Дневник. Тетрадь 2, Непосредственность

   На фото - деревня Нижняя Печеньга, современная фотография. Не влезла по размеру, смотрите в книге  "Я во времени".
   На фото - река Сухона возле устья р. Нижняя Печеньга (не подошло по размеру)
   На фото дорога из Нижней Печеньги в Михайловку.

   

©, Алексей ИВИН, автор, 2010 г.

                Алексей   ИВИН

                ДНЕВНИК, ТЕТРАДЬ №2

                НЕПОСРЕДСТВЕННОСТЬ


     9 мая 1966 года, 8 часов 55 минут утра. Начинаю вести свой дневник. Сегодня 9 мая, день Победы. В ночь с 8 на 9 прошла первая гроза. Сегодня день хоть и теплый, но на улице сыро и скользко от ночной грозы. Эх! Начал утром, так и писать нечего. Вечером наберется много событий, тогда и допишу.

     Ну вот... Ездили на километр от деревни. По дороге встретился чистый и прозрачный ручей. Побрызгались, умылись, вымыли велосипеды и на прощание покидались муравьями. На обратном пути велосипеды верещали, как несмазанные телеги. Приехав домой, пришлось смазать. Ну, вот и все пока.

     11 мая. Сегодня по дороге в школу видели зайчонка. Он, бедный, едва удрал от Тузика, который погнался за ним. После школы взял из библиотеки книгу «Дети горчичного рая», про негра-мальчика. Не набралось сегодня событий. Писать нечего.

     19 мая. День пионерской организации им.В.И.Ленина. Все пошли радостные, нарядные на линейку в Михайловскую школу, а я остался… мешать сметану, конечно, не по собственному желанию. Собирался идти удить, но почему-то отпала охота. На велосипеде уехала Нинка, моя старшая сестра. В 10 часов смешал всю сметану.  Оглянулся, а кругом черт ногу сломит. Пришлось подбирать. Подобрал, налепил десять марок от коробков и пошел на улицу. Пришел в клуб, наигрался до отвалу в биллиард, один. Тем временем пришли ребята, и мы пошли делать свистки. А теперь уже 11.05 вечера.

      28 мая. Сегодня последний день учебы. Завтра воскресенье, а потом два дня работать в школе.

      29 мая. Сегодня ходил рыбачить. Рыбалка удачная, если учесть, что ходил недалеко: пять ельцов, два пескаря, один хариус, и еще есть мелкая рыбешка.

       30 мая. Надо было идти работать, но я проспал. Решил идти опять удить. Взял с собой Ваську Ивина, и пошли. Ничего не наудили. Вечером затопили нашу печку-каменку на улице. Нажарили, напарили и съели все то, что нажарили. Потом пошел в кино, но движок заглох. Мы пошли обратно. Ночью, наверно, была гроза, потому что на западе, когда мы шли домой, сверкали зарницы и доносились до нас раскаты грома.

      11 июня. Сегодня встал еще не было 4 часов. Еще вчера мы с Шуркой Дурневым уговорились, что завтра пойдем удить. И вот мы идем. Мы дошли до Кучиновой мельницы. Мошкара носится, и ничего не клюет. У меня заболел зуб, и я ушел, оставив Шурку одного. Пришел. Дома никого нет. Я лег на кровать и проспал приезд бабушки с одной женщиной. Я проснулся, когда уже приехали папка и мамка с работы. Нинка уже домывала в избе.

      Ночь… Зуб разболелся не на шутку. Я охаю в постели.

      12 июня. Мировой рекорд... Не спал всю ночь из-за зубов,  и спать нисколько не хочется. Сегодня день выборов. Поев, я стал ходить по комнате, чтобы уменьшить боль. В общем, весь день я промучился, как грешник на том свете.

     Ночь... То же самое, что и прошлой ночью. Ходил по комнате, как лунатик.

     13 июня. Щека вздулась. Сегодня боль немного утихла. Под вечер приходил Васька Ивин. Кой-что поподелали. Забыл сказать, что сегодня уехала бабушка и та женщина. Кстати, она участница Великой Отечественной войны, санитарка. Нинка уехала на выпускной вечер. Ведь она окончила 8 классов.

     23 июля. Брат – лодырь. Поэтому писать дневник приходится сестре. Но это не значит, что я читала весь его дневник. Я не прочитала ни одной страницы. Конечно, он сам не критикует свои плохие черты характера и не изживает их. Алеша вспыльчив, невыдержан, физически развит слабо, хотя мечтает о подвигах, иногда врет с  умыслом, хвастает, но редко, но уж совсем некстати любит хныкать. Ну, хватит разоблачать Алешу, а то он еще меня, пожалуй, поколотит (шучу). Будем надеяться, что он так больше не будет запускать свой дневник. Не так ли, Алеша?
                Нина.

      24 июля. В общем-то,  моя сестра права. Но ведь и у нее много разных недостатков. Во-первых: она сильна, как бык, и поэтому всегда задирается на меня. Врет тоже неплохо. Каждый раз желает прокатиться на брате. Вот, например, вчера она сказала, что если я принесу часы из бани, она принесет суп из печки-каменки. Я сбегал за часами, и оказалось, что суп был давно принесен. Насчет того, что я хныкаю, это она нахально врет. Когда бы у нее заболел зуб, она бы еще не так захныкала.

      Ну, теперь к делу. Я встал в 9 часов. Нинка уже встала и собралась. Она поступила в Тотьме техничкой в школу. Она там проработает 4 месяца, пока ей не будет 16 лет. А после уже она куда-нибудь устроится. Она пожала мне руку и пошла. Я долго смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом. Я вымыл посуду и подмел в избе. После накормил поросенка и цыплят.

       7 декабря. Сегодня встал в 7.10, поел и пошел в школу. Машина должна была прийти в 8 часов, а мы дожидались до 9 часов. В 9 часов девки пошли пешком, а через пятнадцать минут пришла машина. Мы догнали их уже у самой Михайловки. Но как мы ни спешили, все равно опоздали на первый урок. После уроков мы пошли в интернат греться. Оттуда нас выгнали. Мы пошли домой. Нас нагнал автобус и посадил…

      И вот я слушаю радио. Говорит Михайловский радиоузел. Учительница Тамара Кирилловна говорит о жизни Михайловской школы. Она говорит, что печенгские ребята часто опаздывают на первые уроки. А мы и в следующий раз опоздаем, потому что не все равно по морозу топать пять километров.


      16 июля 1967 года. Снова начинаю вести свой дневник. Буду рассказывать по порядку про весь сегодняшний день.  Я встал в 8 часов. Мамка, папка и Нинка ушли на сенокос. Я натаскал воды и пошел удить. На речке встретил ребят, но с ними идти не захотелось. Я пошел один вниз по течению речки. В одном плесе я увидел много ельцов и стал за ними охотиться. Закину червя прямо перед их носом, а они спокойненько обойдут. Охотился я за ними эдак часа два. Я уже собирался уходить, как вдруг услышал на том берегу, в кустах какой-то шум. Я оглянулся и увидел, как из-за кустов прямо на меня двигался медведь. Ох,  и здорово же я струхнул! Я бросился к удочкам, схватил банку с рыбой и понесся по крапиве, не чувствуя ожогов. В таком духе я пробежал по лесу чуть не два километра и выбежал в поле. Там я увидел ребят, которые направлялись домой. Я им рассказал про эту историю, но они, конечно, не поверили. Хотите – верьте, хотите – нет, но факт тот, что я его видел. По дороге домой Славка Булатов нашел птенчика. Я выпросил его у Славки, но дома его оставлять не разрешили. Папка сказал: «А если бы тебя посадить в клетку, то что было бы?» Я съездил и отвез птенца на то место, где мы его нашли. Когда я приехал через двадцать минут, то его уже там не было. Наверно, мать утащила его в гнездо.

       Вечером ко мне приехал Мишка, брат Вовки Воробьева, и сказал, что Вовки все еще нет. Он остался там удить и может тоже нарваться на медведя. Мы поехали его разыскивать. Было уже темно, и когда мы въехали в лес, стало страшно. Мы аукнулись. Вовка не отзывался. Мы оставили велосипеды у тропинки, которая вела к реке. Мы спустились к реке и подошли к тому месту, где я удил. Уже совсем стемнело. Вдруг где-то спереди послышалось глухое ворчание. Нам  стало не по себе. Мы выбежали на дорогу, сели на велосипеды и поехали. Вовка был уже дома. Значит, напрасно мы терпели такие страхи.

       17 июля. Сегодня ко мне приехал Славка. У нас опять забарахлила пекарня, и нам приходится ездить на Михайловку. Сегодня весь день идет дождь, и мы вымокли, как лягушата. И вообще, какой-то унылый день.

      18 июля. Мы с мамкой ходили на сенокос. Весь день где-то неподалеку пищали медвежата. Вообще, эта Печеньга – медвежий уголок.

      19 июля. Сегодня приехала Нинка из Тотьмы. Она привезла камеру и покрышку к моему велосипеду. Нинка уже работает на Красавинской фабрике. Она приехала к нам в июле, но ей еще надо было съездить в Тотьму.

      20 июля. Сегодня на сенокос не взяли, велели съездить на Михайловку за хлебом. Там я простоял целых четыре часа, но хлеба все-таки достал.

      22 июля. Не записывал уже два дня. Да и писать-то не о чем. Хожу на сенокос. Жара. Мухи.

      23 июля. Сегодня опять остался дома. Вечером прошел короткий ливень. Через несколько минут по дорогам побежали ручьи. Сегодня уехала Нинка в Красавино. Ну, уж теперь меня запрут на сенокос.

      24 июля. Все как обычно. Вечером ходил в клуб. Здорово переменились у нас девчата! Пошли в ход кольца, браслеты, попойки по праздникам, лекции Малиновского. Особенно переменилась Милька. Вот и сегодня она ох какую пощечину отвесила Валерке Черепанову. И все за то, что он сказал какое-то словечко из этой лекции. Некоторые штатские курят (уж принес бы я этой Любке статейку про вред курения).

       29 июля.  Хожу на сенокос. Никаких перемен. Скучная жизнь.

       30 июля. Сегодня половину дня просидели под копной. В три часа вечера меня отправили домой – наносить воды. По дороге меня опять застал дождь. Приехал весь мокрый…

       3 августа. Если просмотреть мой дневник, то можно сказать, что я всесторонне развитый мальчик в кавычках. Надо же мне про свою внешность написать. Характер мой Нинка уже описала (23 июля 1966 года). Мой рост 1 метр 48 сантиметров. Мускулы на руках еще жидкие, но сила есть. Переведен в 8 класс с не очень важными оценками (8 четверок и 6 троек).

      5 августа. Когда человеку нечего делать, ему скучно. Так и мне. Дел-то мне хватает, но хоть бы спортплощадку. Лето уже считай что прошло, а что мы сделали? Володька Лукин сегодня уехал на Украйну. Теперь если билеты для экзаменов списать, то не к кому сходить.

      6 августа. Сегодня у меня самый свободный день. Спал до 10 часов. В 10 часов с Васькой Ивиным пошли за грибами. Ходили до полного изнеможения. Пришел домой, вычистил грибы, и опять спать. До 6 часов вечера спал. Теперь переодеваюсь, сейчас пойду на деревню. Вчера у Митьки Костина весь вечер играла радиола. Может, и сегодня будут играть.

      10 августа. Нашу Печеньгу хотят благоустраивать. Сегодня набирали ребят драть мох на новый клуб. Хотят строить клуб и сельсовет. Меня, конечно. не отпустили. Пойдем сено досушивать. Вечером 9 августа ходили на Михайловку смотреть «Кавказскую пленницу». Наш киномеханик ушел в отпуск на три месяца.

       11 августа. Мох драли около нашего сенокоса. Весь день не утихал в лесу шум и гам. То-то, наверно, много моху надрали…

       23 августа. Здорово запустил свой дневник. Всё хожу лен драть. Зарабатываю на «жучок». Вечером, после кино, движок заглушают, и мы сидим с девчонками в темноте. Что ж, темнота – друг молодежи. Надоест сидеть – выйдем из клуба, сядем где-нибудь на скамеечку. Сидим. Луна светит сквозь тучи. Хочется тихонько погрустить (нужно как-то не так написать).

      30 августа. Был у нас вчера с Колькой Ивиным «серьезный» разговор. Вышли мы с ним из клуба, уселись на скамеечку. Он говорит: «Почему ты, Леха, такой?» - «Какой?» - «Ну, девок боишься… Пойдешь ты в 9 класс. Пригласит там тебя какая-нибудь… Ты что, сразу краснеть будешь?» - «Девчонки никогда не приглашают». – «Ну ладно. А если дамский вальс?» - «Тогда я смоюсь». – «Ну тебя, с тобой не договоришься!»

       А ведь правда, я даже танцевать не умею. Приедет зимой Нинка, попрошу ее, чтобы научила танцевать.

      4 сентября. День 1 сентября выдался хороший. Приехал как раз на линейку. Сколько новых учителей понаехало! Дела пока идут благополучно. Поселили нас в 8 «А» класс.

