Отец

Ульяна Марцивани
Мой папа всегда любил что-то собирать. Из заграниц он всегда привозил сигары и монеты, у коллекционеров и пенсионеров выкупал советские значки. Когда я была маленькой, он любил покупать мне конструкторы «Lego», которые сам же и собирал. Самой большой его страстью были дизайнерские галстуки: на каждый праздник ему дарили по галстуку, но чаще всего он покупал их сам. Это было самым любимым занятием папы – что-то коллекционировать.
Он никогда не кричал на меня, даже если веду себя хуже плохого мальчика. Хоть воспитание у меня было бабушкино, на родителей я реагировала хорошо. Наверное, это потому, что я хотела им понравиться. Странно так звучит – понравиться родителям, - но именно это я и делала. Мне всегда было непонятно, почему я живу у бабушки, кроме выходных и праздников. Конечно, тогда я не понимала, что им сложно и работать, и воспитывать меня одновременно. Я хотела быть с ними чаще, чем два раза в неделю. С какой завистью я смотрела на детей, которые шли за ручку с мамой и папой! Как я порой хотела убежать от бабушки! Но со временем все вошло в привычку.
Отец редко баловал меня, но во внимании не отказывал. Смотреть с ним телевизор на мягком диване – вот, что было настоящим счастьем. Я готова была променять что угодно, лишь бы пойти с ним в кафе или в парк. Я вела себя спокойно только для того, чтобы он прочитал мне сказку перед сном. Да, он любил меня, хоть никогда этого не показывал. Он редко улыбался и не проявлял бурных эмоций. Скорее, он человек слова: сказал «пойдем есть мороженное», значит так и будет. Только он умел поставить меня на место, когда я горячилась. Он был для меня идеалом мужчины.
Мне было тринадцать лет, когда я увидела его с другой женщиной. Он шел по солнечной улице, приобняв за плечи молоденькую продавщицу из соседнего супермаркета. На лице его была счастливая улыбка. Я остановилась возле палатки с газетами, ожидая, пока он пройдет мимо. Так ничего и не заметил.
В этот день я впервые в жизни вторглась в его личное пространство. Пока никого не было дома, я перерыла все его ящики, записные книжки и даже карманы пальто и курток в поисках каких-либо улик. Как выяснилось, коллекционировал он не только сигары и галстуки. Я нашла флэшку с фотографиями всех его любовниц. Кого там только не было: и продавщицы, и соседки, и учительницы, и официантки. Их было много и для меня это настоящее открытие. Теперь я посмотрела на отца совершенно с другой стороны. В одночасье он перестал быть моим идеалом: я не хочу такого мужчину, который обманывал бы меня, что едет в командировку, а сам бежал к очередной любовнице.
Показывать маме новый род деятельности папы я не решалась – это могло разрушить их брак. Но молчать тоже нельзя, иначе я буду соучастницей этой грязной лжи. И что же важнее – рушащийся брак родителей или честность перед мамой? Хотя с другой стороны, отец никогда не провоцировал маму на предположения в измене. Он не задерживался на работе, от него не пахло чужими духами, его взгляд никогда не задерживался на других женщинах. Так может забыть об этих бабах с флэшки и жить дальше?
Нет, у меня не было сил: каждый день я вспоминала его счастливое лицо, когда он обнимал другую женщину. Он никогда не был так счастлив ни с мамой, ни со мной. Меня съедало это изнутри, хотелось оказаться в тот момент рядом с ним, вместо нее. Это было даже больше, чем ревность. Я возненавидела его, ее, всех бывших любовниц. Когда встречала кого-то из них в общественных местах, спешила уйти как от чумы.
И все же мама узнала о его романе с продавщицей. Шла по той же улице, что и я, увидела его счастливую улыбку и, остановившись возле той же самой палатки, пропустила их. Когда-то они были очень хорошими подругами с Ирой. Сейчас общение стало редким, только по телефону. В очередной раз, когда они спонтанно созвонились, мама пригласила ее в гости – поговорить за жизнь. Они сидели на пропахшей сигаретным дымом кухне и говорили.
 - Ир, я знаю все о вас с Сережей, - безразлично сказала мама, выпуская изо рта колечки дыма.
