Когда мне стукнуло лет шесть, мы всей семьей отдыхали на даче у Афанасия Ивановича. Жили мы там неплохо, и днем ходили гулять по зеленым аллеям и к озерцам.
Только одна была странная аллея среди аляповатых дач. Она была длинная и уходила в некий тупик… Вернее, не совсем тупик.
Там, в ее далеком-далеком конце, стояла мрачная, притихшая, необитаемая, но в то же время вроде бы и не заброшенная башня, водонапорная или уж какая. Что называется, без окон и дверей, как готический замок из легенды. А что было за этой башней, заслоняющей собой окончание аллеи?.. Конец света.
Да, именно так сказал кто-то из взрослых. И объяснил, что туда, по аллее «до упора», не надо вообще ходить: там… конец света.
И это было произнесено вполне серьезно, а не шутливо. И несколько раз повторялось позже.
И мы действительно боялись туда ходить. Никогда не гуляли дальше середины этой аллейки. Ибо хорошо помнили, что там. Да.
Мои родители сложно относились к Афанасию Ивановичу, несмотря на то, что во времена моего детства мы вот семейно дружили.
Сложность состояла главным образом в том, что между собой взрослые неоднократно повторяли – мимоходом, но четко, – мысль: Афанасий Иванович столь благополучно достиг звания заместителя директора крупного НИИ, никогда, ни в какие смутные времена, не имел проблемы с властями и жил всегда барски и комфортно просто потому, что в некоторых случаях определенно шел против своей совести. Увольнял, например, из своего отдела не того, кого объективно следовало бы по результатам работы, а того, кто оказывался неугоден по ряду причин. Скажем, чтобы не получилось недовольства со стороны более высшего начальства… И еще подобное случалось… Неважно уж что, но – факт, примеры эти имелись. Однозначно, тут ничего нельзя было пописать…
Фишка состояла лишь в том, что Афанасий Иванович умел всё это делать так неподражаемо ненавязчиво, столь внешне корректно, культурно… И оставался в общении всегда таким вроде милым, улыбчивым старичком. Приветливым, любящим детей и свой сад. Само обаяние с пухлыми румяными щеками… Так не верилось, что этот человек может обидеть даже воробья.
Последний раз я видел Афанасия Ивановича, когда он выступал на конференции в астрономическом институте. Невольно разговор зашел не только о научной работе… Афанасий Иванович упомянул и о нынешней прессе, заметив, в частности, что при всех недостатках, касающихся расцвета «желтой» печати, тем не менее нельзя и не признать: теперь многие журналисты стали более, если можно так выразиться, художниками – ибо бывшие рамки больше не мешают им находить удачные повороты, придумывать интригующие, привлекающие внимание ходы. Этого тоже не отнять, вопрос лишь в том, как и для какой цели применить!
Афанасий Иванович смотрелся прежним, только говорил плоховато – лет натикало уже немало. Он был с виду такой же покладистый и ни с кем не конфликтующий, старающийся излишне не ругать прошлые года, и в то же время не стремился непременно излить желчь на современность, в отличие от многих… И еще он сказал такую фразу:
– Я лично не верю в близкий конец света.
Мне запомнилась эта фраза, ибо я тоже в сие не верил. Да и сейчас не верю, если только, конечно, не случится атомной войны.
Однако особенным невольным эффектом оказалось то, что через даже не месяцы, а кабы не неделю после встречи с астрофизиками Афанасий Иванович… умер. По сути неожиданно. Эта речь негаданно стала его заключительной публичной речью.
Несмотря на неоднозначное отношение к нему, наше семейство всё-таки, по приглашению старшей дочери Афанасия Ивановича, присутствовало на его похоронах и гражданской панихиде.
Афанасий Иванович лежал в гробу, укрытый, так же тихо и умиротворенно, каким казался и живым. Будто он просто безмятежно спал на спине, под льющимся светом хрустальной люстры. Только больше не был румяным, заметно побледнел… И нос у него словно укрупнился.
И почему-то не разбудили его ни колобродящие вокруг люди, ни речи сотрудников его НИИ, выступающих один за другим… Очень крепко он спал. Многие упомянули его всегдашнюю улыбку… Плохого, разумеется, никто ничего не сказал. А один профессор даже сетовал, что, увы, мало видит среди молодой смены таких вот «жрецов науки веселой», а не какой-то другой, вот в чем суть!.. Не скучной, не грустной, понимаете, господа!..
Я хорошо понимал, помня Афанасия Ивановича в жизни, хотя и не работал под его руководством… Понимал однако и то, что о мертвых и дурного, конечно, не говорят, естественно. Бог им судья.
