Проза-клип на известную песню
Двадцатидвухлетнего юнкера Грига более месяца назад командование перевело в крепость из гвардии.
Высокий красивый юноша с не огрубевшими усиками, в чёрном офицерском сюртуке и белой папахе, с шашкой через плечо, сразу понравился женщинам крепости. Впрочем, внимания на нежные взгляды юнкер не обращал: дамы ему возрастом не подходили, а здешних девушек красотой и умом, как он говорил, бог обидел.
Естественно, Григ был принят в высшее общество полковых офицеров крепости.
Юнкерский чин предписывал ему роль услужливого младшего товарища среди послуживших офицеров. Но самолюбивого сына мелкопоместного помещика тяготила роль юнкера без состояния, к офицерским шуткам, по большей части безобидным, он относился болезненно, и скоро прослыл «надутым гордецом».
Излишняя гордость в общении с бывалыми офицерами потянула за собой слухи, что из гвардии Грига перевели в крепость не просто так и не за дела, а за делишки. За какие «делишки», впрочем, никто сказать не мог.
Жизнь в крепости текла довольно скучно, служба особо не обременяла, потому как два месяца уж с окрестными горцами наступило замирение. В свободное время офицеры играли в карты, волочились за женщинами, периодически устраивали попойки, хвастали друг перед другом действительными и выдуманными доблестями. Молодёжь джигитовала и соревновалась на полном скаку рубить саблями вязанки хвороста.
Единственной гордостью Грига был рыже-игреневый щеголеватый конь с маленькой головой на точёной шее, подаренный ему отцом к началу службы.
Вынужденно простое по причине «тощего» кошелька убранство - ременная, без украшений, уздечка, металлические, без излишеств, стремена и однотонно крашеный шерстяной чепрак под седлом - лишь подчёркивало изысканность скакуна.
Езда на таком красавце обязывала к определённому умению. И юнкер на самом деле был одним из лучших в крепости наездником и рубакой.
Григ болезненно недоумевал, почему офицеры прохладно воспринимают его успехи, а хвастовство отъявленного картёжника и выпивохи подпоручика Чернова о редких действительных, и по большей части выдуманных победах встречают с восторгом, и даже поощряют откровенное хвастовство и враньё фанфарона.
***
В прошедшую субботу, как всегда, у капитана Полторацкого собрались офицеры. Раскинули карточный стол, кто-то заложил банк в полста рублей.
Григ некоторое время наблюдал за игравшими, молчаливо возмущаясь прижимистостью игроков. Вот в гвардии – там лихо играли!
Играть самому юнкеру не позволяли стеснённые финансовые обстоятельства.
- Юнкер, а вы в карты не играете принципиально, или по другим причинам? – открыто подмигнув партнёрам, осклабился в наглой улыбке Чернов.
Не выдержав насмешки, Григ сел за стол. Он им покажет, как играют гвардейцы!
Выиграв по-мелкому, повысил ставки. Проигрывая, горячился, понтовал со слабыми картами, пытался делать вид, что у него прекрасный расклад…
Час спустя красный, потный Григ сидел, оперевшись локтями о стол, как не позволил бы себе ни один записной игрок. Дрожащими, испачканными мелом пальцами чиркал цифры ставок. Он проиграл так много, что и не знал, сколько за ним записано. Считать было страшно. Вероятно, отдав все жалованье, которое мог взять вперед, и продав лошадь – единственную свою ценность, он не сможет погасить долг.
Офицеры, обычно снисходительные к «заигравшимся» или пьяным партнёрам, и остерегавшие их от запредельных проигрышей, смотрели на юнкера скептически: остановится, или проиграется в пух? Все помнили его заносчивость «не по чину».
Как потом выяснилось, проиграл он более шестисот рублей – столько не проигрывал никто в истории крепости.
Долг Григ уплатил. Коня продал за сто рублей, хотя цена ему была не менее двухсот пятидесяти. Взял жалованье за три месяца вперёд. Остальные деньги занял у еврея под огромные проценты, по сути, лишь отсрочив миг, когда будет объявлена его позорная неплатёжеспособность.
***
Сегодня к вечеру в укрепление пришли две роты Кабардинского полка. По установившемуся кавказскому обычаю, хозяева встретили пополнение как дорогих гостей.
Солдаты разбрелись по казармам, ужинали и тихонько угощались водкой. Офицеры собрались своей шумной компанией.
