В одном селе жили старик со старухой, а с ними сын с невесткою
да внучек Макарка. Жили да жили себе, ничем особым на селе не выделялись, на чужое не зарились, с соседями не ссорились, знай землицу пахали, рожь сеяли, щи хлебали и никого не донимали.
Однажды, уже под осень, собрался дед Антип в лес. Не столько
грибы-ягоды собирать, сколько поглядеть: в какой стороне орехов
больше уродилось да сухую лесину высмотреть. " Коромыслице наше: идешь,
а оно поскрипывает, вроде как подпевает. Знать не долго ему "петь"
осталось, пора ему замену готовить", - думалось деду.
Макарка увидел, что дедуля топорик за пояс заткнул и с ним в лес запросился.
- Пусти меня, бабуль, с дедом в лес. Я от него не отстану. А глаза у меня вон, какие зоркие, ни один грибок от меня не спрячется...
- Ну, коли ты такой глазастый, как без тебя в лес идти? Иди уж.
Да почаще под ноги гляди. Лопаточки чай новые надел, поберёг бы
маленько...
- Бабуль, я кислицы наберу. Правда-правда, целый туесок.
- Да иди уж. В прошлый год, кислицу всю под куст вывалил, а
домой в туеске ежа припёр. А что с него проку? Пофыркал, пофыркал и в
лес убежал. Добытчик! Ты уж гляди за ним Антипушка. Дитё он ещё, как
есть дитё. Чего в голову взбредёт, то и делает.
Так и ушли они спозаранок, по росе в лес, а воротились в село уже
под вечер. Идут по своей улице и не узнают её. Видать злые вороги
прошлись по селу: ворота разбиты, разная утварь по дворам да по дороге валяется. Ни тебе коровьего мычания не слыхать, ни крика петушиного, ни собачьего брёху. Там, за яром, видать уцелела одна, воет бедолага, всю душу вынимает.
Подошли они к родному дому, а дома-то нет. Одни головешки догорают.
Чуть поодаль стоит старуха: босая, простоволосая. Стоит сердешная, и
плакать уже не плачет, а только что-то в полголоса бормочет. Чего говорит - не понять, свихнулась, поди. Да и как тут не свихнуться, коли горе лютое в каждом дворе побывало, ни старого, ни малого не пощадило. Увидела мужа и внука любимого, Макарку, замахала на них руками.
- Уходите отседова, пока живы!
Старик порасспросить её силится, а она только схватилась за грудь,
охнула и упала, как подкошенная.
- Ах, Боже Праведный! Отчего так на свете деется? Не ветры-ураганы
по селу прошли, не звери лесные ворвались на наши дворы, а люди-человеки, в муках матерью рождённые. Ах, люди, люди! Зачем глумитесь вы
над братьями своими? Зачем кровушкой невинной землю поите? Аль зависть
да жадность вам покою не даёт? Ах, доколе же горю тешиться? Видать
зверь лесной мудрее вас будет...
Похоронил он свою старуху, поклонился родному пепелищу, взял Макарку за руку и пошли они, куда глаза глядят. Шли да шли полями широкими и лесами дремучими, набрели в лесу на домик старенький. Оглядели его со всех сторон, посидели на завалинке и стали советоваться.
- Сколько не ходи, а где-то надобно и обосноваться. Понраву ли тебе это место, внучек? Гляди, и озеро покоем дышит, и кедрач недалече,
стало быть, с орехами будем. Да и дичь тут водится. Чай не пропадём.
Как думаешь, Макарка?
- Правда, твоя, дедуль. Место хорошее. И печь в доме есть. Как заберусь я на неё, спать буду три дня и три ночи. Уж больно устал я
ходить, дедуль, неприкаянно. А тут, какой-никакой домишка, а свой.
- Ишь как рассудил! А я-то думал, что в твоей голове одни воробьи
чирикают, а они уже гнезда вить начали. Добре, внучек, только спать
тебе не придётся. Поди-ка хворосту подсобери, чай не больно-то полежишь на холодной печи, да на пустое брюхо.
Так и остались жить в этом домике дед Антип с внуком Макаркой.
Дровец на зиму припасают, грибы-ягоды собирают, коренья всякие да
орехи лесные. Сколько по лесу не бродили нигде следу человеческого
не видели. "Хорошо-то как, будто в Раю. Птицы поют, листики на деревьях шепчутся. Зайцы по подворью бегают, видать не пуганные. Того
и гляди медведь-батюшка на чаек пожалует..."- улыбается своим мыслям
старик.
- Макарка, а Макарка!
- Чего, дедуль?
- А не скучно ли тебе в лесу-то жить?
