Уже несколько месяцев – несколько унылых зимних месяцев – я очень неохотно надеваю по утрам свою обычную школьную форму: шерстяное коричневое платье и, шерстяной же, чёрный передник. На этом тёмном и пустом фоне мне остро не хватает яркого красного пятна – пионерского галстука. Подумайте, какая несправедливость: семерых моих одноклассников приняли в пионеры уже в ноябре. А меня нет! Хотя я и учусь хорошо, и веду себя тоже очень хорошо. Просто мне осенью еще не было десяти.
Но вот, наконец-то, и я пионерка! Я иду по улице со своего первого пионерского сбора. Тепло! Солнышко осторожно, через беретовый блин, гладит меня по макушке. Новое весеннее пальто на мне – нараспашку. Оно ещё чуть длинновато для меня. Твёрдые обшлага, не успевшие пока обмяться, скрывают половину ладони, большие накладные карманы пусты и прохладны, как пещеры. Я только что дала клятву. Моя готовность служить своей Родине и быть всем-всем примером так же свежа и необношена, как моё новое пальто.
Рядом со мной идет моя подружка Оля. У неё день рождения только в сентябре – в пионеры ей пока рано. Но мы всё равно дружим. Мы пересчитываем наши копейки и, как обычно, в складчину, покупаем в киоске пару ирисок. Но я не решаюсь положить свою ириску в рот: ведь пока её как следует не сомнёшь зубами, ириска будет твёрдая и квадратная, а щека оттопырится. И тогда можно нечаянно закапать сладким ирисочным соком свою ослепительную пионерскую форму.
Вдруг я вижу старичка! Он очень старенький и очень устал, совсем не может идти: всем телом прислонился к стене, а сумку поставил на скамейку. Сумка, наверное, очень тяжёлая...
– Дедушка! Вам помочь? – кидаюсь я к нему.
Но старичок, не отрываясь от стены, поворачивает ко мне голову и отвечает что-то очень злое, а что – я даже понять не могу. Удивлённая, я обхожу его с другой стороны и опять спрашиваю:
– Дедушка! Вам помочь?
Но дедушка снова поворачивает ко мне только голову и, не отрывая туловища от стены, ещё раз бормочет что-то злое и шипучее. А Оля тянет, тянет меня за рукав и, наконец, совершенно огорошенную, оттаскивает в сторону.
– Почему он злится? – растерянно спрашиваю я у подружки.
– Ты что, не видишь? – Он же писает! – отвечает мне Оля. – Что ты к нему пристала?
Я машинально вытаскиваю из кармана ириску и так же машинально отправляю её в рот.
– Потому что у него тяжёлая сумка, – говорю я с оттопыренной щекой.
И жёлтая ирисочная клякса расплывается на моей белоснежной блузке...