Одесские истории. 20. Урок человеколюбия

Александрина Кругленко
Когда я поступала в университет первый раз, то первые три дня жила на квартире – с обратной стороны Оперного театра. В переулке Чайковского у одной отставной балерины. Одинокая, старая, но – очень прямая, стройная, с хорошей фигурой. Ей было глубоко за семьдесят, у неё болели ноги – они были узловатые, с синими, натруженными венами. Но – длинные и видно было, что когда-то очень красивые. Им дали эти квартирки, прямо в здании Оперного, - бывшим солисткам, которые не создали семью, и жизнь не сложилась. Если учесть, что это был семидесятый год, а   моей хозяйке было лет семьдесят пять, то она могла танцевать как раз перед революцией. Но тогда я была нелюбопытная, это позже пришла жажда побольше узнать, как можно с большим количеством людей пообщаться. Я просто смотрела на её убогую комнатушку, в которой висели на стенах старые афиши и стояли какие-то фигурки из фарфора, и даже не додумалась спросить хоть что-то! Даже имя! Через три дня мне дали общежитие. Она очень сожалела, что я ухожу – жилицей я была тихой и неизбалованной, кто знает, какая следом придёт. А я обрадовалась общежитию.
Когда стало известно, что я поступила, я собралась домой, за вещами – мне же пять лет предстояло жить вдали от дома. Честно сказать, это радовало. Уезжала я от родственников – с автобуса надо было спешить на самолёт.  Но времени было много, и я решила побывать у подружки детства, в общежитии – она уже закончила первый курс.
Трамвай ехал по Пролетарскому бульвару. Сейчас, кажется, эта улица опять называется Французский бульвар. Как до революции. На ней находится Одесская киностудия, институт имени Филатова и наши общежития, а сейчас и сам филфак. Еду, думаю о чём-то. Трамвай тряхнуло на стыке рельсов и… я выбиваю локтем стекло! Все онемели! Наверное, меня никто бы не стал ругать – видели, что не моя вина, но я быстро подошла к вагоновожатой, спросила, хватит ли пятёрки за разбитое стекло и, не дав никому сказать ни слова, - вышла. Вышла-то гордо, а дальше что делать? Денег на самолёт уже не хватает!
Я возьму у подруги! …Её в общежитии не оказалось – она уехала домой, то есть практически туда, откуда я только что приехала! Я понуро вышла из общежития и побрела по улице. Дошла до Пироговской – там расположен военный госпиталь. Стою на противоположной стороне и не знаю, что делать. Прошла в одну сторону, в другую…  А на той стороне – часовой с автоматом (госпиталь-то военный…) И машинально водит этим самым автоматом за мной: туда – сюда… Надо, думаю, уходить… И побрела дальше – в  переулок, не зная, что же делать дальше. Возвращаться к родственникам и говорить, что у меня нет денег, так не хотелось…
Вдруг возле меня остановилась машина
 - Садитесь! - приказал голос. Я села.
- Куда?
- В аэропорт, - машинально ответила  я, хотя не знала, зачем – денег же всё равно нет. По дороге человек, а это оказался молодой, лет тридцати, мужчина, расспросил меня, почему я стояла почти на проезжей части с таким похоронным выражением лица. Я рассказала. Сколько надо, спросил он.
- Десять рублей, - ответила я, на всякий случай, прибавив ещё одну пятёрку. Ни слова больше не говоря, мужчина достал из кармана десятку и подал мне. - Когда-нибудь отдадите – я тоже студент университета.
И тут я увидела на торпедо зачётку. Открыла и прочитала фамилию: Евгений Панченко. А потом вдруг увидела красные тоненькие полоски на синих форменных брюках – милиционер?
- Почти. Я прокурора города вожу, улица Дерибасовская, шесть. А учусь на юридическом. Может, вам билет на самолёт взять?
Такой нахальной я уже быть не могла. Впрочем, потом пожалела, что  не согласилась на билет: я едва улетела, потому что в последние дни августа билеты на самолёт достать было невозможно.
Мама дала мне десять рублей, и, приехав в Одессу, я нашла своего спасителя: с подружкой мы торжественно понесли червонец на Дерибасовскую, шесть.  Я отдала деньги, чем страшно удивила  парня – он совсем не рассчитывал на их возврат. Он просто помог человеку, как и полагалось при его будущей профессии юриста.
Я больше никогда не видела Евгения Панченко, студента-заочника третьего курса Одесского университета. Но помню его всю жизнь: как и Гоча Шергелашвили, он преподнёс мне прекрасный урок человеколюбия. Ведь мог же проехать мимо…