Приехала в село, к бабушке на лето, внучка. Подарки старикам привезла. Себе – не игрушки, а книги. Те самые, которые в школе велели на каникулах прочитать.
Первых два дня Лизонька и правда отдыхала. На речку с подружками бегала. Черешней и земляникой объедалась. Потом, как обрезало, за книги взялась. Целую неделю и за ворота не выходила. Дедушка под старой яблоней, что-то вроде лежанки сколотил. Бабушка рядном застелила, подушку принесла. Вот на ней Лизонька полёживала, книги свои почитывала. И что совсем для стариков в новинку, мысли свои в тетрадку записывала.
Однажды, возвращается бабушка из огорода, смотрит на внучку, а про себя думает: «Подросла внученька. Не бегает с подружками, как раньше бывало, далеко за село, аж до самых виноградников. Под вечер возвращается домой, на голове венок из золотых колосьев, в руке букет из васильков и ромашек. Нынешним летом, как подменили её. Читает-читает, а то отложит книгу, глаза задумчивые, вперит куда-то за речку, и одному Богу только ведомо, в каких краях её думки летают. Спросишь, она будто бы из сна вынырнет, улыбнётся виновато, плечиками пожмёт и опять в книгу уткнётся».
В этот раз ничего бабушка не стала расспрашивать внучку. Просто села рядышком, сплела руки под грудью и тоже на лесок, что за речкой, засмотрелась.
- Бабушка, а когда счастье приходит?
- Кабы знать какой дорогой оно придёт, цветами б ему путь усыпала. Нет, родная моя. Счастье человеку, как подарок дорогой, Господом дарованный. Вроде дождичка в знойную пору. Окропит землю. Обрадуется всё живое, в рост пойдёт, а суховей, крадучись, всю влагу высосет. Вот и выходит, что за долгое терпение ждёшь головку сахару, а получишь радости с горошину. Кинешь в рот – не заметишь, как и растает. А ты к чему это спросила?
- Вот, перед тем, как к вам приехать, нас на свадьбу приглашали. У маминой подруги, тёти Вали, дочка замуж выходила.
- И, что? Хорошая свадьба была?
- Так, нормальная. Одно для меня непонятно: кто бы что не говорил, в конце им счастья желают. Выходит, счастье своё они ещё не нашли, а только ждут, его прихода.
- Ой, лебёдушка ты моя! Да кто ж его в лицо видал? А хоть и видел, не всяк распознать может. Пропустишь золотую минутку, потом, сколько не старайся, не догонишь.
Вот я тебе историю одну расскажу. Как знаю, так и расскажу. У каждого в жизни свои учителя. У вас, теперешних, телевизор да книжки, а в мои годы – тумаки да шишки. Переплачешь и вдругорядь осторожнее будешь. Ну, чего горевать, дело прошлое. Слушай дитятко. В добрый час – слово молвить, а в худой – промолчать.
Давным-давно, по улице одной деревеньки шёл путник. Усталым взглядом окидывал дворы, хозяйские постройки, скотину, ребятишек среди вольно гуляющей птицы. Ни до чего ему дела не было, одно на уме – приткнуться бы где ни будь, поесть и поспать. Только в самом конце улицы ему повезло. Увидел парня, который мастерил что-то под навесом. Ворота распахнуты. На подворье, не то что скотины, даже собаки не было.
«В самый раз. Пожалуй, тут я смогу отдохнуть с дороги…» - подумал так и постучал палкой о воротину.
- Заходи, коли есть в том нужда, - не отрываясь от дела, сказал парень.
Путник зашёл на подворье, снял с плеч котомку и устало сел на завалинку. Парень мельком глянул на него, отложил инструмент, взял ведро и направился к колодцу. Принёс воды, поставил самовар. Путник умылся, выложил на стол дорожную снедь. Хозяин тоже собрал всё, чем был богат. Мужики поели, чайку попили, душой оттаяли. Разговорились. Хозяин и рассказал путнику о том, как остался один, без родителей. Соседи жениться советовали, а он так рассудил: весной первым делом нужно в землю семя бросить, потом уже и о себе подумать.
Путник одобрительно закивал головой, после спросил:
- У тебя на примете кто-то есть?
Парень смущённо улыбнулся и, доверившись незнакомому человеку, признался:
- Да, не. Пока матушка была жива, я и не думал о женитьбе. Не до гуляний было. Всё в поле, с лошадьми. Я и разговаривать с девчонками не умею. Они ж болтают без умолку, а мне бы тихую, работящую. Как матушка говаривала: «Заботную да работную». Чтобы щей налила и душу словом ласковым отогрела.
