Сегодня Мишка ехал на Птичку в последний раз и чувствовал себя при этом космическим кораблем, который вот-вот сорвется с привычной орбиты и начнет путешествие по каким-то неизвестным ему пространствам. И пусть все вокруг еще прежнее, знакомое, но завтра-то, завтра! Завтра он, под чутким руководством мамы, тщательно выметет весь оставшийся от его прежней жизни сор, отмоет начисто пол, заклеит яркими постерами погрызенные обои, а потрепанные книжки, посвященные его любимым крысам, отправятся на заслуженный отдых в глубины шкафа, освободив место под новехонькие учебники физики, математики и всяких прочих сопроматов... Ужас! Одни названия чего стоят, а ведь все это придется сначала понять, а потом еще и выучить... Да, мама права, на крыс у него времени больше не будет. Так... Вольеры он еще вчера разобрал и выкинул, остатки корма рассыпал во дворе голубям... Отступать некуда, совсем-совсем некуда. Джуффа и ее дети сегодня обязательно должны найти себе новых хозяев, обязательно сегодня.
И еще Бланш. Да.
Привычное Мишкино место уже занял какой-то парень с кучей волнистых попугаев, и Мишка счел это очередной вехой выхода его, Мишки, на новую, проходящую мимо Птички, орбиту. Но сейчас он, тем не менее, был все еще тут, и ему нужно было место, поэтому пришлось парня прогнать: 'приперся, мол, со своими пернатыми в грызуний ряд, иди вон к своим, там и торгуй, а то у моих крыс при взгляде на ваших птичек желудочный сок вырабатываться начинает, этак и до гастрита недалеко...' Как ни странно, парень место освободил без лишних базаров, даже напоследок почесал Джуффу между ушками, и жизнерадостно поржал на предложение прикупить себе крысочку-другую: 'Шоб зверушки померли от гастрита? Никогда!'
Поначалу торговля шла бодро, ушли одна за другой две девочки, потом крупный парень - копия Джуффиного отца, однако потом поток покупателей иссяк, и следующие пару часов Мишка интенсивно пинал балду - попил кофе из термоса, пообщался с соседями, еще попил кофе... Достал и съел на пару с Джуффой бутерброд с сыром. Умильно чавкающая морда не осталась незамеченной, и Джуффа ушла прям с остатками сыра в лапах, а следом - и мелкий парень. Осталась Бланш.
Скрепя сердце Мишка вынул ее из-за пазухи и положил в переноску. Как всегда, Бланш крепко зажмурилась и распласталась по дну клетки, вжимаясь в него всем телом. Ее била крупная дрожь.
Мишка вздохнул. Не тряслась бы она так, что ли, а то сразу ж видно, что зверушка больная на всю голову. Не купит никто такую, дураков нет. Хоть и белая-пушистая она, и пальчики нежные, и глаза у нее не красные, а черные, красивые... Только кто ж их увидит, когда она их зажмуривает постоянно от извечного ужаса... Мишка опять вздохнул. Смотреть уже на нее неохота, на раскрасавицу чокнутую.
Старуху Мишка заметил уже давно. Высокая, костистая, в светло-сером деловом костюме, она выделялась в потерто-камуфляжной толпе завсегдатаев Птички, как Шаболовская башня среди типовой застройки. Она медленно бродила по грызуньему ряду, притормаживая у клеток с крысами, иногда о чем-то негромко переговариваясь с продавцами. Мимо Мишки она уже проходила два, а может даже и три раза, но остановилась только теперь.
- Здравствуй, мальчик, - голос у Старухи был хриплый и властный, - ты продаешь эту крысу?
- Да.
- Покажи мне ее поближе.
Мишка открыл переноску...
Бланш лежала у него в ладонях такая несчастная и дрожащая, что на нее жалко было смотреть. Ей было страшно-страшно-страшно-страшно... Окружающий мир был светел и пугающ. Он не любил Бланш. Бланш тоже не любила мир. Она никого не любила. Даже себя...
- Мальчик, - Старуха наконец оторвалась от лицезрения судорожно сжавшейся Бланш и взглянула на Мишку. Глаза у нее были страшноватые - большие, черные, навыкате, с частой сеточкой лопнувших кровеносных сосудов... - Мальчик, ты уверен, что с этой крысой все в порядке? И ее можно кому-то продать? - Она снова уставилась на Бланш.
