Начало третьей главы
Утро выдалось прекрасным. Теплоход плавно скользил по спокойной воде.
Егор задумчиво вглядывался в незамысловатые прибрежные пейзажи: лесные массивы, серые мрачные поля, одинокие деревья, сиротливые избушки, как будто случайные на их фоне одиноко двигающиеся безликие люди…
Вика, закончив свои организационные дела, заметила его на палубе. Она не удивлялась его уединению, уходу в себя и казавшемуся со стороны странному длительному молчанию. Не спеша, подошла, стояла рядом и не мешала его одиночеству.
Он увидел ее:
- Ты знаешь, Виктория, мы плывем по тем же местам, как тридцать лет назад…
- Тридцать?... И почему вдруг, Виктория?
- У тебя красивое имя… Потому что та необычная поездка на теплоходе, после окончания школы, врезалась в память на всю жизнь.
- Юность - это прекрасно! Но оттуда и многие наши ошибки.
- И это - не просто … Ничего случайного нет, особенно если оно запало в душу. Только в зрелые годы нам дано понять глубину романтических взаимоотношений. Вот сейчас с воды любой участок земли может казаться волшебным: выжженные поля - золотыми, лесные массивы - непроходимыми и дремучими, а одинокие избушки - укрывающими домовых и леших…
- Пожалуй ...
- Романтика … Это важный этап. Почему так бывает, что в юности все мальчики влюбляются в одну самую красивую девушку в классе?
- А девочки в самого необычного, умного и смелого мальчика? - весело вторила Вика.
Егор улыбнулся:
- Вот-вот. Также и я. Всегда она стоит передо мной. Девочка Таня с необыкновенно красивыми глазами. Она всегда была строго и опрятно одета и как-то особенно ходила с высоко поднятой головой. И, конечно, отличница. Сам - то я никогда отличником не был, хотя и не лишен способностей. Я с завистью смотрел на нее. Казалось, учеба ей нравилась, и она расцветала при любом ответе учителю. Для меня тогда школа была скорее определенным насилием, многие предметы вообще казались ненужными и надуманными. Нравилась математика, физика, но больше всего привлекало общение после занятий.
- Я понимаю и помню себя. Девочки, в отличие от мальчиков, более ответственны.
- А еще я стеснялся своего имени, все тогда были Володями, Сережами, Сашами, ну уж, в крайнем случае, Игорями. А тут…Егор. Или еще обиднее, Егорка.
- Так значит, комплексы были?
- Еще какие!… В пятом и шестом классах мне казалось, что в нее влюблены все. В старших классах многие девочки становились красивыми и интересными. Взаимоотношения противоположных молодых полов стали более свободными, многие меняли парты, пересаживались друг к другу.
В 10-ом классе наши парты оказались рядом, причем я
сидел впереди. Как я не старался сдержаться, мне казалось, что Таня видит меня насквозь и в первую очередь все мои страхи и прочие недостатки. Часто во время урока я поворачивал голову, чем вызывал недовольство учителей, но зато получал улыбку Тани, что было значительно важнее и приятнее. При этом мои обращения несли какую-то несуразную и очередную немыслимую чушь. Такое своеобразное общение, казалось, нравилось и Тане. Но ее внутренняя сдержанность всегда создавала красивую дистанцию. Ее соседка по парте была более открыта к общению, и даже чаще реагировала на эту мою чушь. Не понимаю, но что-то мешало мне предпринять попытку к сближению, хотя юношеская скованность и робость давно ушли.
- Наверно, многие другие девочки казались проще для общения и сближения?
- Ты, видимо, права. Скорее, я понимал, что с Таней нельзя быть неискренним, и она выберет раз и навсегда. Внутренние сомнения в самом себе не давали сил замахнуться на ее мечту или отнестись к ней как к обычному существу. Внутренне я осознавал, что до полноценного «героя ее романа» мне еще далеко.
- А может, она интересовалась кем-то другим?
- Может, но я его не видел. Своей строгостью она отпугивала всех.
- Почему именно в школе?…Возможно, был человек вне твоего внимания.
- Наверно…Но в молодости надежды разрушаются значительно реже. Молодому человеку свойственно жить в созданных им образах.
- А ты, Георгий, безнадежный романтик.