Все выступления подошли к концу, но Афанасий Иванович, спавший прямо в центре парадного зала Дома ученых, так и не проснулся.
Я и еще мой знакомый не сумели втиснуться в автобус, но сориентировались и тотчас поймали такси. Сели внутрь, а я деловито и лихо показал шоферу:
– Пожалуйста, вот за тем красным автобусом с черными окошками!
И мы поехали маленькой колонной на зимнее кладбище.
А потом я всё еще думал: удивительно… Вот был Афанасий Иванович и… исчез. Видел же, как его закопали, аккуратно прикрыв парчовой крышкой, но… Но всё кажется, будто просто его нет дома. И в гости не заявится… Видать, уехал куда-то… Ведь какой-нибудь всего лишь месяц назад сам речь нам толкал; и потом, в коридоре, я еще к нему подошел и отдельно поговорил с ним, опирающимся на ореховую палку… А теперь он не выступает… И в родном институте его нет… И дома тоже… Может, завтра звякнет по телефону? Нигде нету Афанасия Ивановича…
Наверное, всё это тривиально, однако возникало подобное ощущение… Так, ненавязчиво. Невольно. Хотя, конечно, прекрасно понимал, что уж теперь Афанасий Иванович нам точно не позвонит. Не маленький же я был!..
Еще удивительней смотрелось другое. Просто сочетание фактов. Когда в своей последней речи Афанасий Иванович сказал, что не верит в близкий конец света… И через несколько дней умер.
Афанасий Иванович умер. А свет белый – остался. Да.
Наступило лето, и мы с моей подругой Таней отправились сами, «дикарем», в дачный поселок, где некогда гулял и я…
Мы невольно вспомнили Афанасия Ивановича. И вспомнилось мне теперь и другое. Вдруг, неожиданно, практически впервые с тех пор. Та самая загадочная, тянущаяся в самую замшелую глушь поселка аллея, за которой был, как твердили все на даче Афанасия Ивановича, «конец света»… Что, интересно, они имели в виду?..
– Да ну, – засмеялась моя спутница, – наверное, просто за этой башней начинался либо глухой дремучий лес, либо, там, глубокое опасное болото. И так специально говорили вам, детям, чтобы вы туда не полезли. Что и имело эффект.
Я расценил гипотезу подруги вполне здравой. Однако мысль об аллее, за которой был конец света, теперь всё более неотвязно крутилась во мне… И я предложил Тане пойти сейчас к ней.
Таня не возражала.
Мы сориентировались и отыскали ту самую аллею. Она практически не изменилась с тех пор. Такие же дачи по бокам, а далеко-далеко, в самом конце, чернела безмолвная башня…
И я предложил наконец, через двадцать почти лет, отправиться все же заглянуть за эту башню. И увидеть наконец, что на самом деле там, за ней!
Таня согласилась. Хотя и не «враз»… Но так или иначе, мы теперь совершенно целенаправленно шагали по безлюдной аллее.
Вот мы миновали ее середину. Темная башня приближалась. До нее оставалось уже не так много. Мы сделали еще пару шагов и вдруг…
Как из-под земли выскочила… черная собака. Совершенно угольная, от кончика носа до кончика хвоста, без малейшего белого или какого другого пятнышка. Она кинулась нам наперерез, прыгала и лаяла, откровенно перегородив дальнейшую дорогу.
Танька вскрикнула и спряталась за мою спину. Да и грешный аз сам испугался от неожиданности и невольно остановился.
Мы смотрели на бесхозную псину на фоне белой аллеи. А та выжидательно смотрела на нас, карауля движения, – стоя между нами и – той самой башней.
– Нет, всё, давай обратно! – бросила Татьяна и повернула назад. И я тоже следом за ней, что еще оставалось?
И мы пошли назад. Как в детстве, когда мы дотопывали только до середины этой аллеи, но никогда не дальше, поскольку помнили зловещее предупреждение хозяев дачи, куда она ведет.
Но мы выросли, перестали верить в сказки и – решились… Да только вот чем неожиданно закончился путь, когда до цели, казалось, осталось уже совсем немного… Черная, как смоль, остромордая гладкошерстная собака, словно какой-то выходец из преисподней, не подпустила нас, заливаясь бешеным лаем. Нам так и не удалось заглянуть туда. Мы вынуждены были повернуть и в этот раз, через два десятка лет!
Мы молча ехали в электричке домой.
И, честно говоря, идея еще раз пойти к той башне пока больше даже не посещает меня.