      22 сентября. Наш класс получает примерно 10 двоек в день. Это как заработок. На переменах кидаемся тряпками, рисуем на доске рожи, таскаем у девок портфели. Сегодня мы с Мишкой Корепановым (он вместе со мной сидит) утащили у Любки Кузнецовой портфель и спрятали за шкаф. На следующей перемене она подошла ко мне: «Леша, ты знаешь, где моя папка?» - «Знаю». - «Где?» - «Не знаю». Я встретился с ее взглядом. Между прочим, у нее голубые глаза. На этом наш разговор окончился.

      Вечером кино «Война и мир»

      22 октября. Уже три недели назад написал  Володьке Лукину  письмо на Украину, а ответа нет. Хватит у него там таких Олех. Девкам, наверно, уже отписал. Сегодня воскресенье, и поэтому скучно. Еще в семь часов вечера на улице не было снегу, а теперь его навалило сантиметров 20. Наклевываются две двойки за четверть, поэтому сейчас сижу, учу.

      23 октября. Сегодня прочитал книгу «Орлиная степь». До сих пор не знал, что бывают такие девки нахальные. Навязались на Леонида Багрянова. Хорошо, что он такой выдержанный.

       26 октября. Сегодня получил от Володьки письмо. Написал он мне всего три строчки на листе бумаги: «Здравствуй, пиши, до свидания». Неохота ему, бедному, написать побольше-то. Девкам,  небось,  целые депеши пишет…

       27 октября. У нас в классе есть одна такая, зовут Манька Паклина. Она почти что такая, как Анька Ракитина или Хмелько в «Орлиной степи». Позволяет свободно себя обнимать. Другая бы, с характером, так звякнула, что только держись.

      7 ноября. 50 лет Советской власти.

       Сегодня утром пошел на деревню. Встретил Вовку Воробьева, и пошли в лес пить бутылку, купленную в магазине. Выпили – и «шумел камыш».

       8 ноября. То же самое, только сегодня купили не маленькую, а большую, «Московскую». На улице было грязно, и мы выкатались, как черти. Под вечер приехала Нинка из Красавино в гости.

      9 ноября. Сегодня растянули моего «Спотыкача» и под вечер пришли в хорошем настроении.

      10 ноября. Опять в школу. Шли медленно. Припоздали на первый урок. Вечером с Колькой Ивиным пошли на охоту. Побродили часок, ничего не нашли, стали стрелять по спичечной коробке. Первым стрелял Колька; не попал; потом я, - тоже не попал. Уже было пошли домой, как вдруг спугнули двух рябчиков.  Вот, казалось бы, где можно поднажиться, но – щелк! – осечка, и рябчики преспокойно улетают.

      11 ноября. Нинка уезжает.

      16 ноября. Сегодня мой день рождения. Вечером мамка купила «Московскую» и мне, как имениннику, подали 100 г.  водки. Вечером в клубе было кино «Принимаю бой». Очень мне понравилось.

      17 ноября. Голова трещит. Хотел не ходить в школу, но передумал – пошел.

      26 ноября. Ох, уж это воскресенье! Хорошо,  что речка замерзла. (Ни черта перо не пишет). Ходил на коньках кататься.

      27 ноября. Если мне понравится какая-нибудь песня, я ее все время напеваю:
                Надоело говорить, и спорить,
                И любить усталые глаза.
                В флибустьерском   синем дальнем море
                Бригантина поднимает паруса.


       3 декабря. Уводят у наших ребят из-под носа наших же девчонок. Сегодня вечером приходили к нам в клуб михайловские ребята: А.Рыбин, М. Семененко, С.Синев, Батыгин. Рыбин уселся в углу и рассказывает девкам похабные песни и другого рода анекдоты, а они и рады в оглоблю. В 9 часов собрались уходить, прощаются: «Пойдемте к нам на Михайловку». – «Почто мы к вам?» Печенгские ребята: я, Колька Ивин, Колька Никитинский, - постояли, покурили, - нас, конечно, не проведешь. Мы знали, что михайловские ребята обойдут по деревне круг и опять встретятся с девками. Черт с ними, не стоит мешать. Пошли мы домой. Меня дернуло: давай, думаю, пройдусь еще по деревне. Только свернул с дороги, слышу голоса: «Ребята, смотрите, Чацкий (это мое прозвище)  идет!» Меня будто подхлестнули, но я набрался терпения и спокойно прошел мимо, к дому Вовки Воробьева. Какое-то чувство наподобие ревности. Мне не жаль, пускай, но…

       10 декабря. Сегодня было родительское собрание. Проводил Виктор Степанович, учитель по истории. «Давайте нахлещем его», - говорит Колька Ивин. Стали поджидать. Дождались. Спрашивает: «Вы где живете? Надо бы к вашим мамашам сходить». Довели его до конца деревни, указали на заброшенный дом: «Вот здесь мы живем». Конечно, шутили. «Ну,  как, ребята, проводим Виктора Степановича до Михайловки?» - сказал Колька. Мы согласились. Ох, и разговорчивый же нам попался мужичок. По дороге подыскивали сук, где бы можно было повесить Виктора Степановича (шучу). Довели до Михайловки, простились. Побродили по Михайловке. Обратно пришли в 11 часов. В 12 часов приехали наши крали, ездившие ставить концерт в Леваш.  Веселые,  не успевшие еще остыть от танцев, твиста и прочего…

      «Знаешь, он такой нахальный какой-то…»

      «Ну, это ладно, зато Валька Расторгуев раскис…»

      «Шагает солнце по бульвару, сегодня солнце влюблено…»

      И прочие междометия, восклицания... Ну же и крали, окончательно, видимо, загуляли.

      Пришли цыгане, принесла Валька Шихова гармошку, поиграли в командировку (как же они все-таки развеселились, даже зависть берет). Домой пришли, когда уже было 15 минут 2-го (ночи, конечно).

      17 декабря. Сегодня приехал дедушка, мамкин отец. В честь такого дня устроили пирушку…

      Я ушел в кино «Операция Ы и другие приключения Шурика». Вдруг в клуб прибегает моя мамаша. Вызвала меня. «Поди проверь, ведь там отец все окна выстегал». Я пришел, смотрю: валяются везде стекла, чашки, ложки, остатки от табуреток. Я хлопнул дверью и ушел… в чужие люди ночевать.

      22 декабря. Мамки все нет.  Говорят, ушла жаловаться милиционеру. Купит  дом  на Михайловке  и будет там жить одна или вместе со мной. Вот, пожалуйста, это всегда следует за пирушкой.

       26 декабря. Ура! Сегодня получил от Нинки письмо, она приедет на Новый год. Сегодня еще одно важное событие: помирились папка с мамкой. Надолго ли?

       27 декабря. Сегодня получил заказ от Мильки Никитинской – сделать ремень из проводки. Нужно сделать к Новому году, а то… Милька – милейшая девчонка. У нее длинная коса из светло-рыжих волос, озорные глаза и звонкий смех. Вот и все.

       28 декабря. Нужно бы дать полный список всей печенгской молодежи, которая ходит в школу на Михайловку. Начнем с краю.

      Я, т.е. Алексей Ивин, уже описал себя на этих страницах.

      Галя Порошина (6 кл.) – ничем не примечательна, тихонькая, немного заикается.

      Надя Воробьева (5 кл.) – отличница. Ясно видно, что в будущем будет большой модницей студенткой.

      Нина Воробьева (6 кл.) – стрекоза. Такое прозвище ей дали наши девки. Оно ей вполне подходит.

       Валя Шихова (8 кл.) – модница. Белая шапочка, колечко на руке, серьги в ушах. Вовсю ухлястывает за михайловскими ребятами.

       Вовка Воробьев (6 кл.) – мужик физически развитый. Летом и зимой обеспечивает свой дом дровами (у них недавно умер отец), с некоторого времени стал ходить в клуб и ухлястывать за девками. Вообще, мой лучший дружок.

       Граня Дурнева (8 кл.) – длинная девушка (они нынче в моде) с весьма красивыми кудрями. Оценки у нее не очень красивые, как и у меня. Близкая подружка Вали Шиховой.

      Надя Булатова (7 кл.) – тоже физически развитая. Скучает без Володьки Лукина, уехавшего на Украину.

       Вера Семенова (6 кл.) – в будущем будет отчаянная девка. Она уже сейчас бы сцепилась с двумя Вовками.

      Света Дурнева (6 кл.) – вся в свою сестру. Такая же длинная, только не приучена к моде.

      Люба Ивина (8 кл.) – девка ничего, только шибко дерется.

      Миля Никитинская (7 кл.) – я ее уже описал.

      Николай Ивин (5 кл., 16 лет) – неуч. На пьяного на него смотреть противно. Весь в духе твиста и чарльстона.

      Александр Дурнев (7 кл.) – прекрасный певец и вообще парень хороший.

      Валерий Черепанов (7 кл.) – славный мужичишко небольшого росту, со светлыми волосами, презабавный.

      Николай Никитинский (5 кл., 15 лет) – тоже хороший парень, только немножко придурковатый. Всё…

       31 декабря. Днем приехала Нинка из Красавино. Вечером пошли на бал-маскарад. Михайловские ребята принарядились: костюмчики, черные галстучки, острые ботинки, - сами немного выпивши (это было заметно). В 11 часов пошли обратно. Вовка взял свою «Московскую». Сразу же, не евши, пошли к Шурке выпивать. Выпили стакан – начали клевать. Выпили другой – вообще развезло. Вышли на улицу – стали бороться. Друг друга бьем по роже – хоть бы что. Шурка рознял. До клуба едва доплелись. Дальше не помню. Говорят, что мы залезли с Вовкой в разные углы, - и давай блевать. Кое-как прошло. В глазах темно. Не знаю, как мы домой попали.


      1 января 1968 года. Пошел наведать Вовку. Не умер ли случайно. Нет, живой. Встречает меня на лестнице. «Ну, как?» - спрашиваю. «Все кончено, больше не буду водки пить». - «Ну, а вторая бутылка как?».- «Продал». – «Молодец! Мне тоже больше неохота».

       3 января. Собираюсь ехать в Тотьму. Быстренько встал, поел – и на машину. На машине разговор: «У нас дак Никола пришел в 4 часа ночи». Тут одна баба догадалась спросить: «А у вас, тетя Агния, Милька во сколько пришла?» - «Тоже в 4 часа». Ну, теперь понятно. Ай да Милька!..

      Машина только до Камчуги. Слезаем. Идем пешком. Садимся в автобус, направляющийся в Тотьму.

      6 января. В Тотьме скучища. Мухи дохнут. Хорошо тетка кормит, да неохота у нее жить.

      7 января. Приезжаю домой.

      Сегодня Вовкин день рождения. Посмотрим, как он сдержит свое слово.

      Вечер… Вовка напился. Сам лично мне похвастал. Посидели до двенадцати часов в клубе. Сегодня ведь святки. Наверно, будут поленницы катать или двери замораживать.

      8 января. Сегодня вечером уехала Нинка. В 8 часов вечера пошел в клуб. В 11 часов погасили свет. Сейчас начинается самое интересное. Я притаиваюсь где-нибудь в уголку. Если поблизости проходит какая-нибудь девка, хватаю ее. «Ай! Кто это?» Скорее запихиваю ее куда-нибудь под лавку, а сам убегаю в другой угол. Бывает, что и узнают. Тогда бывает немножко стыдновато.

      12 января. Сегодня опять идти в школу. Встал рано, в шесть часов. Ждать - пождать – никто не идет. Что за черт? Только вышел из избы – навстречу идут ученички. Остановились, стали обсуждать – идти или нет в школу. Мороз – 38 градусов. Все-таки пошли. Пока шли, я успел простудиться. На уроках кашлял... Хочу описывать все трудности нашей обыденной жизни. Ничего не получается. Ну, это просто тяжело – идти. Воздух спирает, пальцы рук и ног ноют, лицо горит. Но все-таки идем. А какой результат? В конце четверти несколько двоек, сниженное поведение, - видите ли, за опоздание на уроки. Это как-то несправедливо.

       14 января. К черту все! Мне все опротивело! К черту этот клуб, этих модных пижонов, эти похабные песни, папиросы. Но как быть? Если не ходить в клуб, не смотреть на этих потаскух, то станет совсем все тускло, скучно, однообразно. Все эти без толку прожитые годы… пятнадцать лет – это же целое достояние, как сказал какой-то поэт. И вот они пролетели, эти пятнадцать лет. А что сделано? Ничего.

       Сейчас сижу, слушаю «Лунную сонату» Бетховена. Вот кто прожил свою жизнь с пользой! Скажете, что я так воплю? Ведь я еще не умираю. Но все-таки… пятнадцать лет…

      22 января. На воскресенье приезжал Васька Горынцев. Не знаю, к чему я это написал? Последнее время не знаю, что писать в дневнике. Про девок? – к этой теме неохота обращаться. Про обыденную жизнь – надоело. Но надо что-то писать. Сегодня вечером ходил в кино «Встреча с прошлым». В. Корепанов, механик, выгнал нас, а девок оставил. Спорить с ним насчет этого не стоит. Лучше, по-моему, поговорить с ним или, в крайнем случае, отколотить. Отколотить его можно: ему еще только семнадцать лет.