- Я тогда не знал, что тот уровень возможной близости, который та девочка нарисовала своим поведением, останется со мной всю жизнь, и к этой планке всегда буду стремиться и вряд ли преодолею…
Я все это тебе рассказал под впечатлением вот этих пейзажей. Если бы их не было, возможно, это осталось по-прежнему во мне...
- Ты уже жалеешь о своей откровенности. Но я не покушаюсь на твое одиночество.
- Мне хочется понимания. Моего одиночество у меня никто не отнимет.
- Тогда рассказывай дальше.
- У женщин буйная фантазия в этих вопросах. А дальше ничего не было…Когда мы закончили школу и поехали на таком же речном трамвайчике по водохранилищу отмечать это событие, у меня было острое желание быть рядом с Таней, и я все искал момента остаться с ней наедине. Казалось, она была чем-то сильно опечалена.
Но как-то все это не сложилось, не получилось: мы с ребятами шумели, веселились, в итоге напились, и все было стерто. Осталось ощущение предательства, слабости. Трогательное настроение прощания ушло куда-то…
- И все?
- Были встречи вне школы. Порой мне казалось, что я видел ответный отклик, но не решался и не проявлял даже намека на близость.
- Но если человек хочет, он найдет способ к сближению.
- Я был одновременно и наивен и высок в мыслях, мне оставалось только верить и надеяться.
- Тебя больше привлекала платоническая любовь? Но в те годы это противоестественно. А может, ты все это придумал для себя, чтобы оправдаться в своем предательстве?
- Было обстоятельство, которое разрушило все планы: я не попал в институт и оказался в армии. А она поступила в тот самый институт, куда поступал и я. Тогда это было моим поражением перед самим собой.
Я еще тогда не знал, что именно мое поражение было испытанием, которое впоследствии сделало меня сильным и уверенным. Более того, потом я имел больше возможностей по сравнению с моими сверстниками. В жизни сложилось все проще и интересней. Я окончил совсем другой институт и поехал работать за границу.
Видел много … Как говорят, имел возможностей больше, чем другие. И деньги были, и кооперативная квартира и машина…
Вот почему сегодня я так безразличен к большим деньгам…Я просто переболел … Это мало интересно… И не главное.
- Так что же главное?
- Вот эта девочка, сейчас - один из моих главных ориентиров.
- И став старше, ты хотел бы назвать этим именем свою дочь, глядя на которую тебе хотелось бы видеть ту маленькую гордую девочку?
- А ведь издевка, Виктория, тебе не к лицу! Хотя, пожалуй, назвал бы…
Вика задумалась:
- Не хочу тебя разочаровывать, но все может быть значительно проще.
- Конечно, может, но я этого не хочу. Скорее это свойственно молодости с его честолюбием.
- А у меня не было такой романтики. Мне тоже
хочется говорить тебе только правду.
- Потому что говорить правду проще, чище. В конце концов, неправда требует напряжения ума, чтобы сложить ее в правдоподобие.
- Ты что-нибудь знаешь о ее дальнейшей судьбе?
- Да какое это имеет значение?! Ты меня не поняла.
Странные бывают пары… Например, Пушкин и Гончарова. Гений и красавица. Испытывая сильные боли и зная о своей смертельной ране, он боялся испугать жену своими стонами. Перед смертью он ей сказал: «Носи по мне траур два года, потом выходи замуж, но не за пустозвона». Невольно вспоминаешь: «Она с величием, он с разумом в очах…Творец тебя мне ниспослал, тебя, моя мадонна, чистейшей прелести, чистейший образец»... Так можно сказать только от большой любви. Он знал многих женщин, а она казалась всем холодной юной красавицей. Мне кажется, она была кем-то большим для него… Он ведь, сам искал смерти. Впрочем, может, и не так. Все осталось только в них. Гончарова раздарила посмертные реликвии Пушкина: Нащокину – архалук, часы, бумажник, которые были на нем в момент дуэли, Далю – талисманный его знаменитый перстень с изумрудом и черный сюртук с небольшой дырочкой у правого паха. Она не хотела помнить его мертвым… Наталья Николаевна через пять лет вышла замуж за генерала Ланского, и была счастлива в этом браке… Ну, прям, как Татьяна Ларина. Странно, Ланской и Ленский?... Пушкин был провидцем. Его образ истинной юношеской восторженной любви - в Ленском. А в спокойной, уверенной, прочной любви ему было не дано долго прожить. Гончарова же нашла его – в Ланском. Всего одна буковка…
- Откуда ты это взял? Ты считаешь, что Гончарова продолжала любить Пушкина в Ланском? Неисправимый фантазер. Тебе не понять женскую душу!