Ира занервничала, даже поперхнулась. Взгляд ее,  - нервный, бегающий, - пытался остановиться на чем-то, хотя бы на фарфоровом чайнике.
 - Да что ты нервничаешь? Я же не буду тебя сейчас убивать!
Мама тушит наполовину докуренную сигарету и пристально смотрит на меня.
 - Полиночка, иди в комнату, почитай книжку, ладно?
Я так и не узнала, о чем они тогда говорили. Ни одна из них не плакала, и не кричала. Они были настоящими женщинами с жизненным опытом в подобных ситуациях, и осознанием того, что это может быть и к лучшему.
Поздно вечером папа вернулся с работы. Он застал двух своих женщин в просторной кухне совсем пьяными и прокуренными. Мама, обрадовавшись его приходу, вскочила с места и крепко-крепко обняла.
 - Сереженька, как хорошо, что ты пришел! – она пыталась выговорить это как можно более четко. – Нам с Ирой как раз не хватало мужской компании.
Шокированный папа не мог сказать и слова. Две женщины смотрели пьяными глазами на него, будто требуя признания в содеянном.
 - Покушай тортик, - Ириша передвинула к нему распотрошенный торт, из которого торчал ножик.
Они убивали папу морально. Давили нетрезвым молчанием, душили сигаретным дымом. За окном выл ветер, срывая с веток оставшиеся листья. Ноябрь. В свете тусклой лампочки кухня с ее обитателями напоминала полуподвальное помещение.
 - Я пойду спать, очень устал.
Отец встал из-за стола и, больше ничего не сказав, ушел к себе.
На следующий день он позвонил с работы маме и все рассказал. Она безразлично собрала все его вещи, позвонила Ире.
 - Тебе он нужнее, чем мне. Надеюсь, он будет счастлив.
Когда папа вернулся с работы, в коридоре его ждали коробки с вещами. Мама встретила его в длинной застиранной футболке, с йогуртом в руках.
 - Сереж, уходи к ней, ладно? Так будет лучше всем.
И она ушла в свою комнату. Папа стоял и ничего не понимал. Он постучал в запертую дверь, но мама молчала.
 - Таня... открой! Дай мне хотя бы с тобой попрощаться и сказать кое-что напоследок.
Мне стало жалко его. Я понимала, что больше его с нами не будет. У него начнется новая жизнь, с новой женщиной. Интересно, он будет вспоминать нас хотя бы по праздникам?
Я подошла к нему. Он был таким растерянным, что я не узнала в этом мужчине своего отца. Без лишних слов он крепко обнял меня, а потом так же крепко поцеловал в висок. Между нами повисло молчание, в которое нужно было вставить хоть слово. Но мы не знали, что тут еще сказать. Он даже не сказал «пока»: помахал ручкой, пытаясь улыбнуться.
Я долго смотрела в окно, наблюдая, как он кладет коробки в машину. И даже когда машина скрылась из виду, я все еще ждала чего-то.
Из своих комнат мы с мамой вышли одновременно: я с флешкой, на котором были все его любовницы, мама – с большой коробкой.
 - Что у тебя там? – в один голос спросили мы и рассмеялись.
Мы сидели на полу в гостиной, перебирая содержимое коробки. Там было все, чем так дорожил отец: его коллекции, любимые книги, пара рубашек. Наверное, она оставила это для памяти.
 - Поехали на дачу! – резко предложила она.
На заднем дворе мы развели большой костер. С блеском в глазах мама кидала туда значки, монеты, галстуки. Я рвала на мелкие куски рубашки, злобно кидая в огонь: из-за них он часто отказывал мне в карманных расходах. По странице вырывала из его ежедневника, с интересом наблюдая, как сгорает время, проведенное не с нами.
 - Жалко, что он этого не видит. Ему было бы больно, что больше нет ничего, что он так любил.
А ему не больно. Он ни разу не позвонил, с того момента как ушел. Даже ради своих любимых коллекций. В какой-то момент мне показалось, что не очень-то он их и любил. Хотя, это был кусок его жизни с нами: он решил забыть о нем, как о тяжелом прошлом. С новой женщиной у него появятся новые привычки. И новые дети. Все старое, хоть и любимое, он оставил с нами, чтоб хоть как-то вспоминать о нем...