Там, среди сухих кочек, кустилась черника и голубика. Ласкали взгляд рубиновые кисточки брусники и костяники, а на опушке, возле мочажин – заросли смородины. Из ее листьев и белого пушистого лабазника заваривали ароматный чай.
   Остаток дня ушел на обустройство стана. Воз разобрали. Все разместили и расставили по местам. В переднем углу навеса, на отдельной полочке, поставлена икона семейного покровителя, святого угодника Николая Чудотворца.
После ужина горячей рассыпчатой картошкой, со свежими огурцами, зеленым луком, да ломтями домашней выпечки хлеба с молоком, ребятишки поспешили в избушку на уютные нары.
   На елани опустились сумерки. Замолк птичий гомон. Стало непривычно тихо. Только занудливый звон комаров-одиночек, уцелевших в избушке после выкуривания дымом, нарушал тишину: « загрызззу…» - зудел над ухом неуловимый в темноте злодей. Отчаянные шлепки по шее, лбу и щекам успеха не приносили. Для защиты от насекомых летунов мать натянула на дверной проем полог из старой тюлевой шторы. Сквозь его ажурную ткань пробивался отблеск костра, у которого о чем-то негромко переговаривались родители. Пахло смолистым дымом. В огне потрескивали сухие еловые сучья. В ночи далеко разносился звон ботала чьей-то стреноженной на выпасе лошади. За оградой, стоя в облаке костра-дымокура, возле накошенной с вечера свежей травы, позванивала колокольцем корова. Фыркал и отмахивался хвостом от прилипчивой мошкары конь Карько.
   С соседнего покоса, на огонек, пришли вечеровать Луневы – близкие родственники матери. Завязался деловой разговор. Прикидывали, сколько копен сена, удастся нынче поставить на большом и малом остожьях. Разговор с обычных хозяйственных дел постепенно перешел на разные покосные истории. Не обошлось и без «Хозяина». Прямо его не называли, имея в виду не-то лешего, не-то еще какую нечисть. Где надо по ходу рассказа многозначительно говорили «Он». Ребятишки насторожили уши.
  - А вот еще… Андрей Мизюлин сказывал, что встретился с «Ним» в прошлом году, - не спеша, раскуривая цигарку, в полголоса рассказывал сосед. Бегал Андрюха на обуденку домой, за харчами, да обвечерял. До Нольки дошел еще засветло, а тут быстро темнеть стало. Ну, думает, сверну на зимник, сокращу дорогу. А зимнюю дорогу, знамо дело, летом в зарослях и днем-то едва заметно. А тут, как на грех, навалилась такая темь! – дальше глаза не видать. Хоть волком вой, сказывал Андрюха, не пойму, в какую сторону шагать. Хоть молись, хоть матерись, а толку нету. А тут его еще в густящий пикотник занесло. А в нем – ни туда, ни сюда. Под ногами сухой валежник, да гнилой скользкий колодник. А сверху и с боков – сучья котомку и глаза дерут, за ворот и подол рубахи цепляются. И нет этой пакости ни конца, ни предела. – Черт меня дернул свернуть на зимник! – в сердцах выругался Андрюха, да и завернул во весь голос лихую матерщину. А голос-то у него, сами слыхивали: о-го-го!
   А тут, в ответ, как заухало, захлопало, затрещало! Мужик аж от ума отстал. Шмякнулся на землю, где стоял. Со страху голову в плечи втянул. Ну, думает, это «Он» меня завел и стращает. Сижу, говорит, на чем-то мягком ни живой, ни мертвый. Боюсь пошевелиться. Много ли время прошло – не знаю. Но стало мне вдруг совсем уж никудышно – разом зазуделось все тело, спасу нет. Огнем горит. Хвать рукой-то за пазуху… мать честная! Сижу на муравейнике. А они, проклятые, и в штаны, и  за пазуху набились и по шее прогуливаются. Вскочил я и дай Бог деру! Наконец, продрался-выбрался на какую-то еланку. Тут луна стала немного сквозь тучи просвечивать. Разглядел неподалеку пенек. Котомку и одежонку тут же сбросил, и все хорошо вытрусил и об пенек выбил. Умаялся, аж пот прошиб. Подстелил я на пенек рубаху и как был голышом, даже без штанов, так и уселся на ветерке. Успокоился. Думаю: чуток передохну, да и разбираться стану, куда это меня занесло. Сижу эдак-то и вдруг, над самой головой промелькнул здоровенный филин. И тут же по моей спине кто-то так шарахнул дубиной, что я тут же – с копыт долой. Лежу голым брюхом на холодной траве. Зло берет. Решил если это «Он» издевается, то пусть покажется – у меня в зубах не застрянет. Вскакиваю. Только собрался во всю мочь заорать и вижу – у пенька на боку валяется  заяц и подрыгивает ножками. Тут до меня дошло. За ним филин гнался, а он, бедолага, со страху  ослеп и в мою поясницу врезался. Нагнулся я над ним, хотел за задние лапы взять. А он как заверещал! Как ребенок заревел. Жалко мне его стало.Сказал:  – Бог с тобой. Лежи, может, оклемаешься. Оделся я. Снова сел на пенек, свернул цигарку, закурил. Вот, думаю оказия, какая. «Он» что ли надо мной шуткует? Да, поди, ерунда все это. Ну, посидел еще сколько-то. Смешно мне стало. Да как-то и обидно. Тут и светать понемногу стало. Встал, накинул котомку, иду не оглядываясь. Туман стал подниматься. Сыростью и холодом потянуло. Ну, думаю, кончились мои страхи. Ан, нет! Нутром чую, сзади опять что-то неладно. Оглянулся, а «Он» и объявился. Стоит шагах в полусотне от меня, на одной ноге, раскачивается и ввысь растет. Но какой-то неясный, серый. Через него елки видно. И опять какой-то шум, не то хохот. Я, значит, снова в бега. Заводил он меня, проклятый, - сказывал Андрюха. Веришь ли, говорит, три круга обежал, и все к тому проклятому пеньку попадаю. Когда уж совсем рассвело, огляделся: Бог мой, да это же Балчугов покос! Мой-то - совсем рядом.
Рассказчик прикуривает от костра очередную цигарку, поправляя костер палкой-рогулькой и, продолжает:
 - На другой день Андрюшка ходил на то место и нашел ночевку старого глухаря. Выходит, они оба со страху друг друга пугали.
 - А как заяц-то? – поинтересовалась мать.
 - А что ему сделается? Очухался и удрал.
 - Кто же его по кругам-то водил? – интересуется отец.
 - С кем не бывает такого, когда с дороги собьешься. Особенно в темень, непогодь или в тумане.
Под монотонные голоса взрослых, еще долго сидевших у костра, ребятишки незаметно уснули.