- Это не я… Одну талантливую поэтессу очень привлекала эта пара… Хотя она видела все по иному. Но эта мысль не пришла ей в голову только потому, что она женщина и поэт. А, может, Гончарова была большим, чем просто жена?…Пушкин ею очень дорожил. Меня же, прагматика, сразу сразила эта мысль.
- Но ты на прагматика не похож. Скорее чудак. А ведь уж засеребрились виски…
- Серебро - самый умеренный драгоценный металл и, кстати, самый полезный для человека. Единственный очищающий ион этого металла, благотворно влияющий на человека.
- А седина тебе к лицу.
- В России серебро всегда почиталось более, чем золото. Серебряный век… Он - то и породил революцию. Многие мечтали о ней… Чтобы почувствовать начало двадцатого века, надо понять живших тогда людей. Один из тех поэтов, Хлебников, писал: «Млечный путь мечтателей разделился на млечный путь изобретателей и млечный путь приобретателей»…Звали его Велимир, и он бросал вызов: «В моем мизинце весь земной шар!». И заметь, это написано за год до революции. Старые благородные образы, уходящие в Древнюю Грецию не давали и тогда покоя, плодили сомнения.
После всех революций, как после шока, люди с тоской вспоминали старые тихие времена. И при этом задумывались: туда ли мы идем с этой цивилизацией…
- Ну, тебя понесло…
- Именно понесло. Мы давно уже в потоке. К сожалению, другой дороги нет.
- Может, только тебе кажется, что нет?
- Осталось лишь посторониться или уйти.
- Почему такой пессимизм? Сейчас наступило время свободы.
- Когда никто не хочет слышать, и кричит только свое. Настоящая демократия свободных и сильных людей была только в Древнем Риме. Потом она стала цивилизованной… И сейчас у меня складывается мнение, что, как и в прошлом веке, вляпались мы надолго. А может, и навсегда …
- Тогда ты оправдываешь инквизицию?!
- Полностью. Мы клеймим инквизицию, но именно оттуда происходит мысль о том зле, которое несет знание. Добро расслабляет, а зло должно настораживать. Просто человек не понимает свое место в природе, и любое достижение использует, в конечном счете, для разрушения. Он не может остановиться! Это действительно реальная вещь. А все реальное имеет свое возмездие. Конечно, инквизиторы кажутся примитивными: они хотели остановить время… Хотя само понятие времени так эфемерно и непонятно. Человек его так до конца и не понял. И живет в этом неопределенном мире. И то, что инквизиторы стали уничтожать все новое, что несет это непонятное и постоянно надвигающееся состояние - это сопротивление, было, может, и трусливой, но тогда единственно правильной защитной реакцией.
- А ты, оказывается и деспот! Своим занудством ты нагнал такой аппетит… Пойдем завтракать.
- Как ты воспринимаешь компьютеры, вычислительные машины? Знаешь, в чем заключается техническая основа и принципы кибернетики всех этих премудростей? Это вечные «Да», «Нет» и сомнения - «Или». И все. Ничего более простого в мире нет! Все остальное – надстройка, фантазии… Человек создал эти фантазии, и теперь не может обойтись без них. Мы просто стремимся опередить данное нам время, попадаем в его искаженное поле и сами становимся, как изображения в кривом зеркале. Отсюда повышенные нервные нагрузки, страхи за будущее…
- Слушай! Мне приятно быть с тобой, но я не хочу думать об этом твоем искаженном времени.
- Мне тоже сегодня хорошо. Хорошо с тобой. Извини. Я тоже устал. Особенно в последние дни…
Егор помолчал и улыбнулся:
- Между прочим, мы друг другу сказали простое и ясное слово - «Да».
Вика задумалась.
Егор почувствовал, что она вспомнила что-то свое.
Этот день навсегда остался в ее памяти.
При входе в метро, Вика расстегнула висевшую на плече сумочку и лихорадочно шарила в кошельке, но так и не смогла найти искомого пятачка.