Так-то посидели, поговорили о том о сём. Солнце на покой ушло и путник попросился переночевать.
- Вижу, сено у тебя на сеновале осталось. Позволь там заночевать. Привык, знаешь ли, на вольном воздухе спать. Уже лет семь, как землю шагами меряю. Не думал, не гадал, да, вот, пришлось. Что скажешь, хозяин?
- Гостю - место. А места мне не жалко. Сейчас рядно вынесу и старый тулуп, вместо одеяла.
Так и сделал, а сам в избу ушёл. Лёг на полатях и уснул сном спокойным, праведным, чья душа не омрачена грехом и подлыми мыслями.
Ночь звёздочки на небе засветила. Ясен месяц из-за леса выкатила. Тихо вокруг. Ветерок травинку не тревожит. Спит себе молодой хозяин и не знает, не ведает, что тот, кто попросился переночевать, в самую полночь, в белой не подпоясанной рубахе по двору ходит. К колодцу подошёл. Достал воды студёной. Из котомки своей чашу достал. Да не простую чашу. Из неё не есть, не пить, а колдовское зелье варить. Влил в неё воды из ведра. В полголоса произнося непонятные для простого человека слова. Оглянулся. Поднял и бросил в чашу первые попавшиеся на глаза щепочки. Завертелась щепа. Которая - огнём вспыхнет, которая - камнем на дно ляжет. Всего четыре остались. Долго кружились на воде. Наконец, стали парами.
- Вот так-то лучше, - молвил чародей и с левой руки выплеснул воду под куст бузины. Спрятал чашу в котомку свою, лёг на сеновал, укрылся тулупом и спокойненько проспал до самых петухов. Утром поблагодарил хозяина, а напоследок, сказал:
- Решишь жениться, женись. Но запомни слова мои: счастлив в браке будешь только с той девицей, которая сама, по своей воле, в дом твой войдёт.
Сказал так и ушёл, как и не бывало. Парень почесал в затылке, а про себя подумал: «Мужик с виду простоват, да умом-разумом богат. А того дороже – в день завтрашний умеет заглянуть и правильный путь указать. Стало быть тебе, Пахомушка, думу думать, а рук не опускать».
Только никому не ведомо, какой думкой Судьбу за косу дёрнешь. Та, в свою очередь, прямые мысли в узелки вязать станет, да мечтами голову морочить.
Однажды, от пастухов Пахом услышал, будто бы высоко в горах избёнка стоит. В той избёнке вдова со своей дочерью живёт. Молоденькая девушка, только-только в пору входит. Красота её не захваленная, к любой работе приученная.
Пастухи передохнули, овец напоили и двинулись дальше в путь. Пахом же – парень стеснительный, совестливый. И так и этак прикинул в уме. По его выходило, что будет лучше, если женится он на девушке со стороны. Решил так и, чтоб мысль не остыла, взял краюху хлеба за пазуху, вишнёвую палку вырезал и с рассветом отправился тропинкой в горы. Куда вела та тропинка, он не знал, но, раз Судьба в дорогу позвала, то и верный путь укажет. Так и случилось.
Долго петляла тропинка, пока не привела к той самой избёнке, где вдова с дочерью жила. Добрая женщина накормила, напоила парня. Стала расспрашивать: кто он, откуда и куда путь держит.
Пахом, без утайки рассказал: из какой деревни пришёл и как жизнью своей распорядиться хочет. Выслушала его исповедь мудрая женщина, призадумалась. Теперь уже ей нужно было судьбу дочери своей решать. Ещё старики говаривали: щи пересолишь – весь день будешь горюшко расхлёбывать, а дочь свою не по той стезе в путь-дороженьку отправишь, до веку караться будешь.
Сама-то она в деревне выросла. Это уже муж её в эту избу, над самой пропастью, за руку привёл. Долго привыкала молодая женщина к новому месту и к суровому укладу жизни. Ей казалось, что в деревне жить куда проще, да и веселее. Люди же кругом. Но, пока свекровь была жива, и слово молвить не смела. Время подошло, дочь, Лизонька, родилась. Тут уже было не да женских каприз. И всё же мечта, вернуться в деревню, сладко грела душу.