- Не, не скучно, - не задумываясь, выпалил внук. - Вон там, под
старой вывороченной елью, лисья нора есть. Я там вчерась троих лисят
видел. А белка к нам на чердак забиралась, наверно орешки искала.
Не стал дед ничего больше у внука выспрашивать. Слушал его нехитрые рассказы о всякой всячине лесной и думал: «Почему так получается?
Смотришь на мир Божий и душа радуется. Вот тебе и травы лесные, и
рыбка в озере играет, и дождичек, по милости Божьей, всё вымоет, будто к праздничку землю-матушку готовит. А посмотришь вверх, кроны сосен небушко подпирают, березки лебедушками в круг озера стоят. Того
и гляди, взмахнут зелеными крылышками и улетят. Ан нет, не улетают.
Знать место здесь благодатное. Живи да радуйся... А разве ж там
места хуже этих? - вспомнилась старому родная деревня, что тянулась
вдоль тихой реки. - И там своя красота была. А не смотрелось на неё
отчего-то. А от чего? - Дед Антип стал в памяти перебирать все житье-
бытье свое, соседей ближних и дальних. И пораздумав, с укоризной покачал головой. - Грешен человек и куда он не пойдет, грех за ним
тянется. Нет ему времени красотой любоваться. Всё рыщет: гдеб чего
поболе ухватить, да из-за этого грызутся про меж собой людишки, как
собаки голодные. Э-эх, люди-люди! Царю Небесный, Утешителю душе ис-
тины... Приди и вселися в ны и очисти от всякой скверны, спаси Блаже
души наши..."
Дед Антип опустился на колени и глядя в просвет меж качающихся
верхушек деревьев, которые будто в хороводе девчата, стояли вокруг
него и махали кружевными платочками.
- Ты чего, дедуль? Али случилось чего?.. - окликнул его Макарка.
- Тьфу ты! - сплюнул дед. - Накаркаешь ещё чего. И поднимаясь
с колен, тяжело опираясь на сучковатую палку, бормотал в пол-голоса. -
В церковь бы надо сходить. Да где она? Тута и звону колокольного не
слыхать... Ну да ладно. Покойно здесь и за то слава тебе Боже.
- А то пойдем, дедуль, поищем деревню, да по базару побродим.
Может чего и увидим.
- Увидим, увидим, чего там глядеть?! Грех там да беспутство!
Человек, как тот ручей, меж двух бережков бежит. То к добру прибьётся,
то во зле извоздякается. Вот так и живём, хлеб с мякиною жуём.
- А зачем же он к злому берегу пристает? Что ж он греха не боится? -
спросил, поразмыслив, Макарка.
- Греха-то все боятся, только Нечистый им злые мысли нашёптывает,
искушает, стало быть.
- Зачем же он его слушает?
- Слаб человек, податлив. Ищет стёжку покороче, а кусок послаще.
От того и изворачивается, суетится, торопится. А кто спешит, тот и
грешит.
- А куда спешит, дедуль? - переспросил мальчик.
- Куда, куда, да каждый в свою сторону. Кто торопится разбогатеть,
на всякие хитрости пускается, кому зависть спать не даёт, кому силушку свою показать не терпится. Оно, знаешь Макарка, ежели заглянуть
в душу человеческую, как в старый колодец. Сверху водица блестит, а
начни чистить: грязи там - таскать не перетаскать. Так-то внучек.
Всякого повидал я на своем веку. Вот только здесь, в лесу и нашёл покой.
В тишине да в благости и помирать не страшно.
Неспроста дед Антип о смерти заговорил. Знал, что близко она уже.
На Макарку поглядывал да всё мысленно упрашивал костлявую: "Погоди маненько, дай мальцу подрасти. А то, второпях, обоих загребёшь..."
К осени занедужил старик. Лежит на лавке, глухо кашляет, содрогаясь
всей грудью, утирая рукавом выступивший пот. Макарка сидит на низенькой
скамеечке, у печи, смотрит на огонь и думает: «Совсем дедуле худо. Ежели
б знал, чем хворь унять, себя бы не пожалел, добыл бы..."
Задремал дед и Макарка полез на печь. Только коснулся головой подушки, как уснул крепким сном. В тот же час приснилась ему яблоня:
старая, кривая и корявая. А на той яблоне одно-единственное яблочко.
И так ему захотелось того яблочка, аж слюнки потекли. А оно покачивается
на ветке, то одним бочком повернётся, то другим, будто вовсе это не
яблочко, а вреднющая соседская девчонка Мелашка, которая была
на два года старше его и, то и дело, дразнилась.
У Макарки сами по-себе, кулаки сжались. Не-ет, в этот раз обиду
её не стерпит. Он ей так задаст... А яблочко, вдруг, остепеняясь,
говорит:
- Рано тебе молодильное яблочко есть. Вот ежели б твоему дедуле дать...