        27 января. Эту запись я сделал на уроке географии: «Что делать? Или бежать с двух последних уроков, или остаться? Температура может упасть до 40. Сейчас пока 35. Никто из печенгских в школу не поехал. Может быть, и я бы не поехал, но поехала она. Нас было только двое дураков – я и Милька.

       Тот ее портрет, который я нарисовал выше, неправильный. Там я описал только внешние черты. В клубе утром она сказала: «Нет, я все равно поеду в школу, даже если машина приедет в 9 часов». – «Почему?»- «Нечего дома делать». Она скрывала, но я понял. Она полностью зависит от своей бабки и тетки. Она у них наподобие служанки. Они не разрешают ей пропустить день из-за морозов, они не разрешают ей задерживаться после кино. И она их слушается. Вот еще: они же не разрешают ей стричь косу (может быть, она этого сама не хочет) и сделать современную прическу. Ведь теперь ни одна девчонка не ходит с косой».

       2 февраля. Первого февраля в школу не пошли: не приехала машина.

       Если мой дневник найдет мамка или папка, то тогда будет мне худо. Если же мой дневник прочитает Нинка, то тоже будет худо. Здесь у меня пошли такие записи, что ахнешь. Придется сделать сундук и запирать в него дневник.

       Сегодня после уроков видел, как Н.Воробьев и еще какой-то длинный парень перекидывали Мильку через огород. Раскачали – и только шмяк! – по шею улезла в снег. Вот где смело действуют ребята, не то что Вовка. Рассказал об этом Вовке, не среагировал.

       3 февраля. Сегодня произошел со мной случай. Иду я, значит, по коридору. Налетает на меня один парень, старше, конечно, меня. Прямо головой мне в грудь. Я, значит, беру его за плечи, делаю какой-то невообразимый поворот и кидаю парня метра на два в сторону. Раздался грохот, я оглянулся. Вижу: парень встает, держась за ребра, ковыляет к ближайшему стулу. Другой бы, конечно, не стал об этом писать, но ведь я считаюсь слабее почти всех ребят в классе.

       Вечер…Я встретил на деревне Вовку Воробьева. Он сказал, что нас сегодня девки будут катать в снегу. Мы быстро одели шаровары и сколотили небольшую шайку: я, Вовка, Шурка Дурнев, Никола Ивин. Девок было пятеро: Галька, Надька Воробьева, Нинка, Любка и Милька. Но в первой же встрече мы победили их. Им, видимо, больше не захотелось. Решили играть в прятки. «Допризывнички играют», - сказал Никола Ивин. Он имел в виду себя. Вскоре в прятки надоело. Стали играть в колдуна. За время игры я дважды закопал Мильку в сугроб. Она, наверно, больше всех пострадала от нас. После пошли в клуб выжиматься. Когда пошли домой, Любка сзади свалила меня в снег. Ах,  так, им еще охота помяться! «Вовка!» - гаркнул я. Их было трое: Любка, Милька и Нинка, сестра Любки. Поэтому мы больше всего бывали на низу. Вскоре мы пошли домой. Так хорошо закончился трудовой день – суббота. Но я всю дорогу проклинал себя из-за одной штуки, которую я здесь, пожалуй, не буду описывать.

      13 февраля. Долго не записывал. Всё болею.  Тьфу ты! Всё хожу в школу. Последнее время слег в постель, правда, ненадолго, с 11 по 13 февраля. Ангина, будь она проклята, замучила. Уже соскучился по школе (скорее не по школе, а по ребятам). Вечером в деревне жизнь идет как обычно, только без меня. Вчера папка сказал, что какие-то «неизвестные» свалили забор у Никитинских. Ну, зачем они это сделали? Дураки! Был бы там я, тогда другое дело.

      23 февраля. Сегодня девчонки нам приготовили сюрприз. Насовали в парты открыток с поздравлениями. Нашел и я. Ничего особенного не написано. Дарили от всех девчонок, а не от одной. После школы мы принялись катать девок в снегу. Я заметил, как Т.Козлов поднимал с земли красную авторучку со светлым колпачком. На следующий день Никола Никитинский (не печенгский, а михайловский) пришел с другой авторучкой. «Ты что, потерял ту-то авторучку?» - спросил я. «Потерял», - ответил он. Я рассказал ему про виденное.

      25 февраля. Прошло вот уже два дня. А Толька даже не думает отдавать авторучку. Да, я не знал, что бывают такие комсомольцы, причем председатели совета отряда…

       Последнее время я стал писать не свои мысли, как это делал раньше. Я, например, думаю о девчонках совсем не то, что пишу. Просто у меня такие мыслишки, что о них открыто писать нельзя. И получается нереально. Раньше я не стеснялся написать, сколько ельцов выудил, сколько грибов насбирал. Теперь же писать становится всё труднее, и я, пожалуй, заброшу свой дневник.

      7 марта. Сегодня схватил две двойки и  колину в придачу. Вспомнил, что сегодня седьмое, а завтра восьмое марта. Вспомнил я это тогда, когда ребята стали открытки подписывать девкам. Эх, шляпа, не успел запастись хотя бы одной открыткой. Я клянчил, унижался, выманивая у кого-нибудь открытку. Безрезультатно…

      Когда ехали обратно, Милька почему-то всплакнула. В «курилке» вела себя нормально, а тут… Может, ей не подарили ни одной открытки?..  Нет…

     У меня созрел план. Я пошел к Вовке.

     - Вовка дома? – спросил я Вовкину мать, Юлию Михайловну.

     - Отправила я их сегодня на Коченьгу.

      Все мои надежды рухнули. Я хотел купить открыток на почте, но там их не оказалось, распродали. Мои надежды еще раз потерпели волнение. Ну и денек выдался! Настроение самое худшее… Будем пить или не будем? Этот вопрос сегодня нужно будет обсудить с Жорой (Н.Ивин). Эдик (я) будет стоять за. Эдику отчего-то хочется выпить. Сократ (Н.Никитинский) тоже, пожалуй, будет за.

      7 часов… Дела мои пошли как будто на лад. Нинка Воробьева пообещала мне дать открыток. Все будет устроено только при условии, если они, девчонки, придут сегодня в клуб. Если не придут, тогда пиши пропало.

       19 часов вечера… Нинка, как и обещала, принесла открыток. Мы быстро раскупили у нее все открытки. Одну я подарил Нинке, другую подписал Мильке.

      8 марта. Сегодня у В.Черепанова собрались и решили выпить. Купили две бутылки портвейна на четверых.

       9 марта. Вчера вечером тузились весь вечер в карты. Приходили Любка и Милька, но после ушли вместе с михайловскими ребятами. Двое на двое. Мне сделалось грустно. Я изорвал открытку в клочья.

       12 марта. Ну, что я все о Мильке? Как будто нет других девчонок.

      У Вовки в семье опять несчастье: померла бабушка. Да, у них покойники следуют один за другим…

       Пока учишься в школе, ни одной настоящей истории с тобой не произойдет. Потому что здесь ты под присмотром учителей, родителей. А вот когда ты заживешь самостоятельной жизнью, вот тогда приключенческие истории будут сыпаться одна за другой. Я думаю так. А теперь что? – скучища.

                Муха села на хобот слона
                И, крепко зевнув, съела она
                Слона от хвоста и до самых ушей
                И даже самых откормленных вшей!

      Это стихи собственного сочинения. Бывает же так от скуки!

      17 марта. Сегодня опять отпустили в клуб. Приехали Васька Воробьев на похороны бабушки, Васька Горынцев, Валька, сестра Васьки. Пришли, конечно, и наши крали. Они захватывают каждого вновь прибывшего парня, как амеба свою пищу. К нам они, конечно, остыли.

      В одиннадцать часов погасили свет. Мы принесли лампу и стали играть в ляпы. Наш Жора выделывался вовсю. Он специально надел брюки-клеш. В час ночи девки собрались домой. Ребята их стали задерживать.  Наступали такие моменты, ну, что ли, полная тишина. Жора открыл дверь и сказал: «Леха, если пойдешь, так иди!» Это уж чересчур! Они сторонятся меня! Я им лишний. Не доверяют.

      22 марта. Весна! Пятнадцатая весна на моем счету. Пятнадцать весен с их первой капелью, с первыми ручейками, с ледоходом, с веселой, счастливой жизнью. Весна освежает человека, который как бы застыл за зиму. Но в то же время мне, откровенно говоря, неохота учиться. У нас в классе солнечно, светло. Только бы учись, но… неохота.

       26 марта. Сегодня, совершая обычную прогулку по деревне, наткнулся на девок, Мильку и Любку. Они стояли на крылечке у магазина. Рядом стоял закрытый «газик». Я догадался посветить внутрь кузова. Ага! Так и есть! Там сидели михайловские ребята. Двое. Колька Воробьев (это уж для Мильки) и Шурка Ефремов (для Любки). Прозвище первого – Моряк, второго - Плут. Милька сразу накинулась на меня с руганью, обзывает. Да уже поздно! Узнал я у сучки кобеля. Ну что ж, Никитинская-Воробьева – хорошо звучит. Поговорили мы с этими сучками и пошли вниз, к реке.

       27 марта. Ездил сегодня на Михайловку. Встретил обоих ****унов. Сказал: «Ну, как, вы их целовали? Или, может, е..и?» Они переглянулись, но было уже поздно. Я, нажимая на педали, удрал уже далеко. Эх ты, Милька, Милька! Будешь ты к 18 годам неполноценной девушкой!

       30 марта. Продолжаем персональное дело по поводу молоденькой пятнадцатилетней потаскухи Никитинской Милитины Анатольевны 25 декабря 1953 года рождения. Точно узнал ее кавалера. Это Моряк. Нарочно не ходил на вечер 28 марта. Девки передадут, провожали они, Плут и Моряк, их, Колобка и Мильку, или нет. Да. Провожали! Значит, всё теперь мне ясно. Загуляли.

        12 апреля. Раньше я описывал Маньку Паклину, что, мол, она позволяет себя обнимать. Теперь я понял, что хорошо бы все девчонки были такие, как она. А что будет, если они будут все отбиваться.

        Скорей бы приехал Васька Горынцев. Мы бы с ним покутили. Да… чуть не забыл про Мильку. Она все еще обзывает меня после случая около сельпо. Да. Они влюблены друг в друга. Только им целоваться будет неловко. У Мильки губы как бы втянуты в полость рта, а у него наоборот. Да и посмеет ли он ее целовать? Ведь он же молокосос.

       21 апреля. Приезжала Нинка. На следующий день уехала за вещами в Тотьму.

      Недавно прочитал книгу «Мы с тобой одной крови – ты и я». Оказывается, у меня тоже есть гипнотизерские способности. Я стал внушать коту Ваське, чтобы он соскочил с кровати на пол. Он так посмотрел на меня, промурявкал что-то и спрыгнул с кровати. Может быть, это случайность? Есть в этой книге один способ казаться умным. Нужно только вызубрить афоризмы всех видных философов. А что? Неплохо придумано.

       26 апреля. Вечером приходили ребята из нашего класса в кино «Неуловимые мстители». После пришли также девки из нашего класса. После кино пошли прогуляться с ними. Как этого можно было ожидать от тихого, застенчивого Борьки Слезина? Оказывается, он курит. И Никола Никитес тоже курит. Вот ведь прохвосты! А про Тольку Козлова и говорить нечего. У него уже давно наступила юность.

      5 мая. «Не доверяй ближнему…»

       …Хмурое небо… Мы стали катать девок на велосипедах. Только я выехал на «питерскую» - сразу она. Предложил прокатиться. Она согласилась. Поехали до Ближней улочки.

       Я ее ни о чем не спрашивал, все знал без слов. Первого мая они были на Михайловке. Вовка Воробьев тоже с ними.

      Второго мая Вовка и Плут пошли к Никитинским. Они сидели там с десяти утра до семи вечера. Ревность прямо рвалась у меня наружу. Под вечер приехали михайловские ребята: Борька Слезин, Толька Козлов и Никола Никитинский. Боря, ухаживающий за Любкой, решил поговорить с Плутом…

     Вышла Любка, голенастая, гладкая, руки по локоть обнажены. Она поиздевалась над Борей и ушла, заперев за собой дверь. Плут не показывался. Струсил. Мы ушли ни с чем.

        А после я еще раз ходил к ним, но уже с печенгскими ребятами. Открыла Милька… Волосы распущены… красивая… Я ей незаметно подмигнул, ожидая. Но она хмуро повернулась и захлопнула дверь…

        Завидую я Вовке. Никогда я ему этого не прощу. Ведь он же знал, что будет со мной! Хоть и затесался он туда пьяный, но должен же он соображать. Вот уж не прощу! А Милька тоже хороша! Да, я ему завидую. Еще бы! Провести девять часов двое на двое…

      …И вот тут, у Ближней улочки, я остановился. Было тихо. Где-то сонно свистнула пташка. Рядом стояла  о н а. Я наклонился к ней, хотел… Она как-то дико посмотрела на меня, резко повернулась и зашагала по росистой тропинке. «Значит, не хочешь ехать? – сказал я, догоняя ее. – Ну, тогда пройдись. Гордячка!» Резко нажал на педали и…

       21 мая. Скоро экзамены! Готовлюсь. Нужно выучить 55 билетов. 30 по русскому языку и 25 по геометрии. До первого экзамена осталось 19 дней… Время напряженное. Верней всего, пойду учиться в 9-ый класс Тотемской средней школы.