Угощение прибывших скоро превратилось в банальную попойку с выкрикиванием песен. Офицеры из числа хозяев рассказывали военные истории, представляемые как личные подвиги. Юнкер Григ, пьяный и бледный от лишка выпитого, вдруг вскочил на стул, выхватил шашку, и изобразил, как он будет рубить «этих чеченов», случись ему встретить кого на узкой горной дороге.
- Ну, ежели наш юнкер будет воевать на узкой дороге, как он играет в карты… - заметил кто-то. Закончить фразу не дал громогласный хохот.
Григ обиделся, сник, и вышел на улицу. Проблевавшись на углу и чуть протрезвев от свежего воздуха, но ещё более обидевшись, что в так называемом «высшем свете» этой заброшенной крепости его не любят, взнуздал маштачка – плохонькую лошадку, которую ему пришлось дёшево купить, чтобы не прослыть безлошадным офицером. Погружённый в ипохондрию и снедаемый обидой на офицеров, поехал трезветь за пределы крепости.
Поступок сей был не сказать, что умным. Несмотря на периодические замирения с близлежащими аулами, случалось здесь всякое. И воюющий чечен забредал в окрестности крепости, чтобы бандитством показать свою удаль. И мирные жители, бывало, вдруг становились «немирными»…
Маштачок трусил по просёлку, пересекавшему предгорный луг. Свежий воздух и верховая езда сказывались благотворно на тело и голову Грига – чувствовал он себя бодрее, мысли прояснялись.
Просёлок свернул к шумливой речке, противоположный берег которой поднимался довольно крутым склоном горы, в одной из складок которой, саженях в ста над водой, подобно ласточкиным гнёздам, лепились сакли небольшого – с ослиную голову, как говорили местные жители – аула.
На противоположном берегу, под развесистой чинарой, сегодня утром Григ встретил молоденькую горянку, пришедшую с кувшином за водой.
Ах, что это была за красавица!
Девушка набирала воду и, вероятно, задумавшись, за шумом реки не услышала цокота копыт. Увидев вдруг незнакомца, дернулась бежать, но Григ спрыгнул с лошади и преградил ей путь в горы.
- Кто ты, прекрасное создание? – восхитился он и тронул руку девушки, закрывавшую платком нижнюю половину лица.
Девушка подняла голову, мельком взглянула на юнкера – и он утонул в чёрной глубине её глаз, тут же спрятавшихся за длинными ресницами.
Преодолевая несильное сопротивление, Григ убрал руку девушки от лица.
Черносмородиновые пугливые глаза. И в то же время – смелые от любопытства. Приласкают вопросительным удивлённым взором – и упорхнут испуганной птичкой под опахала ресниц. Тонкий, прямой, совершенный, как произведение искусства, нос. Соблазнительный, как зрелый персик в конце лета, округлый подбородок. Нежные чистые щёки… Выписанные тончайшей кистью мастера вкусно-вишнёвые губы. Ах, какие губки!
Григу захотелось впиться в девичий рот поцелуем – ведь рядом никого!
Но девушка поняла его. Едва шевельнув пальцем, указала вверх, где прилепились к скалам сакли горцев, и сделала перечёркивающее движение поперёк горла.
Григ посмотрел вверх. Ему показалось, что тень мелькнула в скалах. Нет, показалось. И выше, в самом ауле, меж длинных саклей, построенных из грубо обтесанных камней, ни души. Плоские земляные крыши, поросшие травой, на которых часто сидели старики и дети, тоже пусты. Лишь над каждой крышей остерегающим перстом взметнулись в небо обмазанные глиной дымовые трубы.
Девушка дёрнулась… Ловкая, быстрая и грациозная, как горная козочка, убежала по тропинке вверх.
Вернувшись в лагерь, Григ похвастал встречей поручику Аланину.
- Черкешенка в красных шароварах и зеленом бешмете? – с улыбкой уточнил поручик.
- Да.
- А на груди мониста из серебряных монет? – поручик жестом показал, как мониста закрывают грудь девушки.
- Да, - удивлённо подтвердил Григ. – Вы её знаете?
- Это Аминет, молодая жена Хас-Булата. Не вздумай заговорить с ней или чего больше. У горцев законы насчёт жён очень строгие – у женщин никаких прав на минимальную свободу.
- А кто он, этот Хас-Булат?