Понемногу подрастала дочка. Тут новая беда в дом постучалась. Камнепадом изувечило мужа. Долго хворал бедняга, но так и не нашёл в себе силы оправиться. После похорон, она уже всерьёз подумывала о том, чтобы вернуться в родную деревню. Наконец, собрала узелок и пошла тропинкою по склону горы. А через два дня вернулась домой заплаканная, уставшая, во всём разуверившаяся. Первых три дня бедной женщине и белый свет был не мил. Оказалось, что о ней в деревне давно забыли. Родни-то много, но у каждого своя беда-забота. До неё никому и дела нет. Поплакала-поплакала и про себя решила: Судьбу кружным путём не обойдёшь. Надо дальше жить. И принялась за нескончаемую работу. В деревню больше не ходила. Только сегодня, совсем неожиданно, деревня сама напомнила о себе. Из её родной деревни пришёл парень с желанием взять в жёны её единственную дочь.
Услышала его слова женщина и ёкнула в её груди. Вспомнила покойных родителей парня. Да и как не вспомнить? С матерью его они на одной улице жили, на речку бегали. А теперь вот как Судьба повернула. Потеплело на душе.
«Вот, отдам свою Лизку за Пахома, а там и сама, даст Бог, к ним переберусь…» - подумала так и дала согласие на брак. Ушёл будущий зять в деревню. Обещал через недельку вернуться за своей невестой. Мать же, за это время, надеялась собрать кое-какое приданное для дочери. И никак не ожидала, что её послушная дочь вдруг заартачится.
- Я Азарке, дядьки Петрована, старшему сыну, обещалась стать верной женой. Не пойду я в долину жить! Мне и тут хорошо…
Долго уговаривала её мать, а потом рассердилась.
- Али я, мать твоя, тебе зла желаю? Поживёшь с людьми, сама ж потом меня благодарить станешь… А пойдёшь супротив воли моей – прокляну! Материнское проклятие, что клеймо, до веку не смоешь.
Про себя подумала: «Девичьи слёзы, что роса утренняя. Приголубит муж – в тот же час и всё забудется.
Какая горечь кипела в сердце девичьем, о том словами не расскажешь. Может по другому бы дело обернулось, да только Азария в то лето дома не было. Ушёл на заработки. Только к осени обещал вернуться.
Побежала Лизонька к его младшему брату, всё, как есть, ему рассказала. Вытерла слёзы и велела на словах передать Азарию: «Если любит меня, как в том поклялся, то пускай ищет меня. Я ждать его буду до первых заморозков. А не успеет к этому времени – Пахому покорюсь.
Вздохнула тяжелёхонько и пошла домой, в дорогу собираться.
Как и обещался, пришёл Пахом за своей невестой. Мать позвала дочь и говорит:
- Я ж не враг тебе, дитятко ты моё, единственное. Под сердцем тебя носила, грудью вскормила. Ночей не спала, люлечку качала. Кашу варила да сорочку шила. А пуще всего, о счастье твоём Господа молила. Ты, доченька, зла на меня не держи. Иди в дом мужа. Не срами мою седую голову. Будь ему верной женой, а детям своим – заботливой матерью.
- Матушка моя! Я всегда была тебе послушной дочерью. Прошу тебя, позволь мне самой поговорить с тем человеком, кого ты мне в мужья выбрала?
Нахмурилась мать, однако, поразмыслив, вышла в сени и дверь за собой затворила.
Лиза, преодолев смущение, подняла глаза и, совсем уже по-взрослому, сказала:
- Не думала я, что жизнь моя так круто повернётся. Может ты и хороший человек, только я, до сей поры, о тебе ничего не знала. Даже во сне тебя не видала. К тому же, сам знаешь, не время теперь свадьбы играть. Давай с тобой так договоримся: чтоб ни тебе ни мне обидно ни было. Я поживу на твоём подворье до осени. А как ударит первый заморозок, в дом твой женой войду. Построй мне посреди огорода какой-никакой шалашик, чтоб могла от дождя укрыться, а об остальном – не беспокойся. Я и щец наварю, пирогов напеку, баньку истоплю и рубаху тебе сошью.
Пахом выслушал, пожал плечами и согласился. Перед святой иконой побожился в том, что раньше времени не будет её торопить.
«Всё не один. А там, минет срок, всё образуется», - подумал так и, захватив два узла с приданым, пошёл к порогу.
Только всего и попросила Лиза у своей матушки, что горсть тыквенных семян.
- Хозяюшка ты моя, огородница! Да я ж тебе всякого семени отсыплю. Посеешь грядки, будет тебе чем муженька потчевать.
С тем и ушли.