       22 мая. Кончаю с этой Милькой. Вот сейчас я сижу у окна. Они опять пошли на Михайловку. Перехожу к другой, к Мухе (фамилии не знаю). Очень завлекательная девчонка. Меня в ней все привлекает. И ее очень веселый характер, и ее очень характерные глаза. Жаль, осталось немного учиться. Да и справлюсь ли я? Ведь с Милькой доходило до поцелуев, и все же…

       Каждый день я ее окидываю жарким взглядом. Но она не смущается. Видно, ей не впервой покорять сердца ребят. Мы с ней беседовали уже в раздевалке. Она просила «не стараться зря». Но я не падаю духом…

       25 мая. Последний урок! Нас выстроили на улице, директор прочитал речь, первоклассники подарили нам букеты цветов. Ну, теперь нужно готовиться к экзаменам!

       26 мая. Ездил в Тотьму, купил там полуботиночки, галстучек. Настоящий джентльмен. Остается заказать еще клеш.

      27 мая. Ну и дурак же я опять. Будто сам бог дает мне такие встречи, а я не могу ими воспользоваться. Я ехал с Михайловки, Муха шла на Михайловку. Торопилась на пароход. «Леша, подвези меня до Михайловки». Я заволновался, покраснел. В общем, стал размазней. Стал говорить, что колеса слабо накачаны, и т.д., и т.п. Она не стала больше слушать мои нелепые речи.

      …Вечер. Костер. Тишина. Мы сидим трое на трое. Любка, Милька, Нинка. Вовка Воробьев, я и Валерка. Потрескивают сучья… Подходит еще ватага парней и девчонок. Уходим от костра заполночь.

      28 мая. Ну, полихачился! Неужели этим я возвратил ее расположение? Проехал по чужому велосипеду, перелетел через руль и бухнулся в кусты. Оттуда вылез весь в колючках. Насмешил, наверное. Милька, видимо,  с м и л о стивилась надо мной. Сказала, чтобы понапрасну не ездил на Михайловку, так как консультация будет не с 9 утра, а с 5 вечера. Не использовать ли этот момент ее просветления?..

      …Стучат часы. Постой, жизнь, молодость! Постой же, остановись! Ведь ты же знаешь, что «человеку жизнь дается один раз, и прожить ее нужно так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за свое мелочное прошлое и чтобы, умирая, мог сказать: вся жизнь была отдана борьбе за светлое будущее человечества – коммунизм». Мчится колесница ХХ века. Ничем не остановить ее… Эх, заглянуть бы в 2000 год! Что там будет? Может быть, вся сущность будет заполнена терминами? Может, не будет любви? Нет, любовь вечна! Человек будущего! Он должен быть смелым. Он должен покорять себе другие галактики, должен найти других разумных, установить с ними связь. А пока – человек настоящего! Он тоже немало сделал. Близится светлое будущее коммунизма!

      9 июня. Позади три экзамена. Алгебра с арифметикой – 3, русский (сочинение) -3, геометрия (устно) – 5. Впереди еще один экзамен – по русскому устно…

      Учеба уже закончилась. Милька, наверно, теперь живет на Михайловке. Муха – тоже там же. Вечерами разжигаем костер. Сидим, травим анекдоты. Но мне не весело. Какое же может быть веселье без нее…

      30 июня. У нас с Милькой наладились дружественные отношения. Дружественные, но, увы, не любовные. Только вот вчера?.. Но это, наверно, было оскорбление за оскорбление. Теперь я уже не добиваюсь любви у девчонок. Я хочу с ними жить просто, ни перед кем не унижаясь.


      16 сентября. Четвертого сентября нас направили в колхоз. 30 километров ехали на старом школьном УралЗИСе. Через каждые пять минут в радиаторе вскипала вода. Приходилось останавливаться, доливать холодной воды. Потом пять километров ехали на «Беларуси». В деревне Бобровица нас высадили. Бригадир третьей бригады Аникиев, красноносый детина, распределил нас по квартирам. Девок поселили к какой-то хромой бабке, нас – к дедку. Дед был очень похож на полицая из какого-то кино. Он был ужасно злой, ругал нас за всякого рода своевольности. Он постоянно шастал по нашей зимовке, заглядывал на электрический счетчик.

      Другое дело – бабка. Она не жалела для нас ничего. Что касается нас, то мы решили для первого дня выпить. Купили две бутылки и растянули вместе с девками. А потом, когда окончательно поселились у деда в зимовке, пили два вечера подряд.

       Бригадир оказался хорошим человеком. Он весело подтрунивал над бабами. С ним хорошо и весело работалось. Конечно, на молотилке работа пыльная, но ничего, денежная… Все шло хорошо и весело. Даже вечером можно было сходить в кино. И мы, конечно, ходили. Посмотрели «Переулок», «Ноктюрн», «Альпийскую балладу».

       Не обошлось и без дезертиров. Пешком за 35 километров в Тотьму ушел Н.Мальцев. А Вале Кузнецовой отлично обработало палец в молотилке: отрезало по ноготь. Но все приключения позади, и мы опять возвращаемся домой. Возвращаемся! Ну, и как же тут не выпить? Выпили три бутылки на четверых. А потом поплелись к девкам. Зачем? Чтобы опозориться, – вот зачем! Я немного посидел у девок. Меня стало тошнить… Не помню, как скатился с лестницы, лег, и меня тут же вытошнило. Рассерженная бабуся выгнала пьяную молодежь из дома. Прибежали девицы, подняли меня за руки и выпроводили за дверь. Я, шатаясь и спотыкаясь на каждом шагу, кое-как доплелся до дедовой зимовки.

      …Нам выдали еще по пятерке деньгами и отпустили домой. Двухнедельный срок кончился.

       11 октября. Жизнь течет мирно, лениво по сравнению с жизнью в колхозе. Сидишь все время, учишь…

      20 октября. Никак не могу дождаться 7 ноября. Вернее, 4 ноября, так как нас отпустят на каникулы. 2 ноября уехал, не вымывшись в бане. А вчера не пришел катер. Сидеть шесть недель, не вымывшись, не повидавшись с деревней! Только здесь я понял, что значит жить в чужих людях!

      Вчера посмотрел «Вия» Гоголя.

      27 октября. Сегодня воскресенье. Весь день идет мягкий, пушистый снег. Он беззвучно, мягко валится большими хлопьями на людей, на здания, на деревья. Вчера на Сухоне понесло «шугу» - так местные жители называют мелкий лед со снегом. Катер за нами не пришел, так что придется нам доживать здесь до Октябрьской. День и вечер сегодня были на редкость хорошими. К вечеру установилась теплая тихая погода. Мириады снежинок серебрились, искрились, пролетая мимо уличных фонарей. Крохотные городские воробушки разгуливали по деревянному тротуару, подбирая крошки, сердито отряхивая снег с перьев. А снег все валит и валит.

       29 октября. Георгий Тимофеевич Береговой – новый космонавт Советского Союза. На космическом корабле «Союз-3» он совершает витки вокруг Земли.

       15 ноября. Домой мы, конечно, съездили. Но что толку? А ведь какие мечты, какие планы я строил! Ну, я повидал ее. Она как будто не видит, не чувствует ни черта. Она даже презирает, насмехается надо мной. Как заводная игрушка. Придет, просидит, как должное, до 11 часов и уходит домой. Все эти 6 дней как по расписанию. Даже Васю Горынцева разочаровала. Его-то она должна была уважать. Ведь не зря же они просиживали летом в клубе до рассвета. Шептались о чем-то.

      Придется строить следующие планы, теперь уже на Новый год. Ну, а если и эти планы рухнут, то надо от нее «отвязаться», как говорит она сама. Ведь есть же и в Печеньге и, в крайнем случае, в Михайловке, хорошие девчонки. Например, Света Дурнева. Фамилия у нее, правда, неподходящая. Но ведь такие фамилии выдумал дикий, в сущности, народ – чухонцы.

      Спросить меня, зачем я домой ездил? Праздник провел плохо, с Милькой ничего не вышло. И что, интересно, она выставляет из себя, что ей нужно?

      7 декабря. Прочитав Джека Лондона, я решил стать писателем. Да! Не удивляйтесь. Он так здорово пишет, что прямо увлек меня. Особенно мне понравился его рассказ «Золотой каньон». Очень здорово описано также про боксера в рассказе «Кусок мяса». Ну, я решил попробовать свои силы. Решил я написать рассказ «Девчонка».

       «По дороге медленно брел парень с растрепанным портфелем под мышкой. Он сосредоточенно рассматривал дорогу, будто что-то искал. Осенний ветер гнал по дороге листву. Он осыпал мальчика со всех сторон листьями. Парень крепче закутался в поношенное пальтишко и задумался…

       …Отец сейчас наверняка таскает воду из колодца. Мать за 25 километров в лесу работает. Приезжает она обычно в шестом часу. С матерью веселее. Отец угрюм. Он бывает весел только после выпивки. Но эта веселость не нужна Володе даром. Особенно Володя любит ужин. За ужином всегда интересно. Отец и мать беседуют, Володя набивает свою утробу, по выражению отца. Так, тихо и мирно, протекают вечера до первой получки или двойки.

      Рассмотрим случай «А»:

       Двойки – не такая уж редкая оценка в дневнике Володи. В такие вечера отец читает Володе «нотацию», а мать читает «лекцию» о будущем Володи. Клуб в такие вечера строго запрещен. Володя спокойно отбывает свой «погрех», но через несколько дней опять несет двойку. «Видимо, не будет в нашем роду ученых»,  – сокрушается мать.

       Случай «Б» более выгоден для Володи. При этом случае Володя все время посещает клуб. Случай «Б» бывает не реже случая «А», и поэтому клуб открывает свои двери не реже четырех раз в неделю. Клуб, конечно, не похож на клуб. Это старая, развалившаяся часовня, под стеной которой всегда бежит говорливый ручей, но все-таки в этом клубе интересно, особенно когда бывает  о н а.

       …Торопливые шажки сзади вывели его из раздумья. Он скосил глаза и увидел  е е. Она шла по тропинке рядом с дорогою, помахивая папкой. Щеки ее разгорелись от быстрой ходьбы. Золотистые глаза смеялись.

       - Эх ты, скороход! Смотри, я уже и то тебя догнала!

        - Конечно же, ты прешь, как самоходка, - в тон ей ответил Володя и прибавил шагу. Ее светло-золотистая коса выбилась из-под пальто, но она не замечала.

       - Ага! Значит, будем соревноваться по спортивной ходьбе! Давай!

       В таком темпе они прошли около километра. Володе стало жарко, но он не подавал виду. Однако когда он дошел до скамеечки у середины дороги, ему захотелось отдохнуть.

       - Может, отдохнем? – сказал он девчонке и направился к скамеечке.

       - Отдыхай, если устал, а я пойду, - сказала она.

       Ему почему-то вдруг захотелось остановить ее. Он молчал. Но останавливать пришлось поневоле. Из-за поворота показался грузовик.

       - Мила, подожди! – закричал Володя, но сам почему-то не побежал.

      - Беги скорей сюда! – раздался голос Милы.

      - Здесь недалеко, я дойду пешком! – прокричал Володя.

      Мила «проголосовала». Грузовик остановился. Мила села и захлопнула дверцу. Грузовик тронулся с места, оставив облако пыли».

       Ну, как? Неплохо для первого раза? Конечно, не трудно догадаться, что Мила – это Миля, а Володя – это я. Пишу я эти воспоминания здесь, в Тотьме, от скуки. Может быть, какой-нибудь толк выйдет…



       13 января 1969 года. Новое сближение с Милей (отныне я буду называть ее так) произошло неожиданно.

       Восьмого января она вечером подошла  и заговорила, видимо, в шутку, о своей привязанности ко мне. Она говорила, что любит меня еще с прошлого Нового года, и т.д., и т.п.

       Все это, видимо, было сделано в шутку, наверное, для того чтобы посмеяться надо мной. Но тем не менее из-за этого разговора мне не спалось в ту ночь. Я долго размышлял. Такая же картина повторилась и на следующий вечер. В клубе она подошла (наверное, читатели дневника, если будут таковые, заинтересует, почему она ко мне подходит, а не я? На этот вопрос ответить нелегко. Короче, я стесняюсь ее) и спросила, как мой тотемский адрес. Ну, я, конечно, назвал:

      - Ленина, 62.

       - Если ты не напишешь мне раньше 25 января письмо, то я вынуждена буду написать сама, - сказала она. Я посмотрел ей в глаза, но в них не было ни искры насмешки.

       - Эх, Милька, Милька! Неладно что-то ты затеваешь! – сказал я.

       - Что «Милька, Милька»? Я тебе серьезно говорю! Так напишешь?

       - К чему ты это? – спросил я, хотя с языка готово было сорваться слово «ладно».

       - Ну, так как? – не отвечая, спросила она.

