Пушок

Владимир Шелехов
      Махонький очень пушистый и отчаянно плачущий котёнок тыкался мордашкой в ступеньку лестничного марша затрапезной пятиэтажной «хрущобы». Подобрал я его, не мог иначе. Дома он как оказалось и молоко то из плошки употреблял вовсе не лакая, он сосал край крышки от баночки со сметаной, терпя острый край алюминиевой фольги. Прошло несколько месяцев, и вот это уже ласковый и игривый кот. Всех умиляла  его манера использовать унитаз по его прямому назначению, хотя иногда смотреть на него при этом было презабавнейше. Про себя я иногда задумывался о том, что бы случилось с этим созданием ни спаси я его когда то от верной гибели. И ворожея не смогла бы убедить меня в том, что он отплатит мне той же монетой.
   Рыбак из меня ну никакой! Но именно поэтому, однажды захотелось усовершенствовать               
крючок на закидухе. Эта снасть --- куда проще --- крючок с грузилом, леска в несколько метров длиной и, пренепременнейше, старая консервная банка. Её привязывают к свободному концу лески, и когда рыбище тащит за собой грузило с крючком, банка начинает греметь по прибрежным камням. Важно не мешкая оказаться рядом, а то и утащить может.
     Вопроса где испытывать новинку не было, конечно же на Касаргах, где северо-западный участок побережья как нельзя лучше подходил для этой затеи. Здесь довольно большой мыс выдавался в озеро, образуя некое подобие плато, возвышающегося над уровнем воды не более чем на метр-полтора. При этом у кромки воды значительные участки берега после невысокого обрывчика  простирались плёсом, т.е. для установки закидушек  лучшего места найти было трудно. Само плато, совершенно безлесое, использовалось пастухами для ночёвок скотины, которая здесь, на ветру отдыхала от надоевшей за день мошкары. Когда мы обосновались там, недалеко от обрыва, коров ещё не было, а в лучах заходящего солнца можно было ещё искать топливо для костра. В обычном понимании его там небыло: жалкие веточки, какие то щепочки или остатки упаковок на стоянках прежних посетителей, мусор в полосе прибоя и кизяки. Из всего этого добра на ночной костёр набралось так мало, что пламя приходилось оберегать от ветра, чтобы не задуло. Когда опустилась ночь, дядюшка и мой сын скрылись в «Запорожце» --- настолько резким и неприятным оказался разгулявшийся ветер. Мне же надлежало следить за банками, и при замеченном грохоте, немедленно бежать к закидушкам. Именно бежать, поскольку место для костерка мы выбрали в махонькой ложбинке метрах в шести от закидушек, рядом с которой и чуть выше стоял автомобиль, а в сторонке лежала надутая резиновая лодка. Лёжа на боку, я сторался уберечь пламя костра и хоть как то от него согреться. В ложбинку ветер задувал не в полную силу, но оказался неожиданно холодным. Отдаваясь своим бдениям, я вынужден был извлечь из багажника старую, заляпанную при ремонте гаража смолой, штурмовку и натянуть поверх одетого уже  добра. Помогло. Но тут раз за разом пришлось бегать к банкам. Отчётливое громыхание к моему удивлению не говорило ни о чём --- каждый раз все до единой банки стояли подсыпанные галькой и недвижимые. В темноте я не сразу заметил, что на плато появилось стадо коров, которые некоторое время вышагивали по своим делам, выбирая, вероятно, место для лёжки и бессовестно мороча мне голову своими погремушками --- ботолами. Не без их участия мне очень скоро надоело караулить удачу, и, решив поспать, я улёгся спиной к костерку, ловя хоть какой то поток тепла. Сквозь дремоту я вдруг увидел как из под переднего крыла автомобиля появился большой светлый и очень пушистый кот. Трудно и неожиданно было узнать в нём домашнего любимца Пушка, которого сын прихватил в поездку. Как он оказался на переднем колесе сказать невозможно. Но, появившись у машины, метрах в двух от меня, он выглядел совершенно непривычно. Пушистый хвост --- трубой, сам взъерошенный и выгнувший спину, он мерцал на меня вытаращенными глазищами и бочком-бочком двигался на несгибаемых лапах  ни то ко мне, ни то в обход меня. Видя в этом лишь нерешительность, я решил пригласить его к себе. Когда подозвать не удалось, я встал и направился было к нему. Ветер сейчас же налетел, слепя, но мотнув головой, оберегаясь, я вдруг заметил странный свет позади себя. Что же, разумеется,  я развернулся дальше, чтобы проследить источник света. Его увидеть не удалось, но от сделанного движения ветер ударил мне в спину и высветилось, показалось, всё вокруг. Только сейчас до меня дошло, что сам я и горю «синим пламенем», а ветер только раздувает огонь. 
           Задним числом я знаю, что следовало упасть на землю и покататься, прижать огонь. Нет,  в тот миг мне взбрело кинуться к воде, причём, пытаясь на ходу стянуть проклятую штурмовку. Когда я, удачно спрыгнув с плато к самой воде, решил окунуться в волны, случилась неприятность. После всполохов пламени у воды я ничегошеньки не видел, а руки оказались в сущности связаны, поскольку мои попытки отчасти привели к успеху и рукава штурмовки оказались приспущены ровно настолько, чтобы при падении защититься руками было невозможно. Нацелившись в волну, я споткнулся, пытаясь сохранить равновесие, задержался, а продолжил движение, когда волна уже отхлынула прочь. Я видел, что падаю на камни, но ни уклониться, ни защитить себя руками не мог. Поэтому, как ни уворачивался, схлопотал удар камнем в лоб. Оглушённый, я всё же с наслаждением встретил следующую волну, ощутив её всем промокающим туловищем и, особенно, головой. Выкарабкавшись  на берег, я первым делом избавился таки от внешней штурмовки, но уже по ходу дела ощущения мои разрывались между слепящей глаза кровью и беспощадным ветром.
          Будить я никого  не стал из опасения испугать их спросонок окровавленным видом. Тряпицу-промакашку  нашёл в багажнике. При первом удобном случае поправил костёр и уселся у него, использовав для ветрозащиты надувную лодку. Её я поставил вертикально на корму и сам уселся туда, отгородившись от ветра бортами. Его порывы вырывали лодку, выворачивал её из под меня, но счастье разве не в борьбе и одолении? Через некоторое время кровь успокоилась, хотя тряпица стала уже непригодной на что либо. Мокрая одежда досаждала не особенно сильно,  хотя помимо воли зубы периодически начинали лязгать. Кот  куда то исчез, и искать его у меня небыло никакого желания. Но и забыть его выступление, которое, что ни говори, помогло мне спохватиться раньше, чем я весь  превратился бы в пылающий факел, было невозможно.