А сегодня мне снилась Богиня. Она смотрела на меня своими бездонными глазами и преданно молчала.
Мы гуляли по опаленной солнцем Москве, скрываясь от жары в тени старых построек. Наши тени были раза в три длиннее и тоньше нас самих, что очень сильно пугало Богиню:
- Мне кажется, что я и вправду такая узкая.
Мне хотелось ее успокоить, сделав комплимент ее фигуре, но она была в бесформенном черном платье, сквозь которое невозможно распознать какие-либо формы; плотные черные колготки обтягивали ноги, что, казалось, заменяли кожу; лаковые туфли на высоком каблуке делали и без того стройные ноги еще идеальней; меня всегда восхищали руки этой женщины с их тоненькими пальчиками, на которых красовались кольца, но сейчас их скрывали атласные перчатки до самого локтя.
Мне нравилось в этой женщине абсолютно все – от манеры одеваться до неземного акцента. Когда она шла по улице своей воздушной походкой, все оборачивались ей вслед и еще долго вспоминали ее. В ней есть что-то притягивающее: когда разговариваешь с ней, время останавливается; мужчины скоро замазолят ее тело своими взглядами; каждая женщина в глубине души мечтает быть похожей на нее хоть немножко.
Сейчас в ней что-то поменялось. Конечно, притяжение есть, но не такое, как раньше. Люди реже оборачиваются, время ощущается отчетливее, женщины вокруг кажутся удаленными ото всего.
Мы свернули в ближайшее кафе. Все стены были увешаны фотографиями Богини. На них она такая разная, но общие черты не меняются: строгость, непосредственность, обворожительность, а глаза – преданные и ждущие! Кажется, будто в них застыла сама любовь в немом ожидании перемен.
Я увлеченно поедала клубничный торт, бегая глазами по фотографиям; она же ничего не ела, лишь скромно, с соблюдением всех королевских манер, пила каппучино из миниатюрной, под стиль ей, чашке. Переводя взгляд с фотографий на саму Богиню, мне отчего-то казалось, что это совершенно два разных человека. Та, что на фотографиях, была настоящей Богиней, какие только есть на Олимпе; Богиня напротив меня больше напоминала рядовую женщину, уставшую от работы быть собой.
Да, передо мною была самая обыкновенная женщина! Но все равно я называла ее Богиней. У нее стало неестественно смуглое лицо, как после солярия, исчезли щеки, потерялась улыбка, а глаза – в них поселилась тоска, спасающаяся от холода остатками надежды. Эта женщина кажется сильной, но в душе ей нужна помощь; подавляя в себе все видимые и невидимые просьбы, она становится слабее и слабее, и все больше и больше пытается это замаскировать. Неудивительно, что никто на нее не реагирует: просто никто не узнает в ней Богиню: так, какая-то странная, каких сейчас много.
- Ты изменилась, - сказала я.
- Правда? И чем же?
Она даже не улыбнулась: будто ботекс вкололи.
- Не могу сказать, но ты – другая. Потускнела немножко.
Богиня спокойно посмотрела по сторонам, задерживая взгляд на некоторых фотографиях, а потом спокойно произнесла:
- Пойдем.
Держась за руки, мы бежали по набережной в сторону Кутузовского, оставляя за собой глухой стук каблуков. В любой момент я готова была упасть на раскаленный асфальт не то от жары, не то от усталости.
- Не останавливайся, - протяжно говорила Богиня.
Мы прибежали к пятиэтажке. Подниматься по лестнице было тяжко, хоть и в прохладе подъезда дышалось легче.
Ее квартирка находилась на последнем этаже. Маленькая, напоминала антиквариатную лавку. Моя навязчивая идея чем-то перекусить завела на кухню. Но, увы, ни в холодильнике, ни в шкафчиках никакой еды не оказалось, и даже чего-то отдаленно похожего. И как она так живет? На столе лишь стояли три баночки с таблетками и кофе.
- Почему у тебя нет еды?
- Она мне не нужна, - донеслось из соседней комнаты.
Я пожала плечами и пошла к ней. Сидя на велюровом диване, Богиня слушала какую-то старую пластинку. В комнате был приятный полумрак за счет черных штор, а из приоткрытого окна чувствовалась улица. Я присела рядом с ней и ждала, что будет дальше. Напротив нас стояло огромное овальное зеркало в золотой раме с лепниной. Богиня встала и подошла к нему. Стоя ко мне спиной, она задрала платье и любовалась на свое невероятно худое отражение.
- Ты так похудела, - удивилась я.
Если когда-то у нее была отличная фигура, то сейчас она стала слишком тонкой. Понятно, почему она носит такие просторные платья.
Раздевшись до нижнего белья, эта тонкая женщина подошла ко мне. Ей было недалеко до скелета: на впалом животике еще осталось чуть-чуть мяска, как и на палочках-ножках; на руках почти до самого локтя уже проглядываются косточки, а на ступнях – вены. Она напоминает жертв анорексии, изредка встречающихся на улицах города.