Макарка проснулся, будто толкнул его кто-то. Дедушка глухо кашлял
на лавке. В доме было темно, только в печи иногда потрескивали угли,
то, вспыхивая, то угасая. По стеклам, по земляному полу бродили весёлые
блики.
- Дедуль, а дедуль!
- Чего тебе. Я думал ты спишь…
- Дедуль, а где растут молодильные яблоки?
- Эко, куда хватил! Да кто ж его знает. Слыхал я о них. Сколь
народу сгинуло их искавши! Всё царю хотели угодить. Говорят, что
яблонька та, для всякого люда невидима. И ты её незнамо, где пойдешь
искать, а она тута да не про нас. Вот оно что. Да ты спи, спи.
Ещё и петухи не пели, - перекрестив зевающий рот, старик
повернулся на бок и затих.
Макарка тоже повернулся на другой бок и уснул. Опять снилась ему
яблоня, дразнила своим наливным яблочком, а к себе не подпускала.
- Ну, погоди! Споймаю тебя, негодное... - бормотал во сне Макарка.
Утром, только начало светать, слез Макарка с печи, отодвинул занавеску и стал смотреть в окно.
- Ты кого там цельную ночь ловил? - спросил внука дед Антип. - Ты
что-то, помнится, о яблоке молодильном говорил. Не оно-ль тебя дразнило во сне? Пустое! Не верь ему, обманет. Заведет в чащу лесную, аль
на болото, а в руки не дастся. Одна маета. Да и то сказать: сколь
отпущено человеку веку - столько и живи. А яблоко, сверх того, сулит
вторую молодость. Ну, был я молодым, тогда одни думки были, теперь
другие. Тело омолодится, а душу-то не подменишь...
- Да вот же она, яблоня! - показывая пальцем в окно, торопливо
сказал мальчик. - От яблочка, как от горящей свечки, сиянье идёт.
Я сейчас его, дедуль, сорву.
- Не ходи, Макарка! Не ходи, обманет!
Но мальчик уже не слышал. Выскочив за дверь,
побежал напрямик, к яру. Первый раз ослушался дедушку с тех самых пор,
как ушли они из родной деревни. Уж как хотелось ему сорвать то яблочко
для дедушки, чтоб не слышать больше, как донимает его кашель.
Макарка бежал со всех ног, но и яблоня не стояла на месте. Она
будто пряталась за деревья. Только яблочко красноватым огоньком дразнило преследователя. А ему чудилось, что соседская девчонка показывает язык. Мальчик, сжимая кулаки, неразбирая дороги, бежал за этим
дразнящим чудом.
Целый день гонялся он за яблоней. Изорвал рубаху, исцарапал лицо,
в кровь избил ноги, но всё напрасно. Наконец остановился, плюнул себе
под ноги и, как говаривал дед Антип, насупив брови, сказал:
- Глупая это безделушка. Незачем на неё и время тратить. Пойду хоть
хворосту наберу и то польза. Вдруг яблочко засияло спокойным золотым сиянием, будто смирилось
со своей участью и решило покорно дождаться своего нового хозяина.
Мальчик, поколебавшись маленько, пошел на этот огонек. Подойдя поближе
он осторожно протянул к яблочку руку, но в испуге отступил назад.
Кривобокая, корявая яблоня росла над самым обрывом, вцепившись корнями за краешек земли. Макарка опять протянул руку и, сделав маленький
шажок вперед, остановился. Сухая, почерневшая ветка, острым копьём
нацелилась на него, как раз на уровне глаза. Ни увернуться, ни обойти
её было не возможно. В глубине обрыва, будто насмехаясь над
ним, журчала речушка.
- Ах, вот ты как! Яблоко мне нужно не для баловства. Мне, во что
бы то ни стало, нужно спасти дедушку...
Ни один листик не качнулся на яблоне. Решение он должен был принять
сам. Он, поразмыслив немного, сказал еле слышно:
- Что ж, если для спасения дедушки, я должен пожертвовать глазом,
пусть будет так.
Он решительно сделал ещё один шаг. Острый конец ветки коснулся глаза
и, в тот же миг, яблочко само упало ему на ладонь. Страшная боль пронзила тело и он, качнувшись, отступил назад.
- Ты смелый мальчик и у тебя доброе сердце, но ещё многому в жизни
придётся научиться, - послышался скрипучий голос яблони. - Яблоко дедушке уже не потребуется, но ты береги его, в трудную минуту оно тебе
поможет. И ещё помни: самое ценное, что может человек получить от друга
- это добрый совет. Совсем худо будет – меня кликни.
Сказав это, яблоня вспыхнула синим пламенем, и исчезла, как и не
бывало.