- Нет, - честно ответил Мишка, - не уверен. Но выбора у меня тоже нет, и деть куда-нибудь ее надо. - Мишка замялся, - Знаете, наверное, честнее ее будет усыпить. Она дурочка совсем и боится всего, ее такую никто любить не будет... А зачем жить, если все время страшно, и никто даже и не любит?
Ему показалось, что в лице Старухи что-то дрогнуло, но он бы за это не поручился, а она все продолжала смотреть на Бланш каким-то странно-испытующим, немигающим взглядом...
- Да, это было бы честнее... - пробормотала Старуха явно сама себе, а потом в упор посмотрела на Мишку, от чего он вдруг ощутил себя главным героем сказки Карлик-Нос... - Я бы хотела купить у тебя эту крысу, мальчик. Я не могу обещать, что ее будут любить, скорее - что усыпят. Но ее смерть поможет встретиться двум сердцам, а заодно придаст смысл и моему существованию. По крайней мере, я очень на это надеюсь...
Мишке стало жутко.
- Ведьма пришла на рынок, что б купить крысу и сварить из нее зелье... - в голове панически метались какие-то несерьезные, детские мысли, - ни за какие коврижки не буду помогать ей донести покупки...
- Тебе кажется, что я говорю ерунду? - вдруг спросила Старуха совершенно обычным, ни разу не ведьминским голосом. Мишке немедленно полегчало. - Так жизнь, мальчик, на 80 процентов из нее, родимой, и состоит, уж поверь, пожалуйста, моему жизненному опыту...
- Но как... поможет?.. - Мишка попытался выдавить застрявший где-то внутри вопрос, не преуспел, но Старуха, тем не менее, его поняла.
- Есть такая же красивая белая крыса. Даже еще красивее. И с психикой у нее все в порядке. - Лицо Старухи стало жестким, - Ее убьют на следующей неделе. Эта смерть никому не нужна и ничего науке не даст, но таков порядок. А она хочет жить. И я хочу, что бы она жила... И не только я. Мальчик, продай мне эту крысу. Сам же говоришь 'Зачем жить, если не любят', а ту крысу - ее любят...
- Я люблю Бланш! - выкрикнул Мишка, - но... - он осекся. Как объяснить постороннему человеку, что он уже практически на другой орбите, где нет места даже самым расчудесным крысам, потому что его ждет большой и прекрасный мир чистых и светлых лабораторий, и раз для этого надо вырваться из засранной комнатки с клетками на самодельных полках, то он вырвется, к тому же мама...
- Я заплачу тебе любые деньги, мальчик, - спокойно произнесла Старуха. И, кривовато усмехнувшись, добавила - в пределах разумного, конечно.
Мишке стало стыдно. Все-таки Старуха, хоть немножечко, но была ведьмой, и видела его просто насквозь.
- Не надо денег, - отчаянно покраснев, он не глядя пихнул зажмуренный белый клубок Старухе, - не надо...
Новая орбита стремительно уносила Мишку от Птички, от детского увлечения разведением крыс, от обреченной на смерть неудачницы Бланш... Она несла его выше и выше, и мир под ногами поворачивался к Мишке другой, наверняка более солнечной стороной... Но, господи, почему же так тошно?
- Это перегрузки, - шептал себе Мишка, - это просто перегрузки... Взлета без перегрузок не бывает...
И ему очень хотелось в это верить.
------------
Поздно вечером, когда Семьдесят Пятый Гамма уже окончательно собрался лечь спать - свернулся в клубочек поплотнее и постарался перестать думать о Тринадцатой, в виварии неожиданно зажегся свет. Стремительно, словно боясь в последний момент передумать, вошла Римма Альбертовна, доцент кафедры физиологии, и, пробормотав: 'Ты только не кусайся, ладно', ловко открутила крышку бокса, выгребла из него ошалевшего от такого обращения Семьдесят Пятого, ссыпала его к себе за пазуху, и опрокинув бокс на бок, столь же стремительно удалилась, приговаривая: 'И ни одна ж зараза не усомнится, что ты сбежал сам... Ты же у нас - Эйнштейн...'
* капарА - искупительная жертва, иврит