      - Ладно, напишу, - неуверенно произнес я. На этом разговор наш кончился.

      Ребята насмешливо смотрели на меня, как будто бы говоря: «Ничего, это ненадолго. Скоро ты отвалишься от нее, как банный лист». Вечером, когда клуб запирали, она в подтверждении этих самых взглядов ушла с Лехой Воробьевым.

     Я почему-то не сердился, видимо, привык.

      - Леша, ты не сердишься? – спросила она после этой прогулки.

     - Не сержусь. Гуляй ты хоть с самим чертом, мне не жаль, - сказал я с усмешкой.

      (Заранее надо сказать, что у нас со Светланой Дурневой какие-то дурацкие отношения. Как правильно выразился Никола Ивин, «ты тянешься к Миле, а Светка – к тебе». Совершенно правильно сказано. Мне со Светкой как-то неловко, совсем не так, как с Милей).

       Всю эту ночь я обдумывал план письма, которое, несомненно, буду писать Миле. Тысячи разных вариантов лезли в голову. Уснул уже в третьем часу.

       Весь следующий день слонялся без дела. Готовился к отъезду, дожидался вечера и… ее. С трудом дождался 8 часов вечера и побежал на деревню. Никого не было. Возвратился домой, с трудом просидел до пол-девятого (время, в которое обычно собирается вся печенгская молодежь) – и снова на деревню. Никого не было. С грустью я поплелся домой. По дороге повстречались Никола Никитинский и Васька Горынцев. Пошли вместе все трое домой. Навстречу – Карюха (прозвище очень сварливой, юркой бабы):

     - Ну-ко, робята, пошлите-ко к нам. Какой-то вор у нас ходит. Пошли-ко… вас не тронет… вы большие… Все стекла выбиты…

      Ну что ж, делать нечего. Мы опять повернули. Заходим в дом, видим: сидит Леха Воробьев, видимо, пьяный, с разрезанной рукой. «Вот так вор! – подумал я. – Вот так кавалер у Мили!»

       Карюха ругалась, как бы приглашая нас быть свидетелями. Мы отвели Леху домой.

      …«Ведь не увидимся же больше!» - с горечью подумал я.

      - Пойдемте за ключом-то! – сказал я. – Отопрем клуб, а там, смотришь, народ придет.

      (Ключ от клуба был у Мили).

      - Ладно уж, сходим. Олексийку охота в клуб, - промолвил Васька, как будто делая одолжение.

     Мы прошли узкой заснеженной тропинкой.

      - Вы сходите, а я здесь постою, - сказал он.

      Мы вошли. В глаза мне бросилось сердце, пронзенное стрелой. Оно было повешено сразу у входа, на стенке. Миля жила одна, - это я знал. За перегородкой жила ее тетка.

      Миля сидела за столом. Волосы ее были распущены по плечам. Она была в простом домашнем платье, руки обнажены. Вначале она, видимо, немного смутилась, но потом привела себя в порядок. Никола сразу заговорил о деле. Попросил ключа.

     - Нет, ребята, ключа я вам не дам. Меня тетя Маня забранит, - сказала она.

     - Ладно, пойдем, Колька! – сказал я.

     - Что, Леша, осердишься? – спросила она.

     - Он тебе письма не напишет, - сказал Никола. (Как, однако же, быстро расходятся сплетни!)

      - Леша, не сердись! Ладно? Я уж вот тебе… - Она своей обнаженной рукой (как все же она красива!) вытащила из кипы книг одну книгу, - … и «Горе от ума» отдам, только я монолог Чацкого не выучила!..

     Ну, разве это не насмешка?!

     - Хорошо! Когда выучишь, тогда и отдашь, - сказал я.

      - Ну, если ключа не даешь, то мы пойдем. Нас еще третий ждет, - сказал Никола.

     - Кто? – спросила она.

     - Васька, - ответил Никола.

     - Какой? – непонимающе переспросила она.

     - Горынцев.

     - А… Ну его… У него нет, дак…

     - Чего? – удивленно переспросил я.

     - Языка! – ответила она.

     Так вот, значит, почему она бросила его! Потому что он не смел в отношении к девушкам!

      «Ничего, милая Миля, я этой ошибки не повторю! – с торжеством подумал я. – Гуляла ты с ним целое лето, а он, наверно, ни разу не поцеловал тебя. Ты увидела, что от него никакого проку нет, и ушла. Теперь я понимаю!»

     Потом мы поговорили о сердце, пронзенном стрелой.

     - Это я нарисовала позавчера, - ответила она на наши вопросы.

      Опять же намек: ведь именно позавчера произошел наш разговор. Ключа она нам не дала.

      - Ладно уж… - проговорил я, укоризненно покачав головой. В ответ она улыбнулась своими золотыми, лучистыми глазами. Мы вышли.

      …Письмо я сразу же по приезде в Тотьму, конечно же, написал. Было оно, примерно, такого содержания:

      «Здравствуй, уважаемая Эмилия Анатольевна. Когда будешь писать ответ, то пиши длинный-длинный, на восьми страницах. Поняла? Писать больше нечего. Передавай привет: а) ребятам, б) девчатам. До свиданья».

      Листок был двойной. На обороте листка я написал: «Знаешь, Миля, я хочу простых, дружественных отношений и не хочу, чтобы ты насмехалась. А по правде сказать, в   последний вечер  tu etais charmante». Может быть, писать всего  этого не следовало бы, но что написано пером, того не вырубишь топором.

                Алексей. 14.1.1969 г.»

        14 января. Да, теперь я понял, что искренне люблю Милю, не могу жить без нее. Понял я и другое. Как можно жить, учиться, когда на свете есть такие девушки, как она? Как можно изучать «мужицкую поэзию» Некрасова, эти «Размышления…»? Ну, писал он… Подумаешь, предвидел крестьянскую революцию! Ведь если бы я жил тогда, я бы тоже предвидел. Например, теперь я предвижу (о, убийственные мысли!), что может произойти новая мировая война. Вернее, надо сказать, что я не люблю не столько Некрасова, сколько учительницу литературы Зою Николаевну.

      15 января. Четыре новых советских космонавта летают над миром. Это Шаталов, Волынов, Елисеев, Хрунов.

       18 января. Каждый вечер я думаю о ней. Скорей бы дожить до весенних каникул! А ведь четверть только началась!

      Она снится мне во сне. Да, здорово все же я влюбился! На уроках на меня нападает хандра. Какое-то щемящее чувство, которого я еще не испытывал. Откровенно говоря, хочется ее поцеловать.

       Письма от нее все еще нет. Я строю сотни разных предположений. Почему она не пишет? Что там происходит? Пиши, Миля! Пиши скорей! Может быть, она обиделась? Слишком уж насмешливо было написано… Как же я мог, так ее любя, написать такое письмо?

       Миля, пиши! Я люблю тебя, слышишь?! Я, конечно, не обладаю гипнозом, чтобы передавать мысли на расстоянии 55 километров. Но как бы хотелось! Миля! Неужели ты не понимаешь, как я люблю тебя!

      29 января. От Мили пришло наконец письмо. Как я обрадовался! Письмо написано в теплом, дружественном тоне. Видимо, она тоже многое передумала, прежде чем писать это письмо. Письмо шло ужасно долго – целых 10 дней. 100 километров за 10 дней – это ведь черепашья скорость! Следующий ее ответ, по моим расчетам, должен прийти не позднее 2 февраля. Милая Миля! Только я боюсь, как бы ты не оставила переписку. Следующее письмо я напишу более решительного характера.

       26 января ездил домой. Вечером пришел ко клубу, но там никого не было. Я целый час промотался около ее дома, но вызвать не решился. Я надеялся на какую-то гипнотическую силу, которая бы передала Миле мое желание на расстоянии.

       4 февраля. С Милей устанавливается, по-моему, тесная переписка. Как мне хочется ее увидеть! Но вместе с тем я не понимаю, как мы встретимся после таких писем. Наверно, просто подойдем к друг другу и скажем: «Здравствуй, миля!» - «Здравствуй, Леша!» - и все. В первый вечер надо будет обязательно ее проводить. А то какая же переписка, любовь без этого. Хватит ли у меня сил, смелости? Ведь я еще не опытен в таких делах.

       10 февраля. Вот-вот, именно. Хватит ли сил, смелости… Не хватило, черт возьми, у тебя сил. Парень – тоже называется… Правда, тому мешало несколько непредвиденных обстоятельств. Во-первых: ребята. Сволочи же они хорошие после этого! Неужели они не понимают? У них зуб на зуб не попадает, а все равно не идут домой, тоже мне провожатые! Во-вторых (это, пожалуй, еще важнее), мешала Надежда Пантелеймоновна. Она, оказывается, живет у нее. Они ходят под ручку. Ведь не подойдешь же к ним и не скажешь: «Миля, пойдем, я тебя провожу!» Теперь Миля обо мне, наверное, такого же мнения, как и о Ваське Горынцеве. В общем, все шло как нельзя хуже.

       И встретились мы не так, как я предполагал. Надо же ей было высунуться именно в тот момент, когда я подходил к клубу!

       «Привет, Миля!» - протянул руку. Здоровались прямо в дверях: я по одну сторону порога, она – по другую. Ребята глазеют, страсть! Потом опозорился в этой дрянной детской игре «тонешь-не-тонешь». Выкинули Милю. Я ухватился за один конец ремня, Валерка – за другой. Ребята смеются, – стыдобушка! Если бы она серьезно тонула, то неужели бы я не спас ее?! А тут черт знает что такое!

      В общем, я не проводил ее. Какие планы строил, и всё рухнуло! А ведь осуществились бы, если бы не ребята и не Надежда Пантелеймоновна.

       Читатели сего дневника, если таковые будут, скажут: «Он боится общественного мнения, любовь его некрепка. Это детское увлечение скоро пройдет». Нет, не думаю, чтобы оно прошло. Никогда. Хотя она меня даже разочаровала, - показалась некрасивой, - но я все равно люблю ее. Если она и сейчас останется обо мне хорошего мнения, то это хорошо. Но если и последующие планы, на 23 февраля, провалятся, то, я думаю, она изменит свое мнение.

       17 февраля. От Мили нету письма. Уже прошло девять дней. В последнем письме я просил ее не бросать переписку, несмотря на то, что произошло.

       В Тотьме я «слежу» за одной девчонкой. Я и раньше увлекался такой «игрой». Интересно узнать, как она будет реагировать. Встречи, конечно. довольно редки. Ведь в этом городе живет около 10000 жителей. Кажется, она начинает замечать назойливого парня. Она ходит в серой барашковой шубке, в лаковых полусапожках. Но меня это не смущает. Нужно тут вспомнить, как я тоже «следил» за Мухой в 8 классе. Кажется, я уже не просто слежу, а что-то больше… Меня почему-то не слишком беспокоит то, что от Мили нет письма…

       10 марта. На 8 марта ездил в Печеньгу. Ну и, конечно, видел Милю. Я зашел в клуб. Свет в нем был потушен. После пришла она со своей неразлучной Пантелеймоновной. Миля пошла включать свет, и мы с ней чуть не поцеловались. Включила электричество. Поздоровались. Потом я ее уже не видел. Они расхаживают квартетом: Миля, Нина Воробьева, Пантелеймоновна и Вовка Воробьев. Да, со стороны Вовки, моего лучшего дружка, как я писал, я вижу сплошное предательство. Та же картина наблюдалась и 8 марта вечером. Я проклял весь свет. Даже самая заядлая австралийская проститутка не меняет так часто своих «возлюбленных», как она. Она уже ходит с Вовкой Воробьевым. Да и как с ним не гулять! Нацепил братишкин клеш и стал самым красивым парнем в Печеньге. А ведь она с некрасивыми не гуляет.

      Вовка Воробьев приезжал на 9-ое в Тотьму. Нацепили мы с ним оба клеши и пошли завлекать девчонок. Но Тоню, как я ни старался,  не увидел. Потом сходил к Ваньке Рычкову. Но он спал мертвецки пьяный. Я их (еще приехал в Тотьму Шурка Дурнев) проводил до автобусной остановки. Вовка что-то намекал на свои похождения с Милей, но я эти намеки игнорировал. Прочитав строки: «Но Тоню, как я ни старался…», читатель, наверное, подумает: «Смотри-ка, парень действует на два фронта!» Но ведь она тоже действует на два фронта! А! Надо кончать с ней переписку самому, покамест она не кончила. От нее уже пришло шесть писем, она мои фотки получила, я ее – тоже. Чего еще надо?! А два фронта нужны мне и ей для того, чтобы в случае поражения на одном фронте можно было наступать на другом.

       16 марта. У нас с Милей напряженные отношения. Я написал, что не хочу больше переписываться, а она написала ответ. Пришлось ответить, согласившись переписываться и дальше. Правда, распекал ее сильно…

       Тоня – обыкновенная девчонка. Сегодня, делая обыкновенную слежку за ними, увидел, что у нее есть в Тотьме знакомые парни. Я попался ей на глаза, когда она заигрывала с парнями, сделал обиженную, оскорбленную физиономию и, демонстративно повернувшись, пошел обратно. Это, конечно, ерунда. У каждой девчонки должны быть знакомые парни. Скоро к ее знакомцам, я думаю, прибавится еще один.