- Чего она там говорила, что "яблоко дедушке уже не потребуется"?
Как это не потребуется? Вот уж не люблю я тех, кто на себя туману
напускает. Нет, чтоб толком объяснить человеку…
Так бормоча себе под нос и рассуждая вслух, мальчик шагал обратно
к лесному домику. От усталости ноги плохо слушались. Яблочко, светившееся золотым сиянием на яблони, в его руках стало обычным яблоком
с чуть румяным бочком. Макарка, повертев его в руках, сунул за пазуху.
Прикрыл ладошкой один глаз, потом другой и удовлетворённо улыбнулся.
Оба глаза были зрячими.
- Вот и хорошо. Устал я. Вот посижу, отдохну и домой, к дедушке, побегу.
Только он сел на траву, как сон навалился на него и продержал в
своих объятьях до самого восхода солнца. Проснулся Макарка и, ругая себя за оплошность, зашагал бодрым шагом. Только к вечеру
вышел на ту поляну, где их домик стоит.
- Дедушка! Дедушка! Я тебе яблочко принёс! - вбегая в открытую настежь дверь, выкрикнул парнишка. Но дедушки в доме не оказалось. Макарка
сел на завалинку, под окном и стал ждать. Оглядевшись, увидел свеженасыпанный продолговатый холмик. Он сразу вспомнил, что такой же холмик
он видел на погосте, где похоронили бабушку. Страшная догадка болью
отразилась в груди. "Опоздал! Проспал!.." - упрекал самого себя. Вспомнив о яблоке, вытащил его из-за пазухи и хотел, было, запустить им,
со всего размаху, в кусты. А оно, вдруг, засветилось изнутри тихим сиянием
и послышался скрипучий голос яблони:
- Не бросай яблочко. Береги его. Теперь в нём твоё спасение. Иди в
дом и ложись спать. Завтра начинай готовиться к холодам, зима уже в пути.
О дедушке не горюй, время его вышло. Помни его наказ и живи себе с
Богом.
Вытер Макарка слёзы, поклонился дедушкиной могиле и в дом вошёл.
Яблоко положил на полку, где дедушка завсегда хлеб полотенцем прикрывал.
Нашёл там сухарик, съел его, водичкой запил и спать лёг. Невдомёк ему,
малому, кто в такой глухомани дедушку схоронил и, какой-никакой, крест
поставил. Знать нашлась добрая душа.
А завтра, чуть свет, взял Макарка топорик и стал дрова на зиму рубить.
Полетели дни за днями, то грибы собирает да сушит, то кедровые орехи, то
яблоки лесные припасает. Стал припоминать, как чего дедушка делал и себе
пробовать. Вскоре зима всё белой шалью укрыла, окошко узором украсила.
Макарка сидит в избе, полешки в печку подбрасывает и орешки щёлкает.
Вышел он как-то во двор, снег от крылечка отгрести, глядь, а птички сидят
на тонкой веточке, нахохлились. Холодно им, бедняжкам. Забежал парнишка
в дом, чтоб им чего-нибудь поесть вынести и, тихо так, сам с собой говорит:
- Повесил бы я им жёрдочку под потолок, залетели б они, погрелись,
поели и летите себе птахи вольные. Так нет ведь, забоятся поди...
Глядь, а под потолком жёрдочка уже качается. Открыл он дверь и кричит:
- Эй, пичужки малые! Летите в дом, гости дорогие! Не бойтесь, не обижу!
А птички, будто того и ждали. Залетели, сели на жёрдочку, пёрышки чистят,
песенки поют да на краю столешни зёрнышки клюют. Захотят на волю, откроет им дверь Макарка, и рукой вслед помашет.
Так и коротал зиму Макарка. Всё ничего, только хлебца маловато. Каждое утро находил на полке маленькую корочку хлебца. Откуда она там появлялась - ему не до ума. Одно только стал примечать, что яблоко, с каждым днём всё меньше и меньше становилось. А как сошли снега, посмотрел на полку, а там вовсе маленький сухарик лежит. Поискал глазами яблочко, а от него одно зёрнышко осталось.
- Что же делать теперь, как жить дальше? - почесав в затылке, спросил сам себя Макарка.
- Ты человек, твое место среди людей. Иди к людям, - донёсся еле
слышный скрипучий голос яблони.
- И то верно. Пора в дорогу собираться.
Хотел, было, зёрнышко за пазуху спрятать, а оно меж пальцев проскользнуло и меж половицами в щель провалилось.
- Наверное, не захотело к людям идти. В лесу родилось, в лесу и
осталось. Прощевай, спасибо за всё.
- Совсем худо станет, приходи, - послышался все тот же скрипучий
голос.
- Спасибо, родная! Век помнить буду!
