Давай подружимся?
Он сказал "Давай подружимся" и протянул тебе свою огромную ладонь. Она оказалась жесткой и шершавой на ощупь. Он нежно пожал твою руку и доверительно улыбнулся. Ты подумал, что ему очень не идет доверительная улыбка. Но ты не боялся его. По асфальту приятно шуршал дождь. У него капало с волос, это ему шло. Вода на одежде и на лице тоже ему шла. Ты даже отвлекся от зияющей черноты на том месте, где у него должен был быть зуб. Странно, подумал ты, такой большой, а молочные зубы все еще выпадают, мама бы сказала, что он не ест овощи и ему витаминов не хватает. Ты тоже попробовал доверительно улыбнуться, но, посмотрев в его глаза, почему-то встрепенулся, и улыбка исчезла. У него были глаза, как будто он что-то знал, но не хотел тебе говорить. У мамы с папой тоже иногда были такие глаза. Твоя нижняя губа обиженно выпятилась. Твоей нижней губе очень не нравилось, когда от тебя что-то скрывали.
Пойдем погуляем?
Он сказал "Пойдем погуляем" и взял тебя за руку. Ты смотрел на него снизу вверх, а он смотрел куда-то высоко, откуда сейчас лился дождь. Он шел куда-то огромными шагами, а ты быстро-быстро перебирал ногами и все равно не успевал. И почти что повис на его руке, а он тебя почти что нес. Нес куда-то, куда ты не знал, но это было интересно, хоть ты уже и промок. Хоть ты уже хотел домой к маме.
Хочешь посмотреть на мою собаку?
Он сказал "собаку", и лицо твое просияло. Ты всегда мечтал о собаке. Лохматой огромной псине, и чтобы встречала тебя из школы веселым лаем и пушистыми объятиями. Ты часто-часто закивал и заулыбался так широко, как только мог. Мама не разрешала заводить пса, даже несмотря на твои слезы и мольбы, и мольбы сквозь слезы. У вас дома было очень пусто и грустно, потому что не хватало собаки. И на заднем дворе было грустно. Ты очень хотел поиграть с собакой этого парня. Пусть даже в его страшном темном доме.
А больше он ничего не сказал. Или ты просто не слышал ничего, кроме звона тех ржавых цепей, на которые он тебя подвесил, как только вы вошли. Руки было больно. Ты хныкал, но он не обращал внимания на тебя. Занимался своими делами где-то в углу. Звенел инструментами. Как папа, когда копался в гараже. Но тебе было не до него. Руки болели, ты болтался на цепях и уже просто невыносимо хотел домой. С тебя капала дождевая вода, затекала под задравшуюся толстовку и щекотала живот. Смеяться не хотелось, и ты хныкал. Руки, задранные вверх и грубо обмотанные цепью, ныли и грозились оторваться.
Только не бойся, ладно?
Он сказал "не бойся" и подошел к тебе. В руке у него была пила. Не страшная-ужасная бензопила из ужастика, которая огромная и противно жужжит. Обыкновенная небольшая пила. Ты принялся болтать ногами и раскачивать цепь. Ты уже перестал хныкать, но тебе по-прежнему хотелось домой. Он подошел к тебе вплотную и схватил тебя за ногу. Ты замычал и стал вырываться. Цепь врезалась в кожу, причиняя боль и остужая твой пыл. Ты пинал его свободной ногой, слабо постанывая, а он, не обращая на тебя внимания, пристроил к твоей ноге пилу и принялся водить ею по джинсам. Сильно-сильно водить. Боль врезалась в тебя, кромсала твою ногу, заставляла визжать и барахтаться. А он всего лишь порезал твои джинсы и немного поцарапал ногу. Потом остановился. Ты перевел дыхание, он бросил пилу и ушел. Ты часто дышал и перестал дергаться. Боль в руках уже не чувствовалась. Ты не чувствовал ничего, кроме его хватки. Как будто его рука все еще сжимала твою лодыжку. Он вернулся, держа в руках топор. Здоровенный топор.
Я отрублю твои ноги и съем.
А больше ничего не было. Только его хриплый смех и, кажется, твои крики.
Когда тебя спрашивают, как ты лишился ног, ты не начинаешь рассказывать про то, как он ласково гладил тебя по голове, пока ты истекал кровью, про то, как он оставил тебя на свалке умирать, а ты взял и уснул, про то, как ты проснулся в больнице и не мог рассказать полицейскому ничего, кроме того, что у него не было одного зуба и что пила не годится для отрубания ног.
Когда тебя спрашивают, как ты лишился ног, ты отвечаешь, что всегда мечтал о собаке.