Осеннее
Клин над Кубанью пашет трактор, крик черноголовых галок, летающих стаей за ним, отражается в бездонном куполе неба, ставшем от утренних холодов еще выше и глубже. Тепло полдня становится все желаннее и мимолетнее. Густой запах свежевспаханной земли и этот тонкий, едва ощутимый аромат дымка, какой бывает только ранней осенью, когда дни завершаются то теплыми, то зябкими вечерами – как многозначителен он и сладок. Им так легко дышится. Сколько в нем памяти дальней, далекой, позабытой, словно отзвук казацкой пушки на богом забытом пикете или отражение в зеркале сумрачной старой хаты непонятно кого – то ли самого кошевого Сирка, то ли прадеда, то ли твое собственное.
Запах сырой доливки из коридора, золы, ладана. А на стене старая схема обрезки вишен и черешен, повешенная еще маминым отцов, моим дедом, пропавшем без вести под Харьковом в мае 1943- го.
То вдруг густые, суровые и тягуче болезненные от вчерашней ссадины, разбитого колена, поцарапанной спины.
Что есть жизнь ? Мельтешение бабочки вокруг лампочки, жужжание мухи, бьющейся о стекло в окне коридора? То же самое, только лампочка иная, да окно побольше.
Уже не зовут, почти не зовут, в неведомую даль гудки проходящих поездов, стук идущего по Кубани катера не волнует… Почти не волнует… Уже изъезжено и пересмотрено столько городов, столько мест. Не так манят те, где не был - жизнь везде хлопотна, суетна... Не так сияют новогодние игрушки . Уже совсем не мечтается, а все больше вспоминается.
Безлюдный берег Кубани, летнее утро, сонные, постепенно просыпающиеся белолистки, лениво выворачивающие серебристо-матовую изнанку листвы. Свежесть, густая прохлада воздуха, редеющий туман над речным отливающим сталью полотном воды. Тяжелый всплеск рыбины вызывает в душе радостную суматошность. Знойный полдень с его дремотной бесконечностью и запахом сохнущего разнотравья.
Все как будто так, как и было в детстве и совсем, совсем иначе. Без родителей, родственников, без их памяти, прошлое кажется примитивнее и яснее.
Детство – оно порой кажется таким близким, но недостижимым. Его чары развеяны, нет прежнего зуда в крови от желания окунуться во взрослую жизнь, представлявшуюся морем, сияющим, ослепительно-ярким, неповторимо многообразным, жестоким и таким манящим, вожделенным. Нет, уже не жить теми чувствами, иллюзиями; сказки детства сменились прозой жизни. Уже не хочется городской суматохи, не хочется шума, славы… Спокойствия, возможности думать, размышлять, анализировать… А город… Пусть шумит без меня. Мне так хочется слушать переливчатый говор реки – то нежно шепчущий о чем-то давнем, бывшем не со мной, а с людьми, жившими сотни и тысячи лет назад, то морским прибоем шумящей белолистки, стремящейся поведать о предках. Остаться бы под нею, вслушаться в эпическое повествование и обрести душевный покой и ясность ума.