Запихнул Макарка топорик за пояс, поклонился дедушкиной могиле и
пошёл куда глаза глядят.
Идет Макарка лесом, то на гору поднимется, то спустится к ручью
и везде, куда не ступит деда Антипа вспоминает да себя корит, что
мало слушал его. "Ты, Макарка, как тот кузнечик, одно баловство на
уме. Чаще под ноги гляди, умнее будешь", - прорезались в памяти дедушкины слова. Стал он под ноги глядеть, следы звериные примечать.
Из дупла прошлогодние беличьи припасы достал, поблагодарил маленькую
хлопотунью за гостинец и дальше пошёл.
Вдруг, на стволе старой берёзы, увидел глубокие царапины, подставил ладошку и закапал в неё берёзовый сок. Но только мальчик поднёс
руку ко рту, как разглядел на влажной земле большие медвежьи следы.
Страх мелкой дрожью по спине пробежал, оросились следы пролитым берёзовым живительным соком. Заозирался маленький путник, боязно в лесу, а тут ещё туча на солнце накатила, запокапывал дождик.
- Куда теперь идти? В какую сторону податься? - сквозь слёзы промолвил Макарка.
На соседнем дереве дробно застучал дятел.
- Братец лесной! Выведи меня из лесной глуши к людям. Заплутал я,
самому не выбраться, - утирая слезы, попросил мальчик.
Дятел склонил на бок головку, пристально посмотрел на него и,
пискнув, перелетел на соседнее дерево. Макарка послушно пошёл за ним.
Долго пробирался через кустарники пока не услышал собачий лай. Две
собаки, перекликаясь, бежали ему навстречу. Дятел отрывисто пискнул
и яростно застучал высоко в ветвях. Услышав тревожный стук мальчик
догадался о грозящей опасности и начал торопливо взбираться на дерево.
Ещё и отдышаться не успел, как две рыжие собаки, принюхиваясь, заметались под деревом. Вскоре сердитый лай разорвал лесную тишину.
- Ну, чего вы злитесь? Будто я вас обидел чем…
Собаки не слушали его слов и, задрав головы, истошно лаяли.
- Будет, будет вам! Бельчонка, что ли, увидели. Не пугайте малого,
до первых заморозков пущай погуляет.
Макарка смотрел на прихрамывающего, ещё нестарого человека, пытаясь распознать: каков он и что привело его в такую глухомань. Тем
временем мужик подошёл к дереву, слегка постучал по нему палкой и
поднял вверх глаза.
- Никак лешака на дерево загнали! Цыц, окаянные! - прикрикнул
незнакомец на собак.
- Я не лешак. Я Макарка. Мы с дедушкой Антипом в лесном домике жили.
А потом я один зиму зимовал. Только есть больше нечего и я к людям
пошёл, и...
Мальчик шмыгнул носом и вытер рукавом слёзы.
- А я ещё подумал: отчего две ложки на столе лежали? Видать, я твоего
дедушку по осени схоронил. Сам-то ты, где по тому времени шастал?
- За хворостом пошёл и заплутал нечаянно.
- Ну-ну, слезай с дерева. Чего там вороном сидишь? Пошли отседова!
Нашли, кого караулить, - прикрикнул на собак хозяин.
Когда Макарка ступил на землю, оправил на себе одежонку и взглянул
в глаза незнакомцу. Тот крякнул отчего-то в усы и неторопливо пошёл по
ему только ведомой тропинке. Мальчик, боязливо поглядывая на собак, поспешил
за ним.
"Не больно-то приветлив этот бородач. Лешаком меня обозвал. Сам-то
ты кто? - глядя в спину идущему впереди, размышлял мальчик. - Дедулю
схоронил, а в избе ни на что не позарился. Видать не жмот, дедуле он
бы понравился. Но о яблоне я ему всё равно не скажу", - твердо решил
мальчик.
Живёт Макарка у дядьки Прокопа, с собаками подружился. Стал понемногу привыкать к новому месту, только к хозяину подворья как-то
всё приноровиться не может. Не сказать, что он угрюмый мужик, а всё
молчком, со своими мыслями наедине. За день пару слов промолвит -
вот и весь разговор. Макарке поначалу тягостно было, всё дедулю
вспоминал, потом пообвык, решив, что уж таким он уродился. А мужик сам
одежонку шьёт, сам хлеб печёт и козу доит, да и мальчонка за
любую работу охотно берётся. Дядька Прокоп только удовлетворенно
крякнет и уйдёт с собаками на несколько дней. Куда он ходил и
что там видел, о том Макарка его не спрашивал. Пересвистывается с птицами
лесными да огородишко возле дома раскорчёвывает. "Человеку без огородины не прожить", - вспоминались ему слова деда Антипа. Дядька Прокоп, видя такое усердие, раздобыл семян и, не сказав ни слова, опять ушёл куда-то недельки на три.