- Раньше мюридом у какого-то наиба служил. Ну, вроде телохранителя у одного из князей Шамиля. Очень важная у них должность. А сейчас постарел. Мирным стал. Не воюет. Захотел вторую жену, молодую. Заплатил калым, привёз. А старая у него хозяйством занимается. Женщины у них, вообще, как товар.
- Зачем старику, молоденькая жена? – наивно удивился Григ.
- А ты у него спроси! – хохотнул поручик. – Да и не очень старый он, этот Хас-Булат.
- Ах, какая она… - Григ от восхищения закрыл глаза и потряс кулаками.
- Будь у тебя деньги, ты мог перекупить её у Хас-Булата, - ухмыльнулся поручик.
- Разве так можно? – Григ недоверчиво покосился на поручика.
- Я же говорю, женщины у них, как товар. Кто больше заплатит, тот и владеет.
- А где у него сакля? – зачем-то спросил Григ.
- Крайняя, над речкой.
- Богатый, наверное, этот Хас-Булат?
- Какое там! Сакля пустая… Я же говорю, отошёл от дел.
***
Григу вдруг захотелось увидеть саклю Хас-Булата. Просто увидеть, где живёт старик… И его молоденькая жена. Нет, он не надеялся встретить там красавицу-горянку. Ночью? Чушь!
А вдруг красавица почувствует его страстные мысленные призывы и выйдет из сакли? Не зря же она так смотрела на него утром!
Григ переехал речку, спешившись, привязал коня к чинаре и быстрым шагом пошёл в гору.
Из кустов раздавалось чмоканье, свист и щелканье сразу нескольких соловьев. Не смотря на то, что росистая ночная свежесть бодрила, Григ сразу запыхался. На его удачу из-за тучи выглянула луна и облегчила путь по извилистой тропинке.
Тропинка внезапно кончилась, Григ увидел невысокий, до уровня колен, забор из необтёсанных камней. Забор окружал ничем не отличимую от соседних, врытую задней частью в гору, саклю с навесом у передней стены. В нос ударил запах дыма, кизяка – коровьих лепёшек, которыми топили печи, и чего-то кислого.
Отдышавшись и успокоив дыхание, Григ прислушался к тишине, и вдруг услышал тихое пение, в котором торжественно-грустный заунывный напев перемежался носовым мычанием, наподобие припева.
В тени куста, нависавшего над каменной площадкой у края скалы, сидел горец, закутанный в башлык и бурку.
- Селям алейкум, - торопливо поздоровался Григ.
Не прерывая заунывного пения, горец едва заметно кивнул.
Постояв некоторое время в нерешительности, Григ сел на камень в двух шагах от горца.
Из-под скрывающего лицо башлыка на Грига проницательно и спокойно смотрели широко расставленные глаза.
- О чём поём? – бодро спросил Григ, оправившись от неожиданности выхода к аулу, от внезапного соседства с настоящим горцем в бурке.
- Булатный кинжал мой порвал твоя белый грудь. Горячая кров омыл мой холодный рука. У тебя в груди открылся рана, но закрылся рана на моём сердце… - негромко и торжественно рассказал горец. – Это старый песня.
- Хорошая песня, - решил похвалить горца Григ.
- Хорош песня. Умный песня, - убеждённо подтвердил горец.
- А кто там кому грудь порезал?
- Это смелый джигит неверный жена груд парэзал, - вначале с гордостью, а потом с оттенком презрения сообщил горец.
Григу стало немного не по себе. Он вспомнил предостережение поручика Аланина про особую щепетильность горцев в отношении поступков своих жён.
- Я князь Григ, - зачем-то горделиво соврал он. Наверное, чтобы сбить гонор с горца. – А ты кто? Наиб? Хан? Бек? – перечислял известные ему звания Григ, надеясь этим ущемить самолюбие горца.
- Я Хас-Булат, - с достоинством изрёк горец. И Григ понял, что собственное имя для горца важнее, чем если бы его назвали ханом или беком.
У Грига отчего-то пробежали мурашки по пояснице.
Посидели молча. Хас-Булат совершенно не обращал внимания на Грига, негромко мычал под нос что-то тоскливое.
- За молодую жену большой калым отдал? – неожиданно спросил Григ.
- А! – коротко дёрнул рукой Хас-Булат. Григ понял, что этим движением горец показал незначительность калыма. Или презрение к заданному вопросу?