Вздохнув, она дождалась своей очереди у автомата, прошла через турникет и затем, в окружении множества людей, после спокойного, словно в назидание торопливой толпе, эскалатора, оказалась на платформе.
Теперь надо было напрячь все силы, чтобы втиснуться в первый появившийся поезд. Она знала, что надо спешить.
Это повторялось изо дня в день почти каждое будничное утро. Как она не старалась, но выйти из дома на несколько минут раньше не могла в силу какого-то непонятного патологического сопротивления этой строгой обязательной минуте, которой необходимо было неукоснительно подчиняться.
Когда двери вагона захлопнулись, Вика, поглядев на часы, с тревогой заметила, что опять опаздывает к началу рабочего дня.
Она представила нахмуренные брови и назидательный тон Ваньки - начальника отдела, который непременно скажет что-нибудь неприятное, противное и глупое или совсем ничего не скажет, а только укоризненно посмотрит и обязательно украсит этим фактом опоздания свое выступление на очередном собрании.
При этих мыслях губы ее дрогнули в усмешке, но неожиданно она стала равнодушной к этой утренней гонке и пошла по переходу спокойно, как будто в толпе демонстрантов. Так с ней бывало часто, когда в подобные неприятные минуты, вдруг она забывалась, сердце ее замирало на неопределенное время и все вокруг казалось ничтожным, ненужным и неинтересным.
К счастью, при ее появлении в отделе Ваньки не было на месте, по-видимому, вызвали к начальству.
Опоздание не привлекло особого внимания ни одного сотрудника, все они занимались обычными делами начала рабочего дня: женщины макияжем и прической, мужчины, большинство из которых были уже в курилке, обсуждали итоги прошедших накануне спортивных баталий.
Ванька с озабоченным лицом знающего человека, что каждому нужно делать, появился неожиданно.
Поскольку все были слишком увлечены своими делами, взгляд его остановился на Вике. Он направился к ней.
Вика как будто прочитала в его взгляде себя: яркие, слегка возбужденные глаза, нежно растрепанные каштановые волосы и свежее и вдохновенное молодое лицо…
« Вот и хорошо! Это ему вызов и протест!», - с удовлетворением подумала она.
Совершенно необычно вместо очередного указания у него вырвалось:
-Здравствуйте, Вика.
-Добрый день, Иван Карпович,- спокойно и невозмутимо ответила Вика.
-Прошу вас, зайдите ко мне в кабинет.
Вика, не медля, пошла за ним и, войдя, села сбоку у широкого стола.
Ванька продолжал вести себя необычно: войдя, не направился к своему креслу напротив стола, а стоял около нее, потом сел рядом.
- Вика, мне хочется поручить вам очень ответственное задание, которое, я уверен, вы выполните хорошо…Будете мне помогать.
Как бы вам это правильно объяснить, мне хочется воспитать в вас своего заместителя… Конечно, это произойдет не сразу, нужно время. Но главное, чтобы вы были ближе ко мне,- сказал он мягко и положил руку на ее колено.
«Ну и гад!», - возмущенно почти вскрикнула Вика, но поднявшееся неожиданное негодование привело только к внутреннему шоку: как во сне, она была только созерцателем и не могла ничего сказать.
Сил смахнуть руку с колена тоже не было.
Через некоторое время рука сама исчезла с колена. Голос начальника стал увереннее и мягче, лицо его засияло легкой улыбкой:
- Очень хорошо, что вы поняли меня. Мне хотелось бы знать ваше мнение и предложения по повышению дисциплины в отделе. Скажем, кто чаще опаздывает или уходит раньше времени.
Я не требую срочности. Подумайте. Поразмышляйте.
- Я могу идти?- еле промолвила Вика.
- Конечно, конечно…
Вика, как ошпаренная, выскочила из кабинета. Хотя щеки ее после исчезновения в кабинете были необычно красны, никто не обратил на это никакого внимания.
В отделе в это время во всю уже шло обсуждение местных сплетен вперемежку с бюрократическими новостями всего управления.
Вера Павловна, вдруг неожиданно для Вики, произнесла:
-Я слышала, что утвердили новое штатное расписание, и у нас скоро будет заместитель начальника.
«Значит, не врет», - каким-то затаенным чувством отметила начинающая оправляться от шока Вика.