Время незаметно перекатывает дни, оставляя позади прожитые годы.
Поседел дядька Прокоп, а Макарка поднялся ладным парнем. Летом за
огородиной ходил, траву косил, зимой зверя промышлял. По весне, когда дядька Прокоп бережно запихивал беличьи шкурки в большой холщовый
мешок, сам запросился с ним на ярмарку.
- Грех там, в этом скопище людском. Замараешься, вовек не отмоешься.
- Живут же люди по городам да сёлам и ничего, - стоял на своем Макар.
- Живут, как те жуки навозные. Обман да плутовство, пьянство и распутство в один клубок сплелись. Богу молятся, а с грехом живут. С души воротит мне такое житье, - проворчал старик.
- Дядя Прокоп, а сам-то ты давно в лесу живёшь?
- Ну-у, я живу себе, годы не считаю, - пожав плечами, ответил он. -
На хуторе мальцом жил. После пожара сиротствовал. Да-а, побродил по белу свету. Послушником при монастыре столько-то времени пробыл. Но скажу я тебе, что и там без греха не обходится. Потом в лесу уединился.
- Дядя Прокоп, ты и грамоту знаешь? Научил бы меня буквы складывать, а?
- Научу, чего ж не научить. Только, порою, легче пахать, чем грамоту познавать, а потом ещё и в раздумье маяться. Ну, собирайся, коли на ярмарку идти надумал. Не долго мне осталось землю-матушку топтать. Привыкай.
С ярмарки вернулись они дня через три, уставшие и молчаливые.
Попили козьего молока, и спать легли. На следующее утро стал Макар
расспрашивать:
- Дядя Прокоп, откуда ж столько народу на ярмарку набежало?
Все куда-то спешат, суетятся, будто крупа в кипящем горшке, а испробуешь того варева - выплюнешь, опасаясь как бы не отравиться.
- Верно, ты подметил, видать и у тебя не пустой горшок да не на
трухлявый пень поставлен, коли над сим размышлять стал.
- А отчего так? - допытывался Макар.
- От чего? От невежества, от греховных мыслей людских. Всё-то
человеку нужно побыстрей и побольше, а большое дело и большого труда
требует. Вот плутоватые, нечистые на руку людишки норовят кривой дорожкой обойти да поболе в карман положить. Только не по-божески это.
- Растолкуй мне, дядя Прокоп, - попросил Макар. - Всяк по-своему
о жизни печётся, а где ж она, та самая правда-истина?
- О-хо-хо, не враз всё осмыслишь, а уж словами передать и того
хуже. Ну да слушай, а чего сказать не сумею, в книгах ищи и думай,
думай сынок.
Первый раз дядька Прокоп Макара сыном назвал. Потеплело в груди
у парня, даже предательский ком к горлу подкатил. Он благодарно
посмотрел на старика и стал слушать. А тот рассказывал о житье-бытье
крестьянском, вздыхал и надолго замолкал, тем самым, давая осмыслить
сказанное и начинал новый рассказ. Никогда они так много не говорили,
как в эту зиму. Допоздна лежали на полатях и размышляли.
- Можно ли верить людям, дядя Прокоп? - разочарованно спросил Макар.
- Кому верь, а кого и поостерегись. Вот, к примеру, придешь на
ярмарку, в надежде купить нужную вещь, ходишь рядами, высматриваешь
товар. Вдруг привяжется к тебе барышник и начнёт совать в руки какую-то никчемушную вещицу, о которой ты, может быть, и не слышал никогда,
не то чтоб нуждался в ней. Так уж он её расхваливает, пересыпая слова клятвами и всяческими уверениями, так голову заморочит, что, вопреки рассудку, начнёшь думать: "Как же я раньше мог жить без такой чудной вещицы?" А придешь домой, поостынешь, рассмотришь её хорошенько и плюнешь. "Не курица, не утица, а ворона крашеная! Где только мои глаза были? Вместо нужной вещи купил этакую дрянь..." И начнешь костерить барышника, а больше всего себя самого да что толку…
А то, бывает, стоит бедолага босой, в рваной одежонке на ветру,
смотрит на тебя слезящимися глазами и протягивает руку, прося милостыни. Жалость обоймёт душу, и потянешься за денежкой. А как же?
"Одарить нищего - дело святое", - подумаешь при этом. Потом глядишь,
а он уже пьяный валяется в непотребном виде. Муторно как-то на душе,
будто червивое яблоко откусил.