Ещё помолчали.
Внизу шумела речка. Соловьи щёлкали, заливались в окрестных кустах.
- Это твоя сакля? – спросил Григ, махнув в сторону бедного строения.
Хас-Булат промолчал.
- Неказистая сакля, - посочувствовал горцу Григ.
- Хороший сакля. Отец моего отца ставил, - как бы в противовес заявлению Грига негромко сказал себе Хас-Булат. – Крепкий сакля. У всех в ауле такой. У других только некрепкий есть.
Григу отчего-то вспомнился небольшой ящик, в котором командир хранил ротные деньги. Ходили в комнату, где находился ящик, все офицеры беспрепятственно… И свой карточный долг вспомнил, вернуть который реальным способом не представлялось возможным.
- Хас-Булат, ты ведь раньше богато жил, - подольстил Григ. – А сейчас бедно живёшь. У тебя даже коня нет… Хочешь, я тебе казну привезу ротную? – вдруг загорелся разбойничьей страстью Григ. – И коня отдам своего… У меня конь – лучший в крепости!
Хас-Булат мельком глянул на Грига, вроде как усмехнулся, и вновь скрыл глаза под веками.
- Ружьё у меня хорошее, и сабля – всё тебе отдам!
Григ вскочил, выхватил из ножен саблю и мастерски повертел ею перед собой. Клинок со свистом рассекал ночной воздух.
- Персидский ковёр привезу, у меня есть…
Григу страстно захотелось овладеть красавицей-горянкой, он словно в горячке сыпал неосуществимыми обещаниями. Ведь поручик Аланин говорил, что у горцев можно выкупить женщину. И фанфарон Чернов врал напропалую – а ему верили!
- Что у меня есть – всё твоё будет! А за это… А за это отдай мне жену, Аминет. Ты ведь старый, Хас-Булат! Седой! А она молодая! Она жить должна, любить… Сегодня утром под чинарой… Я был с ней… Я обнимал её… Я тронул её грудь, а она… Ах, какая она страстная! Как она загорелась у меня в руках! Она аллахом клялась, что не хочет с тобой, постылым стариком, жить. Сказала, что меня любит… Хас-Булат, она отдалась мне!
Уронив бурку, Хас-Булат встал.
Григ с удивлением увидел перед собой не старика, а стройного мужчину лет пятидесяти в черном бешмете с галунами, в хороших ноговицах и плотно обтягивающих ногу чувяках. Грудь его украшали серебряные галуны. Пистолет и кинжал в серебряной оправе висели на поясе.
- Веревка хороша длинная, а речь короткая. У тебя ума в голове - сколько на яйце волос!
Хас-Булат дёрнул кистью, будто стряхнул что-то мерзкое.
- Кыняз… - презрительно процедил Хас-Булат, и Григ понял, что горец достаточно наслышан, кто есть кто в крепости. – Конь… Маштак – не конь для джигита! Казна… Я не бандит! Бери себе казна… И жена мой бери себе. Видел я вас. Ты много говорил, жена молчал. Но она показал тебе лицо, стоял с тобой. Неверный жена немножко и неверный жена много – одинаково неверный. Мне не нужен неверный жена. Я целовал его на прощанье, теперь ты иди сакля, забирай неверный жена, целуй её, если хочешь!
Хас-Булат резко указал в сторону сакли, словно выстрелил в дверь из пистолета.
Григ не верил своему счастью. Горец отдаёт ему жену? Просто так?
Рука, которой он до сих пор держал шашку, вспотела. Григ торопливо вложил шашку в ножны, отёр ладонь о бок штанов, повернулся к сакле. Руки дрожали, в коленях появилась слабость.
Красавица-горянка его!
Он представил, как обнимает, прижимает девушку к себе, как она упирается тугой грудью в его грудь, как смотрит на него, горячо и преданно. Григ наяву ощутил прикосновение девичьей щеки к своей щеке, почувствовал своими губами мягкую силу и желание тёплых девичьих губ…
Спотыкаясь в темноте, он заторопился, почти побежал в саклю.
Дёрнул дверь, вошёл, и остановился, потому что внутри было ещё темнее, чем снаружи.