Не нарушил Пахом слова своего. Крепкий шалаш соорудил посреди огорода для будущей жены. Столик, лежанку сколотил. Соломки постелил. И Лизонька зря минуточки не истратит. Есть наварит, узелок со снедью ему в поле приготовит. Сама грядки полет и поливает. А пуще всего за тыквами, которые вокруг своего шалаша насадила, ухаживает. В той деревне отродясь никто тыквы не поливал. Плети между собой переплетает. Издали не видать, что от тех плетей по земле тонкие нити к шалашу тянутся.
Девица та, хоть и молода была, да умом раскидиста. Ещё в доме матушки своей, ожидая Пахома, всё обдумала. Кроме шалаша, велела парню три столба, в рост человеческий, велела в землю вкопать. А между ними из жердей мостки перекинуть. Узенькие такие мостки. Разве что кошка пройдёт, не свалится. Пахом удивляется, посмеивается в усы, а не перечит.
- Это для того мостки, чтобы к шалашу ходить и тыквенные плети не затоптать, - объясняет Лиза.
Время идёт. Растут тыквы, всю землю устелили. Пахому любо смотреть, как ловко Лиза по тем мосткам к себе в шалаш бежит.
- Экая ты прыткая! Я бы и по брёвнышку не сумел пройти, чтоб не свалиться…
- Чему ж тут дивиться? Сколько я себя помню, по узким горным тропкам, по над пропастью хаживала. Над бурной речкой по стволу сосновому ежедневно переходила, да ещё и вязанка хворосту за плечами. В горах жить – надо ловким быть.
Вот и август к концу подходит. Тыквы, как поросята, вокруг шалаша желтеют. Соседи дивятся. Никогда таких больших тыкв не видали. Радоваться бы Лизе, а девушка с каждым днём всё грустнее. Никто её не ищет. Даже мать родная ни разу не пришла её проведать. Пахом день-деньской в поле работает. Придёт домой, поест, станет рассказывать: кого встретил, какие новости слыхал. Потом идёт в избу, ложится на полати спать-отдыхать. Привык уже, что дома его Лиза дожидается. Курочки, уточки по двору похаживают. Всё прибрано. Подметено. Дорожки цветами обсажены.
Люди идут по улице, через забор заглядывают, любуются. «Хорошую жену Пахом в свой дом привёл. Жаль, родители не дожили, а то б порадовались за молодых», - судачат соседки. Одна только Франя молчала. Только ей ведомо было, сколько слёз выплакали её очи. Ещё подростком засматривалась она на Пахома. Забившись в уголок, плакала, если Пахомова мать за что-то бранила сына. Да и он ни разу соседскую девочку, Франю, не обидел. Её родители смеясь, Пахомовой невестой дразнили. Только всё не так обернулось. Тайком поглядывала Франя за Лизой и выведала таки, что молодые врозь спят. Ничего-то меж ними и не было. Хоть маленькая, а всёж надежда в сердце девичьем закралась. К Пахому приветливее стала. Будто бы нечаянно у колодца с ним встретится. Словцом-другим перекинутся. А не видит его – сама не своя. Всё ходит, вздыхает. Матушка, своим бабьим чутьём почувствовала неладное. Стала допытываться. Франя и призналась во всём матери.
- Вот уж, нашла о ком вздыхать! У них дело решённое. Найдётся и тебе жених, может даже получше Пахома. Выкинь его из головы. Сосед и сосед. К тому же – женатый. А она-то, гляди. Угождает ему. На столе, что ни день – то праздник.. Поди, в тягостях уже…
Вскочила Франя, словно оса её ужалила.
- Не было у них ничего! В шалаше она ночует. А он к ней – ни ногой…
Удивилась мать дочкиным словам и с того самого дня стала тоже подглядывать за соседкой. Постепенно поползли по деревне слухи, да пересуды бабьи.
Однажды, в какой-то праздник, мужики подпоили Пахома и стали поучать:
- Что ты за мужик такой? Пол года терпишь… Раз живёте вместе, то и спать должны вместе.
- Я ж вам объясняю: не-мо-гу! Я поклялся перед святым образом, что до заморозков – ни-ни!
- Вот, дурак! Видал дураков, но ты среди дураков – самый большой дурак… Иди домой, но не в избу, а прямёхонько к ней, в шалаш… А утром она сама под венец запросится. Знаем мы этих баб…
Убедили таки мужика, уломали пьяненького Пахома. Пошатываясь, он, напрямик, через грядки, направился к шалашу. Но, запутался в тыквенных плетях, упал. Ниточки, которые по земле тянулись к шалашу, задёргались, колокольчики зазвенели. Выбежала Лиза, увидела пытающегося подняться пьяного Пахома, рассердилась.