И чем словоохотливей говорил дядя Прокоп, тем тревожнее становилось на душе у Макара. "Видать недоброе чует старик. Спешит выговориться да меня, дурака, уму-разума поучить", - думал притихший парень, и как в воду глядел. Весеннее солнышко заглядывало в маленькое окошко лесного домика, а хозяин щурился, глядя на светлое пятно на полу и вздыхал:
- Ты, Макарка, видел ту рябину, возле большого камня?
- Видел, а что?
- Вот, под нею, и похоронишь меня.
- Что ты, дядя Прокоп?
- Погоди, не перебивай. Домовину, гроб, по-вашему, я давно уже
выстрогал. На чердаке он. А крест святой сам сколотишь. И не кручинься по мне. Я своё пожил.
- А я-то как?
- Ты? Походи по белу свету, погляди, подумай. Кое-чему я тебя
научил, остальное сам смекай. А тошнёхонько станет - возвращайся
в лес. Деньжищи, что осенняя листва, шуршат, а что толку. Тут
другая цена человеку. И ещё помни: не бойся рук замарать, бойся
душу изгадить. Человек уступчив, а грех прилипчив. Ну да ладно.
Устал я что-то. Вздремну, а ты погуляй.
Вышел Макар во двор, погладил собаку, а сам думает: «А не сходить ли мне на могилку дедушки Антипа? Что-то невесело мне нынче..."
Кликнул собаку, взял длинную палку и пошёл по весеннему лесу, всё
в гору да в гору. Не раз и не два приходил он к этому полуразвалившемуся дому, сидел на брёвнышке, вспоминал доброго дедушку Антипа
и перебирал в уме всё, что сохранила детская память.
Сегодня он так же сел на брёвнышко и задумался: "Дедушка Прокоп
сильно приопал за эту зиму. Неужто я опять останусь один? Что же
мне делать?" Вдруг на мысль пришли слова яблони: «Самое ценное, что
может человек получить в трудную минуту - это добрый совет. Будет
трудно тебе, приходи". Слова прозвучали так явственно, что Макар тут
же оглянулся и застыл от изумления. Прямо у изголовья дедушкиной
могилы росла та самая кривобокая яблоня, а на ней слегка покачивалось одно-единственное яблоко.
- Матушка-яблоня, дай мне яблоко для дядьки Прокопа. Так мне
жаль его, что и не передать.
- Возьми мое яблоко, но захочет ли его есть старый Прокоп? -
усомнилась яблоня.
- Этот волшебный плод подарит ему молодость. Мы, с ним, будем
ходить по белу свету. Лучшего друга мне вовек не отыскать.
- На всё воля Божья!
В одно мгновение яблоко оказалось в его руке, а яблоня исчезла, будто и не бывало её тут вовсе. Макар поклонился дедушкиной могиле и воротился ко двору дяди Прокопа. Калитка оказалась открытой и парень, удивляясь своей забывчивости, шагнул в сени, но, услышав в доме чужой голос, остановился. Не желая мешать беседе, решил подождать на завалинке. Неожиданно долетевшие слова приковали его к месту.
- Мы с тобой, Прокоп Демяныч, соседями были. По одной тропинке хаживали, в лапту играли. Это уже потом дорожки наши разошлись. Ты по
монастырям да по скитам ходил, пока здесь не обосновался, а я, э-эх!
Чего я только не делал. Всякое ремесло испробовал да ни одно к душе
не пришлось. Ты бобылём век прожил, а я скольких женщин обидел, обнадёжил, обманул. Даже имена их запамятовал. Собою крепок, красив был,
всё мне нипочём. Да только всё до поры, до времени. Перед тобой, истинный Бог, как на исповеди говорю. Кровь невинная на мне! Душегуб я, с большой дороги!
- А ко мне по что шёл? Видишь сам, злата-серебра я не нажил. Бери
чего хочешь, и уходи подобру-поздорову.
- Зачем мне богатство? Стар я. Чую Смертушка за мной следом ходит.
Страшно мне, Прокопушка! Скоро, за грехи мои, перед Богом ответ
держать. Замолить бы, искупить бы прегрешения мои да времени уже не
осталось. Силы в землю ушли, еле до тебя дотащился. Не откажи, дай
добрый совет, за ради памяти о дружбе нашей ребячьей.
- Поздно ты ко мне за советом пришёл. Весь путь, отмерянный Судьбой,
позади остался. Мы с тобой на самом краю. И у моего изголовья Смертушка стоит. Чем же я тебе помочь могу? Проси у Бога прощения, а меня
не замай. Дай в эту великую минуту с сыном, Макаром, проститься.
Макар, как услышал эти слова, вошёл в горницу и склонился над стариком.
- Дядя Прокоп! Отец мой названный! Я тебе молодильное яблоко принёс.
Съешь его и силы вернутся к тебе. Мы с тобой неразлучными друзьями до
веку будем, - горячо зашептал Макар.