      19 марта. Сегодня заполучил от тети Лиды фото дедушки. Прищуренные глаза смотрят вдаль, на родные тарногские просторы. И вообще вся фигура дедушки какая-то олицетворенная. Нет, он не расстанется со своим родным краем и не переедет в Тотьму к тете Лиде. Глубокие морщины прорезали лоб, голова облысела, седая голова, но он еще крепок и полон энергии. Дедушка пережил три войны, ранения и контузии. С Великой Отечественной возвратился с простреленной ногой, долгое время был председателем своего родного колхоза… На заднем плане показаны наши березы, а вдали простираются зовущие просторы. Именно в этом крае жил и я когда-то.

       3 апреля. С Милей ничего не вышло. Она отвела на меня два дня каникул, но я не проводил ее, и все остальные дни она ходила с Вовкой. В последний вечер у меня было твердое желание проводить ее, но она ушла, не дождавшись. Ничего! Все это мы наверстаем за лето. Письма писать прекратила. В последнем письме я дал согласие переписываться и дальше. И вот тебе на! Так просила, чтобы не бросал переписки, и сама бросила. Ничего не получается у меня с этой рыжей чертовкой!

      В последнее время буквально зачитываюсь Джеком Лондоном. Очень стоящий писатель, на мой взгляд. Хочу познакомиться со всем его творчеством.

      12 апреля. Весна вступает в свои права. По дорогам бегут ручьи, везде грязь, лужи. Вместе с весной и у меня наступает весеннее настроение.

      Вчера опять встретил ее. Она была в нежно-розовом шелковом платочке, в синем плаще. Видимо, возвращалась с уроков. Увидев меня, слегка смутилась, опустила голову. Проходя мимо, я скосил глаза, чтобы хоть раз получше рассмотреть ее. Из-под платка выбилась челка, длинные ресницы мелко дрожали, тонкие, чуть капризные губки так и жаждут поцелуя. Да! Девчонка что надо! На 1 Мая нужно обязательно ее поздравить и познакомиться.

       13 апреля. Учеба никак не лезет в голову. Хочется повеселиться как следует, глотнуть огненного зелья в зеленой бутылке. Танцевать, смеяться, провожать, целовать, - что угодно, лишь бы веселиться! Учеба опостылела. У Джека Лондона было средство против такой тоски – отправиться путешествовать. Клондайк, Канада, собачьи упряжки, солнечная Калифорния, веселое бродяжничество, - все влечет в его книгах. Им, наверное, не овладевала скука. Меня охватывает (теперь уже  очень часто по сравнению с прошлыми днями) мрачная апатия. Все равно сойдешь в могилу, будь ты министром, простым рабочим парнем, нищим или каким-нибудь идиотом. Хочется прожить жизнь «на полную катушку», как выражается Вовка. Хотя бы тот отрезок времени, пока я молод! Да, согласен: пьяный человек – свинья, ублюдок, на него тошно смотреть; у него, наконец, отключаются все условные человеческие рефлексы, но это все ерунда. Может быть, эти строки неправильны. Я, пожалуй, согласен: они неправильны. Но я все же пишу их, опираясь на минутное отчаяние. Уверен – это пройдет. Удивляюсь перевороту, который произошел во мне всего за два дня. Ведь еще вчера я так радовался весне, девчонке, на которую я смогу положиться, и вообще всей жизни. А сейчас, рядом, на одной странице, пишу строки, совсем противоположные по значению и смыслу.

      14 апреля. Какое право имеете Вы, Титов, и весь ваш персонал на такое самоуправство? Кто вам позволил направлять чужие судьбы? Где эта самая свобода личности? Это же получается не социалистический строй, а черт знает что! Нужно добиться такого общества, где действительно все должны быть равны, даже взрослые с детьми, тем более что мы уже не дети. И что из того, что взрослый человек пережил и сделал много? Не забывайте, что нам тоже предстоит сделать не меньше вас и пережить еще черт знает что!..

       Это я по поводу того, что у нас сегодня исключили Невзорова без какого-либо на то его согласия, опираясь на то, что порешила какая-то кучка людей, называемая комитетом. Даже все  три  миллиарда не решат судьбы одного человека, если он того не хочет. На то он и человек! А с такими, на первый взгляд, незаметными промашками недолго доехать и до начальной стадии развития. Даже теперь, в 1969 году, заметно выделяется НЕРАВЕНСТВО среди людей. Почему одни живут в роскоши, ездят на «чайках», а другие перебиваются тяжелым непрерывным трудом, чтобы кое-как свести концы с концами? В результате непосильного труда – горб, - заметьте: горб, а не комфортабельная квартира. Эти противоречия не так ясно видны у нас, как в Америке или в Германии, но они есть. И это главное!

      19 апреля. Все население Тотьмы высыпало на берег. Дряхлые старики и жиденькие старушки чинно расселись по скамейкам и толкуют о чем-то на своем русском народном языке. Подозрительно качающиеся парни и лирически настроенные девицы сбились в кучки. Шустрые пацанята бегают по льду, рискуя при этом своей несмышленой головой. Разные люди! «Лед-то, наверно, еще не унесло», - говорит высокий парень с копной черных волос на голове. «Ничего, сейчас понесет», - уверенно заявляет другой, белобрысый, пониже ростом, показывая на светлое горлышко бутылки, торчащей из потайного кармана. Таких людей влекут не весенние настроения, а эгоистические намерения. Дальше мне попадается выпивший парень. Он всячески старается сохранить равновесие, но это ему не удается, и он встает под разными углами к линии горизонта. Он что-то бормочет, проклиная, вероятно, что на фабрике сделали слишком маленькую площадь опоры его ботинок.

       25 апреля. Сегодня прочел биографию Александра Грина. Да, чудовищно тяжелая была жизнь у человека. Мне тоже чертовски захотелось писать, писать где попало и о чем попало. Нужно все-таки посвятить чему-то себя в жизни. Из всех по-настоящему изученных писателей выше всего я ставлю Грина. Кажется, его произведения страшно поверхностны, лишены политической направленности, но почему-то я его ставлю на первое место. Потом – Джек Лондон, далее – Герберт Уэллс. У последнего в большинстве своем фантазия и утопия. Не лишены такой утопии и двое первых.

       26 апреля. Нет. Я слишком плохо ценил Джека Лондона.  Сегодня прочел его роман «Мартин Идеен» и понял, что жестоко ошибался. Здорово! Очень хорошо! Больше нечего сказать. Лондон, наверное, останется моим любимым писателем на всю жизнь.

       Некоторые сведения о нем:

      «Джек Лондон (Джон Гриффит Лондон) родился в семье скромного труженика в 1876 году. Подлинный его отец – ирландец Генри Вильям Чэни, астролог, литератор, отказался от него. Мать – болезненно-впечатлительная, несчастная женщина. Жили бедно. Лондон сам уже с 10 лет зарабатывал на жизнь, работал газетчиком, на консервной фабрике. Его манило море. Он плавал на собственной лодке, был принят в среду «устричных пиратов», которые занимались контрабандой. В17 лет он матрос на шхуне «Софии Сезерленд», идущей на ловлю котиков. Деньги он отдает матери и поступает на джутовую фабрику. В это время занимается самообразованием. 12 ноября 1893 года он печатает свой первый очерк «Тайфун у берегов Японии».

       Но литература не удалась. В 1894 году Лондон – кочегар на электростанции, безработный в «армии Келли», двигавшейся на Вашингтон. Свои приключения бродяги он описал в сборнике «Дорога». Его сажают в тюрьму за бродяжничество. В 1895 году он выходит оттуда и примыкает к социалистам. 1896 год – год упорного литературного труда; работает в паровой прачечной. Его манит «золотой Клондайк», и он едет туда с мужем своей сестры Шепардом, но от этого он ничего не получил, кроме цинги. Залечив цингу, он возвратился к осиротевшей семье – умер отчим. 1899 год -  он уже зарабатывает хлеб литературным трудом. В 1900 году Лондон женился и стал сторонником Юджина Дебса. В июле 1902 года АЮП предложила ему ехать корреспондентом в Южную Америку, но поездка не удалась. Он попадает в Англию и описывает жизнь лондонцев в книге «Люди бездны». Его первая жена, Бесс Мадерн, не пожелала жить с «красным». Лондон едет на Дальний Восток корреспондентом. Пишет под впечатлением русской революции 1905 года роман «Железная пята». Начинается травля Лондона как опасного политического оратора. Он вторично женится, на Чармиан Киттредж и, чтобы укрыться от нападок капиталистов, уезжает в путешествие на «Снарке». Вернувшись из путешествия, Лондон стал знаменитостью, которому каждый льстил и угождал. Он построил собственное ранчо в Калифорнийской долине; резко изменились его взгляды; он смирился с мыслью о существовании капитала. В его произведениях прорываются фальшивые нотки, мелкие, недостойные темы: «Лунная долина»,  «Маленькая хозяйка большого дома». Лондон унижается до поездки в Мексику, где спокойно пишет о зверствах англичан. В 1916 году он порывает с социалистической партией, так как она в то время была слишком слаба и неорганизованна.

       Полное моральное и физическое разложение способствует гибели писателя. Его мучают приступы алкоголизма (книга «Джон Ячменное Зерно»). Последний рассказ «Как аргонавты в старину» полон задора и грусти. Вечером 20 ноября 1916 года он умер, прожив всего 40 лет».

      3 мая. Повествование о нескольких днях моей жизни:

       «В бане вкусно пахло прелыми листьями. После долгого пути это было сущее удовольствие, и он весь целиком отдался этому удовольствию…      Спустя полчаса он, то есть простой деревенский парень Серега, шагал по огородной тропинке и жадно вдыхал свежий воздух. А потом на столе стоял пыхтящий самовар, и все пили чай. Все это было давно знакомо и вместе с тем ново. Он пил обжигающий чай из блюдца, слушал перебранку родителей и пребывал в том блаженном состоянии, в котором находится каждый возвратившийся домой. А спустя еще десять минут Сергей, наскоро причесавшись, шел по улице.

      Невольно сильнее забилось сердце. Ведь сегодня он опять увидит ее. Но волнения оказались напрасными: на клубе висел огромный замок. Он уныло поплелся домой… Так закончился первый день…

       Наутро он проснулся от яркого солнечного лучика. Он встал и, почесываясь и позевывая, стал одеваться. Выпив кружку пива, он закусил жареной колбасой. Дальше день шел как нельзя хуже. В 4 часа он вместе со своим приятелем махнули за 10 километров на Леваш. Дело в том, что туда же ушла она со своей подругой Ниной. Их не повидали, но спалили у левашан центнер сена и выпили бутылку портвейна. Обратно шли лесом, и было ужасно темно. Тропинку обступали огромные ели, но им было весело и ничуть не страшно. Вовка (так зовут приятеля Сергея) ударился в родную стихию и нес околесицу. Он ставил себя командиром банды разбойников, убивал и грабил, особенно людей с тугой мошной. Он похищал Милку (так зовут ее), расстреливал преследователей, сжигал и… угодил в речку. Сразу весь пыл его угас. Он, сопя, выжал портянку, намотал ее на сырую ногу и с трудом запихнул обратно в сапог. Едва перебравшись через три разветвления речки, они прибавили шагу. Шли, хлюпая по воде, спотыкались о корни, чертыхались и шли дальше. Чуть поскрипывал Вовкин сапог. Когда проходили около болота, прокричал заблудившимся козленком бекас. Сразу вспомнились все чертовские присказки, «зверские» истории. К ногам, как нарочно, привязалась «злая старуха» - так они называли усталость. Она драла и разрывала ноги на части, но они не поддавались воздействию «злой старухи». Выйдя на дорогу, они принялись рассуждать на серьезные темы. Вовка отстаивал идею жизни «на полную катушку», Сергей – идею «наполнения». Вовка собирался прожить жизнь так, чтобы испытать все ее удовольствия, сладости и умереть «с музыкой». Сергей – совсем иначе. Он хотел наполнить собою как можно большее пространство среди человеческого сброда с его обманом и жестокостью, просиять, как говориться, на мировом небосклоне, добиться в жизни счастья, любви и многого…и умереть, но не под гнусавое завывание попов и дьяконов где-нибудь за речкой Шишкой, а под гром салюта. Да, это, конечно, сложная задача…

      Это, несомненно, два противоположные мнения. Сергей ничуть не обвинял Вовку, и наоборот. Каждый должен жить так, как ему хочется, а не как того желают высшие власти, начиная с папы и мамы и кончая президентом. Конечно, и тот и другой путь не лишен недостатков. Вовка – романтик, но романтик утопический…

      P.S., о его романтике – после. И о моих трех днях – тоже.

      16 мая. Пишу под влиянием книги Ги де Мопассана «Милый друг». Наш учитель истории Степан Степанович точно выразился, сказав, что Мопассан очень прямо пишет, а не виляет, как некоторые. И мне нравится его прямота. Со мной бывают такие же наваждения, как и с Дю Руа. По отношению к этой рыжей чертовке Миле. Меня пленит в ней какая-то недоступность. Лето в моем распоряжении. Хочется поцеловать ее в эти тонкие, надменно надутые губки. Короче, не хочу заранее хвастать. Увидим. Нужно только действовать решительнее, быть нахальным. Ведь все и всего можно добиться.

