Вверх-вниз, вверх-вниз раскачивается Маргарита на стальных тросах. За её спиной вспыхивают бутафорские звёзды.
- Я лечу! – Усиленный колонками голос смешивается с записанным шумом ветра, и вступает орган.
Идёт спектакль «Мастер и Маргарита».
Схваченная прожекторами, заслуженная артистка Елена Туманова парит над сценой в прозрачном пеньюаре. Зал, затаив дыхание, следит за полётом Маргариты. А за кулисами монтировщики спорят на пиво о цвете её белья.
Их бригадира зовут Саша Белый, поэтому он всегда ставит на белое. И время от времени выигрывает.
Сцена погружается в темноту. Бесшумные моторы мягко опускают Лену в призрачный свет закулисья.
Я спешу освободить её от подвесной системы. Для этого нужно снять пеньюар. Монтировщики, затаив дыхание, наблюдают за процедурой.
Полупрозрачное одеяние летит к костюмерам, подвеска отстёгнута, и коллеги поздравляют Сашу с очередной победой.
На Лену снова набрасывают пеньюар, и она спешит к Сатане на Бал. Я сажусь за пульт и готовлюсь управлять полётами. Полётами гробов над танцующими чертями.
Бал Сатаны – самая сложная сцена не только этого спектакля, но и всего нашего репертуара. Все технические службы задействованы на полную катушку. Даже есть традиция: если зарплата приходится на «Мастера и Маргариту», то деньги дают только на следующий день. Во избежание.
Бал Сатаны в разгаре. Безумствует балет чертей. По сцене носятся лучи прожекторов. Ужаленные светом грешники корчатся в танце под залихватский рёв органа.
На моём пульте кнопки в три ряда. Жмёшь нижнюю, и бутафорский гроб пикирует на сцену; жмёшь верхнюю, и он уносится под небеса.
Есть ещё третья, заклеенная скотчем кнопка. Ей при аварии можно блокировать лебёдку. И груз, повиснув на тросах, замрёт.
Я управляю танцем трёх гробов. И даже часто попадаю в ритм органа.
Сцена видна мне сбоку.
Бал идёт к концу. Пальцы привычно бегают по пульту, и в бутафорском небе послушно пляшет мой мрачный груз. Вот только ближний гроб…
Давно нажата кнопка «вверх», а он упрямо пикирует на сцену. Проклятье, похоже, нет контакта. Я, разрывая скотч, вдавливаю кнопку аварийной блокировки. А гроб по-прежнему летит на головы танцоров.
Балет шарахнулся, и врассыпную. Кого-то даже сбили с ног. Я колочу по всем кнопкам сразу. Рядом кто-то ахнул.
Саша Белый рванул к дублирующему пульту. Несколько уверенных движений, и все три гроба замерли, покачиваясь на тросах.
На сцене снова пляшут. Правда, уже не в музыку. И искоса поглядывают на меня.
Гробы качнулись, лениво поплыли вверх, и скрылись в падугах.
Бал окончен. Следующие картины простые, всегда проходят гладко, и Саша открывает пиво.
Несколько вдумчивых глотков, утробный «Ух», и бутылка передаётся мне.
- Завтра, Лёша, приходи пораньше. Займёмся твоим пультом.
Я киваю. И думаю о том, завтра первым делом займутся нами.
Подходит помощница режиссёра. И как-то виновато, глядя в сторону, сообщает:
- Придётся докладную написать.
Мы её, как можем, утешаем. Дескать, пиши и не стесняйся. Всё дело в технике, и никому не попадёт.
Здесь мы, конечно, врём. Наш главный шеф - худрук и генеральный директор в одном лице, не знает слова техника. Вернее, не хочет слышать. И завтра нам влетит по первое число. Но не сегодня: он сейчас на сцене в роли Воланда.
Однажды, в гриме и костюме Сатаны, он попытался кого-то отчитать. И не заметил, что из образа ещё не вышел.
Вот это получилась мизансцена. Все за кулисами забыли о работе, а на сцене без Воланда и грешников прошёл Бал Сатаны.
Наконец спектакль окончен, занавес закрыт, и шустрый чёрт, свесив ноги с оркестровой ямы, записывает в кондуит расходящуюся публику.
Театр выплёскивает людей волнами. Сначала зрителей, за ними – техников, а уж потом актёров. Герои и злодеи, боги и нечисть, переодетые мирными гражданами, растекаются по городу.
Я у служебного входа поджидаю Маргариту. Именно Маргариту: Леной Тумановой она станет где-то на половине пути домой, не раньше.
Мы всегда возвращаемся вместе, если за ней не приезжает помощник Мэра на красной «Ауди».
Поток выносит Лену, мы прячемся за угол и закуриваем. Я-то могу дымить безнаказанно, а вот Тумановой может влететь.
Наш художественный руководитель Тимур Альбертович из всех пороков человечества выделил три, на его взгляд излечимых: грязная обувь, семечки и курение. Причём курение - порок настолько эксклюзивный, что достаётся за него только актёрам. По полной программе, вплоть до снятия с ролей.
Только мы закурили, звучит раскатистое:
- Туманова!
Значит, выплывший последним Тимур Альбертович имеет соображения по спектаклю и хочет ими поделиться. Непременно с Маргаритой.
- Туманова! Кто-нибудь видел Туманову?
Я протягиваю Лене жвачку, и она спешит к рокочущему худруку. Мне остаётся лишь вздыхать, поглядывая на часы.
Говорить с актрисой после сложной роли – занятие бессмысленное. Она ещё где-то там – в полёте или плачет над Мастером.
Вскоре Воланд отпускает Маргариту. Она берёт меня под руку, и планета начинает медленно вращаться под ногами, унося ещё один день в прошлое.
- Лена, ты ещё Маргарита?
- А? Что?
- Мы пришли. Твой подъезд.
Она долго возится с недавно поставленным кодовым замком, и, наконец, пожав плечами, отступает.
Я в десятый раз укрощаю замок. Правда, снова не с первой попытки. Дверь открывается, и меня награждают жидкими аплодисментами.
- Как-нибудь поужинаем вместе, - говорим мы хором и расстаёмся.