- Все дела земные я уже завершил и не о чем мне больше жалеть.
Теперь Всевышний к себе призывает, как же мне его ослушаться? А за
яблоко спасибо, сынок. Только дай его тому человеку, что в сенях стоит.
Пусть откусит от него всего маленький кусочек. Это яблоко тебе дадено.
Кому б ты его не давал, к тебе и воротится, но только до той поры,
пока с совестью своею в ладу будешь жить. А теперь прощай, сын мой...
Похоронил дядю Прокопа Макар под рябиной, у большого камня и стал
в дорогу собираться. Вспомнил о яблоке, о прощальном слове дяди Прокопа, догнал согбенного старика и смущённо протянул ему волшебный плод.
- Откуси, добрый человек, маленький кусочек от этого яблока и
силы вернутся к тебе.
- Слыхал я о молодильном яблоке, - молвил старик. - Дороже всякого
богатства этот дар. Совестно мне, разбойнику-душегубу, даже прикасаться
к нему.
- Коли совесть в тебе заговорила, может статься, что выпросишь прощения у Всемилостивейшего, но для этого нужно время. Я это яблоко дяде Прокопу нёс, а он тебе его велел отдать.
- Поистине Божий человек был Прокопий, царствие ему Небесное. Да
исполнится воля его!
С этими словами, помолясь, старик откусил от яблока маленький
кусочек и тут же вернул его Макару. Оказавшись на ладони у парня,
яблоко вспыхнуло голубым огнем и вмиг стало таким, как было. Макар
взглянул на старика и подивился его преображению. Спина выпрямилась,
седых волос поубавилось, только неизбывная тоска осталась в его глазах.
- Спасибо тебе, Макар, за заботу твою. Теперь пойду я по большим
дорогам и малым тропинкам, и всех, кого встречу на пути, буду просить о
прощении. А того пуще буду, сгорая от стыда, рассказывать о тех злодеяниях, которые я содеял за долгий свой век. А там уж будь что будет...
- И я с тобой пойду, коли, позволишь? - решительно сказал Макар.
Много верст по дорогам не мерянным шли они рядом. Множество покаянных слов услышал Макар от старого разбойника. Люди слушали, иные
молились о спасении загубленных им душ, другие плакали и грозились
живём в землю закопать, но всякий раз Макар отговаривал их, просил
не брать греха на душу. Иные молчали, сжимая кулаки, и нет-нет да и
кинет кто-то камень во след, крикнув вдогонку, чтоб, дескать, никогда
больше не возвращался в эти края. И так было ровно семь лет, семь
месяцев и семь дней с того самого дня, как откусил он кусочек яблока.
Среди широкого поля опустился усталый путник на колени, поднял
руки к небу и зашептал только ему и Богу одному понятные слова. Три
раза поклонился до самой земли, лег на спину и руки сложил на груди.
- Схорони меня тут, Макар. Стоял ты у гроба бабушки своей, у могилы дедушки Антипа, закрыл глаза дяде Прокопу и меня, сделай милость,
похорони среди широкого поля. Сам же возвращайся в лес и живи в том
домике, куда привела тебя Судьба в первый раз, ещё мальцом, с дедушкой
Антипом. Чистая у тебя душа, Макарушка, как вода родниковая. А к чистой воде придут люди. Каждого выслушай, добрым словом согрей, советом помоги.
- Что же я советовать им буду, коли сам мало знаю? - с сердечным
трепетом спросил Макар.
- Молись почаще, у совести своей совета спрашивай и на Судьбу не
сетуй, а Вседержитель, уж будь покоен, на ум-разум наставит. Таково
твое предназначение на земле.
Вздохнул старик и закрыл глаза. Выполнил Макар волю усопшего, а
много дней спустя, ступил на порог лесного домика, где жили они с
дедушкой Антипом. Вынул из-за пазухи яблоко и, только поставил его
на стол, как ветхий домик преобразился. Будто только вчера выбежал
Макарка во двор, в надежде сорвать молодильное яблоко.
Много раз журчали вешние воды, падала листва и заметало снегом
звериные тропы с того благословенного часа, как Макар вернулся в
лесной домик. Из уст в уста передавалась молва о мудром Макаре.
Люди шли к лесному домику, а обратно несли в сердцах своих надежду
на милость Божью. Не раз касались яблока губы болящих, жаждущие
исцеления, и каждый раз вспыхивало оно голубым сиянием и возрождалось опять, как возрождается всё живое на земле по воле Божьей.
Жили, живут и будут жить на святой Русской земле светлые душой люди. И пока они под чужую беду будут подставлять плечи свои, не оскудеет земля Русская, ибо приумножая добро продлеваешь век свой…
27 июля 2003 г.