      21 мая. Настроение очень плохое. Хочется совершить что-нибудь сногсшибательное, пожить в пределах, не доступных простому смертному человеку. По правде говоря, такое настроение потому, что никто здесь не обращает на меня внимания. Это я относительно девчонок. С детства замечаю за собой некоторую стеснительность по отношению к ним. А здесь много красивых. Например, Тоня. Сегодня встречал ее в кино. Она поднималась по лестнице. Увидев меня, зло застреляла глазами. Глаза у нее синие-синие, и когда она сердится, в них можно прочесть все ее чувства. Будь на то моя воля или будь я немного посмелей, не знаю, что бы я сделал с нею. Исцеловал бы до изнеможения… Понимаешь, читатель, какое настроение? Скорей бы подрасти! Через месяц буду гулять с Милей. Сидеть рядом, ощущать ее близость, провожать, целовать… Вот радость жизни!

      8 июня. «Я на ходу соскочил с велосипеда и в изнеможении растянулся на траве. Была мертвая, звенящая тишина. Только где-то куковала кукушка и заливались какие-то птицы. Черт возьми, как хорошо! Вот он – идеал: патриархальная жизнь! И я сумею постоять за этот идеал. Разве это сравнится с пыльным городом?! Нет! По крайней мере, из-за его грязи, лицемерия, обмана, ханжества… Каждая мелкая сволочь пытается нажиться за счет других, каждый ползучий гад хочет урвать большую долю из этого мира, побольше обсчитать, ограбить, оклеветать, уничтожить! Деревня по крайней мере лучше тем, что в ней меньше все это заметно, здесь можно забыться в часы рыбалки, охоты и любви. Как же все-таки здорово все это опротивело! Как бы нибудь дотянуть эти три дня!..

      Я отвлекся. Ведь я рассказываю про вечер 7 июня.

      Итак, я растянулся на траве. Куковавшая вдалеке кукушка благополучно накуковала мне 73 года, принесла, так сказать, облегчение. Вытянув одну сигарету, я залез на свой велосипед-«скрягу» и покатил домой… К чему я это все рассказываю? Да к тому, дорогой читатель, что в сей знаменательный день я чуть не проводил Милю! Но как говорится, чуть-чуть не считается.

      Они с Нинкой Воробьевой вышли от Шурки Дурнева. Что они там делали, ума не приложу. Говорят, танцевали. Они подошли к девчонкам, среди которых был и я. Миля спросила меня о тотемской жизни, и, конечно, на такой вопрос я не мог дать вразумительного ответа. Нинка пошла домой, и Миля, чтобы, не дай боже, не подумали, что она ждет меня, тоже поплелась домой. Как только ее белый платок свернул на Пролетарку, я мигом рванул на своем верном «скряге» догонять ее. Но,  увы, не везет! Когда я во весь опор мчался по Пролетарке, она уже сидела у себя на крыльце. Конечно, можно было бы крикнуть ей что-нибудь вроде: «Миля, подожди, у меня к тебе очень важный разговор» - но я этого не сделал. Я попросту прислонился к забору и стал подавать сигналы веткой цветущей черемухи. Так мы стояли в мертвой тишине, наверное, минут десять. Мне надоело. Я оторвался от забора и, нарочно гремя «скрягой», спустился к речке. Здесь я задымил одну сигаретку, часто  затягиваясь и выпуская огромные клубы дыма. Во мне теплилась надежда: а вдруг она сейчас смотрит и видит мои переживания, вдруг у нее несколько размягчится сердце и она не будет больше так быстро уходить.

      17 июня. Наконец-то наступила пора отдыха и веселья. Наступила?  Non, nain, нет! Какое там! Папаша очень мило просит помочь в заготовке ивового корья, маменция говорит, чтоб не гонял лодыря. В конце концов,  сговорились и оставили меня дома управлять по хозяйству. Но это лишь одна сторона. Вторая состоит в том, что очень плохие отношения с Милей. Ее подружка Нина «насомускала» на меня, сделала, что называется, из мухи слона. Еще ряд причин, перечисление которых раскрывается словами: primo, secundo, tertio и т.д. В общем. Миля как будто бы меня презирает, но это всего лишь как будто бы. Настроение падает, как ртуть в термометре при понижении температуры. Хочется того, что по-латыни называется  vinum, хочется хоть некоторое  время побывать         e    r!  (нрзб)

     Написал Тоне письмо с просьбой о переписке и сделал это с глупой поспешностью. Но письмо не вернешь теперь. Остается только ждать ответа, если он последует.

      18 июня. После кино сидим, как обычно, потушив свет, в темноте. Слышен разговор Нади Воробьевой с киномехаником Володькой. У нас же разговор не клеился. Ну, что станешь говорить с такой тупоголовой орясиной, как Светка Дурнева? Хоть бы какую-нибудь дельную мыслишку высказала! Когда состришь, засмеется, как идиот, которому показали палец. Ну, и что получилось? Вовка так рьяно и умело ухаживает за Галиной, а мы стоим у дверей и молчим. С ней я всегда чувствую себя не в своей тарелке. Это выглядело примерно так же бы, если бы тебя вдруг заставили объясняться с синантропом. Короче, меня разобрала крайняя злость. Я попросил у Черепанова велосипед и спустился к Милкиному дому.

      О радость! Я увидел ее с огромным чемоданом в руках, поднимавшуюся по Пролетарке. К сожалению, она была не одна. Рядом с ней шагала Нинка со свертком и Шурка Дурнев. Быстро наметив план действий, я подъехал к ним. Приветствовал их, кажется, такими словами: «А, девахи! Куда направились в столь поздний час?»

      Миля, не отвечая на вопрос, обозвала меня бессовестным.

      «Чего стыдиться? Все свои!» -   возразил я. Далее Миля попросила ее проводить до пристани, и я, конечно. согласился… Благополучно отдав велосипед Валерке, я догнал Милю уже за околицей. Конечно, сразу же предложил ей рыцарские услуги. Она предложила тащить чемодан. Когда передавала чемодан, пальцы наши коснулись. Меня охватило какое-то трепетное чувство. О! Это чувство могло бы перерасти в нечто большее без посторонних людей. Итак, она передала мне чемодан. Вначале сей красный огромный гроб показался мне пушинкой, тем более из таких прелестных рук. Но эта пушинка все более и более увеличивалась в весе по мере нашего продвижения и к концу пути казалась уже громадной чугунной гирей, привешенной к моей несчастной руке и вытягивающей ее из суставов. Но несмотря на этот гроб, я был в бодром расположении духа. Всю дорогу намекал Миле о своей привязанности, даже любви. Помнится, например, разговор о поцелуе, который заинтересовал всех четверых.

      - Какое наслаждение в поцелуе, не пойму никак?! – наивно спрашивала Миля.

       - Когда поцелуют, тогда все поймешь! А в общем-то ничего не случится. Родители поругают, увидев, что чуть-чуть припухли губы. И все. Зато какое ты получишь удовольствие!

      Разглагольствуя так, я жадно смотрел на ее тонкие-тонкие, еще никем не целованные губы. «Не испытала, Миля, ты еще такого наслаждения. Мне хочется быть новатором в этой области», - подумал я.

      Она заметила мой жадный взгляд, смутилась, но овладела собой и, приняв гордый и неприступный вид, полыхнула своими золотистыми глазами.

      Мы стали прощаться. Она протянула руку, и я с удовольствием пожал ее.

     - До свидания, Леша!

      - Угу… Пока! – отвечал я понурившись. – Когда обратно приедешь? В августе, наверное?

      - Нет. Постараюсь 27 июня.

     Я облегченно вздохнул.

     - Шурик, до свидания!

     Мы попрощались, и я побежал догонять Нинку.

     Было три часа утра. Веяло свежестью и какими-то свежими, густыми и прелестными запахами леса. Робко щелкали первые птицы. «Черт возьми, как хорошо теперь и как плохо бывает иногда!» - думал я.

      Нинка что-то рассказывала про учителей и про то, как ловко у них на уроках можно списывать. Я шагал, погруженный в свои думы…

      30 июня. Казалось бы, нужно радоваться. Я гуляю с Милкой! Сбылась моя мечта, но мне почему-то грустно и скучно. Может, это потому, что мы ходим втроем: каждый вечер к нам припаивается Нинка. А может, потому, что Милка мне показалась некрасивой?.. Праздник провел очень плохо.

      4 июля. Вышли к Ближней улочке навстречу надвигающейся грозе. Девчонки испуганно вскрикивали при каждом ближнем раскате грома. Хлынул крупный дождь. Мы вынуждены были встать под разлапистую ель.

      Через пятнадцать минут дождь кончился. В воздухе приятно пахло озоном, прелыми запахами прошлогодней листвы и еще сотнями разных запахов, которые способен воспроизводить лес. Мы повернули обратно.

     - Леша, ты, наверно, промок? Иди-ка лучше домой, - сказала Нинка.

      - Гм… - хмыкнул я неопределенно. – Я еще провожу вас обоих. А? Милка?!

     Нужно было ее разрешение, потому что она жила дальше Нинки. Милка посмотрела на меня, улыбнулась и чуть внятно сказала:

    - Ладно!

     Попрощавшись с Нинкой, мы еще немного постояли и двинулись дальше. Шли молча. Я смотрел на Милку и не мог наглядеться. Все та же каштановая коса, крепко сжатые полоски губ, челка, выбившаяся из-под косынки. Чем же она привлекает? В книгах это как-то называется, но я не знаю – как. Простая, ничем не привлекательная на вид, но печенгские ребята глаз не сводят с нее. Почему? Не знаю. Теперь она моя, а, может, через месяц она пойдет с другим…

     На пути нас поджидала не большая, но очень досадная каверза. Ребята, спрятавшиеся под навесом от дождя, увидели нас с Милкой. Посыпались едкие реплики в мой адрес:

     - Ну и ну!

     - Вот так Леха!

     - Подумать только!

     - Подцепил-таки кралю!

     «Вот звери-то, - подумал я, – неужели следят?»

     Мы благополучно свернули на Пролетарку и спустились к реке.

     Накрапывал дождик. Мы стояли в чуткой ночной тишине. Она была совсем рядом, но поцелуй ее – и прощай любовь. Не разберусь я никак в девушках, ибо переменчивы они, как хамелеоны…

      Стали прощаться. Ее ладонь, немного пухлую и теплую, я дольше обычного задержал в своей  руке и очень пристально посмотрел на нее. Она улыбнулась.

     - До завтра?

     - До завтра…

     12 июля. День, похожий на другой. Опять лирическое времяпрепровождение с Милкой, первые, робкие прикосновения к ее телу, несомненно становящиеся все более и более нахальными. Сидим одни до часу ночи в клубе. Гул комаров, наполняющих помещение клуба. И мы. А теперь еще одно, наверное, третье описание Милки. Что поделаешь – сильно меняется она. Приходится учитывать это изменение.

      Ну, во-первых, хороша ли она собой? На эту тему я уже не раз распространялся. Мне кажется, что хороша. Судите сами: сильные загорелые ноги, пухлая талия, молодая девичья грудь и коса… О, эта коса!.. Я уже критиковал ее однажды за эту косу. Теперь я понял, что ошибался. Я всегда выбирал косу как предлог для того, чтобы сесть поближе. Да и вообще – ей хорошо с косой. Каждый, кто встречается с Милкой впервые, говорит: «Некрасивая», но стоит только пообщаться этому каждому с ней, как он сразу меняет мнение, говоря: «Очень прелестная девчонка». Когда я провожал ее в первый раз, я вспомнил изречение некоего человека (какого именно – я не знаю): «Оставь надежду всяк сюда входящий». Впрочем, может быть, это не изречение, а надпись на чем-нибудь, но не это важно. Я действительно подумал, что мне не справиться с Милкой, оставил на ее «захват» всякую надежду. Не буду разглагольствовать – будущее покажет.

      13 июля.  Сегодня приехал Вовка Лукин. Я с трудом его узнал. Высокий, в синем свитере и брюках-клеш. Черная шевелюра и черные усики. Видимо, отвык шагать по печенгским выбоинам, потому что оступается на каждом шагу. Вместе с Мишкой Д., который чуть раньше его приехал из Ленинграда, сегодня вечером, наверное, развернут деятельность.

     Милка уезжала утренним рейсом опять в Череповец на медкомиссию. Хочет работать плиточницей. Что ж: все работы хороши – выбирай на вкус! Когда умру – положишь на мой гроб хорошую и крепкую плиту с надписью: «Сей человек, похожий на миллионы других, жил с 17.11.1953 г. и по ……..» Провожать ее не пришлось, потому что с вечера она ушла на Михайловку.

               
                Философия на разные темы

1. Как называется чувство, которое овладело мною в 18 часов 04 минуты и 25 секунд 18 июля 1969 года?

Отв.: Возможно, это чувство лени, но очень возможно, что ощущение усталости.