Запах чужого жилища ударил в нос. Дикий, нецивилизованный запах. И что-то ещё более дикое, но очень знакомое…
Григ пригляделся. Справа у стены, в темноте, на подобии кровати, наискосок, уронив ноги на пол, лежала девушка. У соседней стены, рядом с маленьким окошком, на полу сидела старуха с растрепанными волосами. Охватив длинными руками худые колени, немигающими жгуче черными глазами ненавидяще смотрела на Грига.
Запах крови! – понял Григ. Воздух сакли густо пропитал запах крови!
Григ вдруг ослабел так, что едва не сел на глинобитный пол. Руки отяжелели до того, что он не смог поднять их, чтобы отереть холодный липкий пот, выступивший на лбу и едкой влагой скатившийся в глаз.
Качнувшись вперёд, переступил ногами, приблизился к лежавшему на кровати телу.
Толстая коса, украшенная на конце блеснувшим в лунном свете серебряным рублём… Лицо в тени… Почти в середину смутно видимой груди – темно ли было, или в глазах у Грига помутилось - по самую рукоять воткнут кинжал.
Лицо Грига словно прихватило морозом, кожа онемела… Ужас когтями содрал шкуру с затылка и оголил позвоночник до самых ягодиц. Открытый перекошенный рот не смог закричать.
Григ шарахнулся прочь, сильно ушибся о косяк, выскочил наружу, чуть не наткнулся на Хас-Булата, который стоял перед входом в саклю, гордо скрестив руки на груди.
- Мужчина, который говорит неправда немножко, и мужчина, который говорит болшой ложь – оба говорят ложь, - презрительно проговорил старик.
Григ понял, что намёк касается его. Ах ты… дикарь! Ты… мне будешь указывать?! Учить меня вздумал?! Ты, убийца невинных женщин! Да лучше бы ты её мне отдал!
Сделав презрительный жест, Хас-Булат отвернулся от Грига.
Спина дикаря взбесила Грига больше, чем коверканные слова. Независимо от воли, натренированная рука выхватила шашку…
Взмах!
Х-ха…
Наискосок, с хрустом клинок врубился глубоко в основание шеи. Горячее и пахучее шлёпнуло Григу в лицо, струёй перечеркнуло грудь.
Толкнув ногой упавшее на колени, животно хрипящее, мелко дёргающееся тело, Григ выдернул из него саблю.
- Ди-карь… - презрительно процедил сквозь зубы, отирая клинок о спину убитого.
- Дикарь… Дикарь… Дикарь… - пытался выговорить сквозь одеревенело дрожавшие губы юнкер – и не мог. Ещё и ещё раз он взмахивал саблей и рубил ненавистную спину стоявшего перед ним дикаря. В мечтах.
- Грязный язык – не мужчина! – презрительно выдавил старик.
Справившись, наконец, со слабостью, юнкер кинулся мимо презирающей его спины вниз по склону, путаясь в ножнах и спотыкаясь. Бежал, забыв про оставленного у аула маштачка. Бежал, хватая ртом густой, не умещающийся в глотке воздух. От чрезмерного бега упал и задохнулся до блевотины у самых ворот крепости…
Хас-Булат удалой, бедна сакля твоя.
Золотою казной я осыплю тебя.
Саклю пышно твою разукрашу кругом,
Стены в ней обовью я персидским ковром.
Дам коня, дам кинжал, дам винтовку свою,
И за это за всё ты отдай мне жену.
Ты уж стар, ты уж сед, ей с тобой не житьё.
На заре юных лет ты погубишь её.
Видишь, вон Ямансу берег моет крутой,
Там вчера я в лесу был с твоею женой.
Под чинарой густой мы сидели вдвоём.
Месяц плыл золотой, всё молчало кругом.
И играла река, и скользила рука,
Перекатной волной по груди молодой.
Мне она отдалась до последнего дня.
И аллахом клялась, что не любит тебя.
Крепко шашки сжимал Хас-Булат рукоять.
И схватясь за кинжал, стал ему отвечать.
Князь, рассказ ясен твой, но напрасно ты рёк.
Вас с женой молодой я вчера подстерёг.
Береги, князь, казну… И владей ею сам.
За неверность жену тебе даром отдам.
Полюбуйся поди, князь, невестой своей.
Спит с кинжалом в груди она в сакле моей.
Я глаза ей закрыл, утопая в слезах,
Поцелуй мой застыл у нее на губах".
Голос смолк старика, дремлет берег крутой,
И играет река перекатной волной.
Тут рассерженный князь саблю выхватил вдруг.
Голова старика покатилась на луг.