- Зачем ты себя так?
Она ничего не сказала, лишь опустилась на корточки и стала смотреть на меня снизу вверх. На лице отчетливо пропечатались призывы о помощи. Мне больно на нее смотреть!
- Я просто хотела всем нравится.
Она не сдержалась и заплакала. Поднявшись, подошла к стеллажу и тихо постанывала там. Я молчала, вслушиваясь в ее плачь.
- Когда я в него влюбилась, у меня появилось слишком много комплексов. Я считала, что не подхожу ему: вся такая нескладная, наивная, открытая; я сравнивала себя с теми девушками, которые его окружают – модели из глянца. Мне далеко до них, и это – мой главный комплекс. Они все такие красавицы Барби, у них есть он, который может делать с ними все, что хочет, и любить, как ему удобно. А кто я? Полная противоположность: на меня он только может смотреть и молчать. Мне хотелось тепла, ласки, поцелуев, но я натыкалась на неприкосновенность. Все дело во мне: я не такая, как все они.
Богиня взяла с полки рамочку. Плавной походкой дошла до меня.
- Посмотри, это мой Джимми, - ласковым шепотом промурлыкала она.
С глянцевой поверхности фотографии на меня смотрел симпатичный молодой мужчина и улыбался, как ребенок. Внутри стало теплее от его взгляда.
- Я решила стать такой же, как и все девушки Джимми. В первую очередь решила похудеть: нашла в аптеке таблетки, постепенно уменьшала прием пищи, пока совсем не свела его на нет, стала пить больше кофе. Но мне было недостаточно только похудеть. Внутри пришлось изменить себя тоже: закрыться, меньше улыбаться и говорить, выдумать себе больше капризов, делать ставку на гордость и эгоизм. И вроде стала такой же, как и все, но все не то...
Она взяла у меня из рук фотографию и, прижав к груди, задумчиво подошла к открытому окну.
- Стала, как и все, но не то... не то это...
А потом была тишина. Богиня замерла в молчании и даже не дышала. Был слышен только шум листвы с улицы и кусочки чьих-то жизней. Я смотрела на нее в полусумраке комнаты: как же мне жалко эту женщину! Она так ослеплена своей влюбленностью, что не в силах заметить даже саму себя. В принципе, себя она стерла в тот момент, когда только решила стать похожей на всех этих потерянных в пространстве девочек, которые набиты розовым синтепоном.
От Богини осталась только видоизмененная оболочка. Взгляд ее потух, и теперь в нем можно увидеть страстное желание быть такой же, как и все – ни больше, ни меньше. Ей надоело быть собой – она лучше будет неудачно играть чужие роли, но только не себя. И даже неизвестно, какой ее больше будет любить Джимми.
- Богиня, ты неправа! – разбиваю тишину на кусочки. – Нужно быть собой, какая бы ты ни была – красивая или не очень, худенькая или полненькая, наивная или хитрая. Не равняйся ни на кого: лучше сыграй удачно себя, чем провали чужую роль. Он тебя обязательно полюбит, обещаю. Стань собой: улыбнись, откинь комплексы, покушай, в конце концов! Ты – особенная женщина, которой поклоняются все мужчины; тебе не стоит уподобляться фарфоровым куклам с пластмассовыми сердцами.
Она так и не двинулась с места: замерла, как кукла.
- Богиня... Богиня!
Последнее уже было произнесено наяву: я проснулась в своей кровати. За окном моросил дождик. Я проворачивала в голове весь сон, но от меня ускользала одна деталь – лицо Богини. Помню все: в чем была одета, как говорила, ее худобу и печаль, даже живые глаза с фотографий! Но лица вспомнить не могу.
Не накидывая на себя даже халатика, в одном нижнем белье иду на кухню. В холодильнике – пусто. Простите, совсем забыла – худею. На подоконнике тоскует кружка со вчерашним кофе: на коричневой глади уже появились радужные разводы – вылить бы его к черту.
Проходя по коридору, невольно спотыкаюсь о туфли: точь-в-точь такие же, как у Богини. Они запачкались после вчерашней прогулки под дождем с Мариной. Я пошла в ванную, смыть с них куски засохшей грязи с травой.
А из зеркала на меня смотрел кто-то до боли знакомый. Это не паранойя. Просто этот прохладный взгляд, отсутствие улыбки, обтянутое кожей тело – это Богиня. Она смотрит на меня, я – на нее. Помыв туфли, мы изучаем друг друга еще минуту. Вспоминаем сон, где мы встретились случайно, и обещаем друг другу, что снова станем самими собой. На прощанье я улыбнулась ей, она ответила тем же.
Надо бы сходить в магазин – что-то я давно не ела...