2. Что ты сегодня делал?

Отв.: Ходил на сенокос. Но так ответить может только дурак. Что делает человек ежедневно? Трудится и отдыхает. Но последнее отпадает, если не считать за отдых бешеную езду по лежневке на скрежещущем велосипеде. «Выспишься на том свете», - говорит papa.
Правильно! Человек и так половину жизни дрыхнет. Куда еще больше?!

3. Как собираешься провести вечер?

Отв.: Как обычно. До 11 часов померяю шагами эту полуразвалившуюся часовню-клуб (гибрид) и пойду спать. Лишь одно обстоятельство может изменить это расписание. Что за обстоятельство? Не важно!..

     …О, идея! Сейчас напишу финтифлюшку. Вон на скамейке сидит Колька и читает «Путь на Грумант». Около него бродят пятеро пестрых куриц. Он погружен в чтение. Отворяется дверь в огороде, и появляется мать с тазом белья. Она называет Кольку пустозвоном и поднимается по лестнице. Колька лениво смахнул со лба комара и помотал головой. Вот сейчас он смотрит к нам в окна. Наверное, скоро прибежит играть в шахматы…

     На лестницу запрыгнули куры и расселись  в самых  картинных позах. Пока все без изменения…

      …Стих, сочинив который, я развлек Ваську:
                Я родился от лошадки,
                Знаю все ее повадки.
                Вырос я теперь большой
                С лошадиною душой.
Что и говорить – новоявленный Пушкин!..

     ...Колька водит носом по книге. Почти что спит. Но что это?.. А, чепуха, не стоит настораживаться! Просто у меня галлюцинации. Прошла Нинка и еще две девчонки. Куры выбрели на дорогу и роются в пыли. Прогромыхал мотоцикл. Вот идет maman, нагрузившись, как верблюд, мешками. Поднимается по лестнице… Входит…

     21 июля. Ее бывшие «ученики» проявляют деятельность. Хотят вторично отбить Милку у беспомощного  Лехи. Вечером, а вернее,  ночью мы держали ее в клубе. Было темно, и всякий раз, когда она шла «на прорыв», ребята вдоволь и всласть обнимались с нею. Не отставал, конечно, и я. Каждый раз, когда я обнимал ее, веяло теплом и невообразимым запахом ее тела. Она была совсем рядом в моих объятиях. Поцеловать бы! Но, как говорится, близок локоть, да не укусишь. По крайней мере, я не отдам ее Ваське и Вовке без боя.

      Как она вела себя? Она лишь смеялась, называла нас бесстыжими, но голос ее выражал столько удовольствия и самоупоения, что было видно, как ей это нравится. И как не появиться чувству самоупоения?! Ведь почти все печенгские ребята  увиваются за ней!

      24 июля. Лежу на кровати и гляжу в окно. На окне повис паук. Он застыл неподвижно, как мумия. Ветер раскачивает его вместе с паутиной. Паук выходит на охоту ежедневно, но он неудачно выбрал место: его видно. Еще ни одна мушка не запуталась в его сетях. Я бы еще пофилософствовал на тему жизни, в частности – паука, и смерти, но родители зовут есть. Как зовут? Ха! Очень просто: трехэтажным матюгом!

      2 августа. Жизнь идет своим чередом. Хожу на сенокос, в клуб. Гуляю с Милкой. По вечерам в клубе танцы. Ребята и девчонки твистуют. Длинные колеблющиеся тени пляшут на стене. Тусклый свет лишь едва озаряет присутствующих. Мы втроем сидим в углу, участия в танцах почти не принимаем. Я нахожу в темноте Милкину руку, беру ее. Она не отдергивает. Я подсаживаюсь к ним, обнимаю Милку. От нее исходит тонкий запах духов. Играю ее косой. Подходит Васька Горынцев. Кладу свою руку на колени Милки. Она поспешно снимает ее, шепчет: «Дурак!»  Ведем тихий разговор. Никола Ивин и моя сестренка (она недавно приехала погостить) танцуют. Остальные ребята расположились в разных позах вдоль стены, на скамейках, бродят по клубу. Открывается дверь. Молча заходит Вовка Воробьев. Так же молча подсаживается. Ищет что-то в темноте, - ее руку? – находит, заводит разговор с Милкой. Разговор затягивается. Сижу, скучаю. Милкина рука неожиданно ложится на мою. Милка встает. Беру ее за плечи.

     - Ну, куда ж ты?

     - Домой.

      Выходим втроем на улицу. Провожаем Нинку до почты. День мрачный, холодный, с неба сыплется мелкий моросящий дождь. Мы шагаем с Милкой. Мне кажется, что мы одни на целом свете. Одни мы да еще вот эта серая ночь.

      - Дальше – запретная зона, - сказала она, когда мы подошли к калитке.

     - А я эту запретную зону перейду!

     Открываю калитку и встаю против Милки. Беру ее за руку.

      - Сейчас ты принесешь мне фото, хорошо?

     - Подождешь полчаса – принесу!

      Я присвистнул.

     - Долгонько! Ну ладно, беги!

       Она ушла. Я остался один. Потом, отворив вторую калитку, подошел к крыльцу. Вышла она. Протянула мне фотку.

      - Симпатичная! – сказал я вслух, всматриваясь в знакомые очертания Милкиного лица. Распущенные волосы, красивая, совсем такая, как тринадцатого февраля.

      - Пойдем еще побродим?..

      - Знаешь, пойдем в поле!..

      Я шагал рядом с нею и думал: «Черт возьми! Разве я мог когда-либо предполагать, что вот так запросто буду с ней ходить? Я уже примирился с мыслью, что не видать мне ее, как своих ушей. И вот тебе на! Это произошло как-то незаметно. Как будто мною кто-то управлял, и я все время говорил только нужные слова».

     Припустил дождичек. Мы распрощались и разошлись.

     5 августа. В клубе показывали «Трембиту», стоял сплошной вопль и визг. Каждый давал волю своим легким и вопил что есть мочи. После кино – танцы. Движок заглох, и мы танцевали в кромешной тьме. Чей-то голос старательно выводил:
                А море, а море целуется с луной…

    Мы танцевали с Милкой. Я обнял ее за талию, привлек к себе. Сказал:

    - А ведь я всего лишь несколько раз танцевал. Как говорится, можно по пальцам перечесть.

    - Ну и что? Походим просто так. И не нужно тут никакого умения, - ответила она.

     Было чертовски хорошо! Но в этот момент вспыхнул свет. Наши руки как-то сами собой разжались.

     А потом до полуночи играли в «хомуты», в «командировку».

     Мы с Милей садимся на скамейку, беру ее за руку, перебираю пальцы. Вывертываю ее руку так, чтобы Миля прижалась ко мне. Она кладет мне голову на грудь. Лежит, шепчет:

    - Нахал…

     - Угу, хвостиком помахал, - соглашаюсь я. Беру ее за оголенные плечи. Прижимаю к себе. Молчим. Какая-то скотина светит фонариком. Милка сразу отстраняется. Я встаю. Фонарик гаснет. Брожу по клубу. Снова сажусь к Милке…

    А потом я провожал ее. Дошли до ее дома. Опять, как обычно, перешел запретную зону, взял за руку.

    - Ты, Леша, самый нахальный парень на свете!

    - А Васька Горынцев разве не нахал? А Вовка? То-то, милейшая. Просто ты очень хорошо обучаешь ребят нахальству.

    -Возможно. Но тебя не буду обучать. Ты и так уже до крайности нахальный…

     9 августа. То же самое. Гуляю с Милкой. Говорим обо всем: о поцелуях, о будущей жизни или так просто молчим, прижавшись друг к другу. Мне интересно только с ней. Но ведь с ней я провожу только три часа, а остальное время мне невыносимо скучно. Родители пилят меня за то, что я иждивенец. Как вспомнишь, что впереди год учебы после такого отдыха в кавычках, - сознание мутнеет. Опять будут сниться химические сны, всякая чертовщина, опять тетка будет указывать, приказывать, ныть, надоедать, умолять, угрожать, притворяться больной, корить за неблагодарность, ругать за двойки до пены у рта! В доме опять будет стоять затхлый запах. О, что предстоит! Что предстоит!! – Страшно представить!

    12 августа. Приехала Гранька Дурнева с Валькой Румянцевой. За год Гранька почти не изменилась. Черные кудри, алые губки, ресницы, накрашенные так, что кажется, будто под глазами синяки. Краситься она любила и прежде. Вчера у Вальки Шиховой был день рождения, обе выпили. А впрочем, зачем я это пишу? Обыденные вещи…

     13 августа. Я могу рассуждать о многих вещах, в том числе и о поцелуях. В книгах пишут о поцелуях в двадцать, изредка – в семнадцать-восемнадцать лет. А мы с Милкой, видимо, нарушаем все эти законы. Мы с ней поцеловались в пятнадцать лет. Да! Мы поцеловались! Сегодня, около трех часов утра… Как это произошло? Очень просто.

    Была черная тягучая тьма. Мы стояли обнявшись. Я осторожно взял ее за подбородок, повернул голову, чтобы удобнее было целовать. Почувствовал горячее дыхание, тончайший запах тела, поцеловал в мягкие, податливые губы.

    - Ты, Милка, целоваться абсолютно не умеешь. А еще говорила, что целовалась…

    - Да, целовалась!

    - Нет!

    - Да!

    - Ах, так!

   Я обнял и вторично поцеловал ее. Пробормотал:

    - Нет…

    - У тебя сердце сильно бьется, бедняжка, - сказала она.

    - А у тебя? – спросил я и положил руку на ее грудь.

    - Слушай! Это уж слишком… - негодующе прошептала она. Сбросила мою руку. Усмехнулась:

    - В правом боку сердце ищет…

    Дальше разговор не запомнился. Говорили, кажется, о поцелуях. Включив фонарик, я рассматривал Милкино лицо. Рассматривал все-все, каждую клеточку ее лица, губы, снова жаждущие поцелуя, серые глаза (раньше они были для меня золотистыми), тонкие рыжие брови, рыжую челку. Мы стояли в коридоре ее дома. В щели двери уже просачивался утренний свет. Розовая пелена на востоке, розовые облака, розовые деревья… Черт возьми! Как хорошо все розовое! Розовая жизнь, розовые девчонки, розовое наслаждение!..

    Мы вышли на крыльцо. Рядом стояла Милка, и в глазах ее – розовый отблеск… Но у людей льется тоже розовая кровь. Зачем это страшное слово – война? Зачем? Люди!..

    - Ну что ж, Милка, до свидания…

    Мокрая от ночной росы трава шелестит под ногами… «Жизнь – хорошая штука, брат!» Да. Ты прав…

    Начинается пшеничное поле. Чувствую на руках капельки росы. Воздух розовый, звенящий. Меня принимает в свои объятия розовая постель, розовые думы… «Жизнь – хорошая штука, братишка!» Да! Тысячу раз – да!

     18 августа. Сейчас я думаю, уже в который раз, о смысле жизни. Наверно, было бы очень неплохо, если бы всевышний подбросил нам для жизни еще тысчонку лет? Умирать тяжело. Ты умрешь, и тебя похоронят. Люди будут ходить по земле, слушать птиц, рыбачить, влюбляться и плавать, есть мороженое и париться в бане, а ты… А ты будешь лежать под толстым слоем земли, разлагаться, и о тебе никто не вспомнит. Какой смысл – вспоминать каждого человека? Как говорил Роберт Бернс:
                В деревне парень был рожден,
                Но день, когда родился он,
                В календари не занесен!
                Кому был нужен Робин?

    Точно такая же картина и с рождением Лехи Ивина. О, годы летят быстро! Давно ли я влезал на высокие ольхи, обдирая ноги, и бил бутылки из рогаток? Давно ли с увлечением возился в грязи и катался на баранах? Давно ли мы убегали на вышку и пускали оттуда бумажные птички? А помнишь, как у вас в доме был еж? Он ходил по комнатам и топал, словно дед в подшитых валенках. А однажды ты чуть не свернул себе шею, забравшись на верхушку сосенки и трахнувшись оттуда прямо на муравейник? Тогда тобою не овладевала так часто хандра. Тогда ты себе всегда находил занятие…

     Я по-прежнему гуляю с Милкой. Но не ежедневно. Иногда дуется она, иногда злюсь я. Ну, а когда у обоих бывает хорошее настроение – целуемся.

     22 августа. На этом заканчивается моя первая тетрадь. В ней вместилось больше трех лет моей жизни. В начале дневника записи почти не касались девчонок, но постепенно я ими все более и более увлекался и теперь все записи свел на эту тему. Нет, так нельзя. А впрочем, ведь я записываю свои мысли, а мысли у меня – о них.
 
    Когда остаюсь с Милкой, мною овладевает какое-то непонятное настроение. Куда-то пропадает вся нахальность. Стоим и молчим. В общем, все чертовски запутано.

    Что я сделал за эти три года? Ничего, если не считать выпивки до поросячьего визга, зубрежку – до головокружения, сенокос – до отвращения…

    Ты идешь напрямик, Леха: то прешь через бурелом жизни, то выходишь на открытые поляны. Что ж, действуй. Обстоятельства подскажут…