- Всего-то недельку осталось дождаться, а тебя понесла нелёгкая… Уйду я от тебя. Ненадёжный ты человек, слова сдержать не можешь.
Испугался пахом, враз протрезвел.
- Прости меня, за ради Христа. Мужики насмешками донимают. Уже не знаю чем и отбываться.
- Да им-то что? Лишь бы погоготать. А тебе век с женою жить…
Пахом вздохнул и, склоняя голову, пошёл в избу. А Лиза всю ноченьку простояла на коленях перед подаренной матерью иконкой Божьей Матери. Всё молила Царицу Небесную помочь Азарию найти её.
А тем временем, вернулся Азарий домой. Отдал заработанные деньги матери своей. Умылся, стал свежую рубаху надевать, а брат его и спрашивает:
- Куда это ты собираешься?
- Лизоньку свою давно не видал. Пойду, проведаю…
Тут брат рассказал ему всё, что велено было передать. Аж застонал от горя Азарий. Схватился за голову, а что делать, так сразу сообразить не может. Матушка нечаянно услышала тот разговор между сынами, посоветовала:
- А ты походи по деревням, у людей поспрошай: нет ли у вас чудаковатых людей? Пришлые люди всегда чудаковатыми кажутся… И не теряй веры, сынок. Если она тебя так же любит, как ты её, до последнего ждать будет. Только ты поторапливайся. Днём опоздаешь, весь век караться будешь.
Тем же часом, Азарий в дорогу собрался. Перед уходом поклонился матери и говорит:
- Или с невестой ворочусь, или уйду, куда глаза глядят.
Утёрла слезы матушка и сына до калитки проводила.
Идёт Азарий от деревни до села, а от села до хутора. Возле каждого колодца останавливается. Водички попьёт, у здешних крестьян новости расспрашивает, с тайным умыслом, как матушка советовала. Вот, в одной деревне мужики коней поили. В ответ на его вопрос, расхохотались.
- Есть у нас чудак один. Местный он. Откуда-то невесту в свой дом привёл. А та ему голову заморочила. Будто бы до самых первых заморозков им жениться нельзя. Одна, посреди огорода в шалаше живёт. А он, ждал-ждал и запил. Каждый день просит её в дом войти. Она – ни в какую!
- Бродяга какой-то сказал ему, будто бы только та девушка станет ему верной женой, которая сама, по своей воле, через порог ступит, - подняв вверх палец с жёлтым от самосада ногтём, добавил средних лет мужик. Крякнул для пущей убедительности и, нахмурившись, прикрикнул на гогочущих зубоскалов. – Правильный мужик, Пахом! Выдержку имеет. Будет у них ещё время, наживутся ещё.
Ничего на это не ответил Азарий. У встречных мальчишек спросил: в какой стороне дом Пахома? Потом забрёл в кусты и прилёг отдохнуть.
Далеко за полночь, когда луна мирно катилась по звёздному небу, освещая уснувшую деревню, Азарий разыскал дом Пахома. Перелез через забор и по мостку добрался до шалаша.
- Здравствуй моя Горная Козочка! – войдя в шалаш, поприветствовал любимую девушку.
Обнялись они, порасспросили друг дружку, что да как и стали торопливо собираться в обратный путь.
На следующий день, так и не дождавшись завтрака, сунул Пахом хлебца за пазуху и в поле за снопами поехал. Привёз снопы. Зовёт невесту снопы с воза принять. А она не откликается.
«Может, приболела или случилось чего?» - с тревогой в душе, подумал он. Не обращая внимания на путающиеся в ногах плети, направился к шалашу. Откинул полог, глянул, а на столе, который сам же и сколотил, стоит здоровенная тыква. Рассердился парень. Схватил ту тыкву и хрястнул ею об землю.
Так ему обидно стало, что он вошёл в избу, сел на лавку и заплакал.
- Ну, почему я такой несчастливый? Другие парни женятся, а на меня ни одна девушка и взглянуть не хочет…
Фране, наблюдавшей за всем происходившим из-за плетня, больно было смотреть на страдания соседа. Повинуясь зову любящего сердца, вошла в его дом, села рядом на лавку и погладила его по руке. Пахом взглянул в её глаза, и всё ему стало понятным.
- Дурак же я, дурак! За невестой в горы ходил, а она тут, за соседским плетнём подрастала.
В ту осень поженились Пахом с Франей, а Азарий взял в жены Лизоньку. В любви и согласии прожили они до самой старости. Внукам своим по праздникам рассказывали, как искали счастье своё.
- И я тебе рассказала, внученька.
12 марта 2008 года.