У маршала Ворошилова в личном пользовании находился красавец-мерин сивого цвета по кличке Красный Фейербах. Причем в профиль мерин настолько походил на английского премьер-министра Уинстона Черчиля, что абсолютно все приезжие дипломаты при встрече с ним снимали котелки или тюрбаны (в зависимости от пола и вероисповедания) и на вежливом английском языке предлагали Красному Фейербаху гаванские сигары и глоток хорошего шотландского виски.
Мерин, конечно, по-английски ни бельмеса не понимал. Если честно, он и по-русски-то понимал только два слова: «Но!» и «Тпру!». (На удивление бездарен был к языкам, сволочь такая!) Да. Но от сигар, а тем более от виски никогда не отказывался! Ну, а когда выпьет, то курит так, что хоть святых выноси! Засунет сразу три-четыре сигары в пасть и дымит, и дымит! Маршал Ворошилов из-за этого постоянно в облаке дыма ездил, как братья Черепановы на своем первом в мире паровозе.
Ворошилов что только не делал! Изо всех сил старался за три версты объезжать те места, где могли бы залегать дипломаты. Но английская разведка не дремала. Куда бы Ворошилов не сунулся – они тут как тут. Ну, и предлагают всё сполна: и виски, и сигары, и карты, и леди лёгкого поведения, словом, всю буржуазную мерзость.
В конце концов, оставшиеся честные врачи предупредили маршала, что если конь не бросит курить и не образумится, то не миновать маршалу астмы, цейроза печени, а то и риска внематочной беременности!
Не на шутку обеспокоенный этими прогнозами Ворошилов в понедельник утром, ещё до начала работы Кремля, приехал на уже пьяном в стельку мерине в салон Красоты на Калининском проспекте. Выхватив из толпы окруживших его врачей-вредителей одного наименее вредного, он подробно велел ему сделать мерину пластическую операцию, чтобы он более не походил на Уинстона Черчиля, а стал бы живым воплощением Клары Цеткин. Врач-вредитель испугался маршальской нагайки, которая у того торчала из нагрудного кармана, и согласился на это нелёгкое дело.
Но то ли природная вредность врача взяла верх, то ли из-за того, что мерин, страдая от похмелья, дважды прерывал операцию и бегал в ближайшую пивнушку поправлять здоровье – компетентные органы в этом ещё разберутся – только вышел он мордой не в Клару Цеткин, а стал копией пролетарского писателя Максима Горького. Особенно окладистые усы задались!
А доверчивый маршал этого и не заметил, потому что утратил революционную бдительность под длительным воздействием сигарного дыма и паров перегара. Лихо вскочил на мнимую Клару Цеткин по кличке Красный Фейербах, да и поскакал себе на работу в Кремль. Подумал только, что теперь-то он уж ни в жизнь не опоздает. Потому как вряд ли какая сволочь рискнет предложить заслуженной революционерке сигары и спиртное!
Скачет он по Тверской на всеми любимом писателе, охаживает его по крутым бокам своей именной нагайкой, а тот только ржёт довольно, пряча добрую улыбку в прокуренные усы. А прохожий народ изо всех сил любуется такой тесной дружбой правящей элиты и представителя новой интеллигенции.
И всё бы хорошо получилось, да тут, уже перед самым выездом на Красную площадь, загорелся на светофоре красный свет. Мерин, естественно, встал, как вкопанный – правила дорожного движения он с детства очень уважал. А поклонникам его литературного дара только того и надо было. Бросились со всех сторон, кто с фотографиями, кто с книгами, кто с домашней ливерной колбасой, окружили, автографы просят.
Красный Фейербах при всех своих недостатках всё же был отзывчивым животным, поэтому мигом скинул с себя оторопевшего от всеобщего восторга маршала, взял в натруженные копыта чью-то авторучку и принялся налево и направо подмахивать протягиваемые бумаженции. (Кстати, некоторые дотошные исследователи утверждают, что именно тогда и был подписан Брестский мир, а никак не ранее)
Забытый всеми присутствующими маршал подождал-подождал, когда мерин освободиться, но, так и не дождавшись, добрел до своей непосильной работы пешком. А в конце рабочего дня, прихватив с собой латышских стрелков, пошёл призывать купающегося в лучах славы мерина к своим непосредственным обязанностям.
А тот уже совсем зарвался. Стал взятки брать. За каждый автограф требовал охапку лугового сена. Кроме того, между делом он написал целую книгу мемуаров «Любовные похождения старухи Изергиль». Поэтому прежде, чем обуздать этого графомана, латышским стрелкам пришлось загрузить четыре скирды сена на броневики и с революционными песнями вывести их в коммуну «Красный петух». Зато потом на просторе стрелки быстро заломили мерину передние копыта за спину и под конвоем доставили на Калининский, в салон красоты, к врачу-вредителю.
Но там поникший маршал Ворошилов даже и не знал, что ж теперь ему делать со злополучным Красным Фейербахом. Да один из латышских стрелков, правда, плохо владевший русским языком, подсказал ему по доброте душевной:
- Хенде хох! – говорит. – Гитлер капут!
«И точно!» – согласился с ним маршал. После чего велел врачу-вредителю превратить благообразную мордашку Горького на своём мерине в злобную образину Льва Давидовича Троцкого, в девичестве Бернштейна.
Врач-вредитель страшно обрадовался такому заказу и расстарался на славу. Поэтому, как только маршал Ворошилов после успешной операции выехал на обновлённом скакуне из салона красоты, его тотчас окружили толпы возмущённых большевиков с подпольным стажем и так выразили своё негодование всевозможными колющими и режущими предметами, что изумлённый мерин мигом примчался на очередное совещание по строительству коммунизма, преодолев пресловутые московские пробки лучше любого штопора.
- Вот, видите, - ласково похлопывая кулаком маршала Ворошилова под дых, сказал Иосиф Виссарионович Сталин соратникам по партии. – Когда мы по-настоящему оседлаем весь правотроцкистский блок, никакие пробки не смогут помешать нам попасть в светлое завтра из тёмного сегодня!
Именно так и родился план построения Беломорканала.