Колхозное собрание...

               

          В далёкие 50-е годы прошлого столетия по окончании Харьковского юридического института  я прибыл в областное управление милиции одним из первых дипломированных юристов в этом ведомстве.  Сходу, без всякой стажировки, самостоятельно начал работать  следователем. Поработав несколько лет, набрался опыта настолько, что начальство в порядке дополнительной нагрузки  стало поручать мне руководство стажировкой молодых специалистов. Эту практику – серьёзной стажировки – тогда уже  ввели   для  новых молодых специалистов с дипломами юридических институтов или юрфаков университетов, направляемых  по госраспределению  в милицию Тамбова.
 
Одним из таких стажеров был выпускник Саратовского юридического института Иван Судоргин. Хорошо помню его.  Чуть выше среднего роста, крепко сбитый, светло-русый, голубоглазый. Его образ всплывает перед глазами, когда вижу нынешних, известных киноактёров Михайлова или  Щербакова (они чем-то похожи друг на друга, даже путаю их). Иван был таким же улыбчивым и симпатичным. И в то же время отличался не по возрасту серьёзным отношением к делу. Со мной, тогда уже старшим следователем, он поработал недолго и удивил всех нас тем, что попросился на стажировку в уголовный розыск. Мне это было странно. Поработав с ним, я прочил ему успешную следовательскую карьеру, но он откровенно  поделился со мной: у него семья, а здесь, в областном городе, квартира ему не  светит. Да и вообще он стремится к самостоятельной,  руководящей работе, хочет быть сам себе хозяином... Реально получить квартиру и такую работу можно было, только согласившись уехать  в глубинку, в какой-нибудь район  Тамбовской области. На это он и нацелился и потому попросился на стажировку в уголовный  розыск – хотел, кроме следственной, освоить  и другие основные виды работы в милиции  Словом, оказался практичным, дальновидным и целеустремлённым  человеком. Руководство такое рвение молодого специалиста  только одобрило:  в отдалённые районы никто не хотел ехать, а тут молодой, толковый, да ещё и дипломированный юрист!

Прошло какое-то время  после отъезда Судоргина в Гавриловку – один из отдалённых районов, на самом краю Тамбовской области.  Там он добился своей цели - почти сразу стал начальником райотдела милиции и конечно же сходу получил квартиру. Я вскоре тоже (совсем по другой причине) распрощался со следственной работой  и работал в областном уголовном розыске. Как-то раздаётся звонок, звонит Иван:

- Владимир Львович, у меня тут труп, ничего не понятно,  может, приедете, поможете разобраться. Очень не хочется вешать на себя нераскрытое убийство, тем более,  я считаю,  есть все основания полагать, что  его вовсе и не было. Вы не будете против, если я попрошу начальство, чтобы прислали именно Вас? Думаю, вы быстро разберётесь. А у нас тут потрясающей красоты природа. Если, Бог даст, быстро управимся, Вы тут и отдохнёте маленько, заодно и нашу встречу отметим… Ведь давно не виделись! А я  хорошо помню Вашу науку и доброе отношение…  Так как, договорились?

Я конечно охотно согласился и по указанию руководства вместе с областным судмедэкспертом  Иваном Яковлевичем Зайцевым и экспертом-криминалистом выехал в Гавриловку.
 
      Было начало августа, стояла невыносимая жара, свыше 30 градусов. Сразу по приезде отправились в дом, где проживал погибший и где  под полом был обнаружен его  труп.

А теперь немного предыстории. Не зная  особенностей нравов, царивших в тогдашней  Тамбовской глубинке, не так-то просто разобраться в этом  диком случае.

      Погибший, совсем ещё молодой мужик, недавно возвратился с действительной службы в армии и проживал с семьёй - женой и ребёнком. До призыва в армию семья была нормальная, жили хорошо, ладно. А после возвращения всё разладилось, он стал постоянно мрачным, молчаливым, начал сильно пить. В селе секреты долго не держатся, пошли слухи… Как потом выяснилось, они оказались правильными:  парень служил в каких-то особо  секретных войсках, где что-то «такое» произошло, он сам не знал, что именно, но в результате он потерял мужскую потенцию. Тогда такого понятия, как «радиационное облучение»,  не существовало, и в документах при демобилизации никто ничего не указывал. Сколько их, несчастных жертв этого неизвестного, неощутимого зла появилось на просторах нашей необъятной Родины, кто считал? В сороковых – пятидесятых годах они были настоящие подопытные кролики. С них под страхом строгой уголовной ответственности брали подписку о неразглашении всяких происшествий во время службы.. Робкие сведения о подобных происшествиях, опасных ЧП в армии       (которые зачастую «цепляли» и гражданское население) стали просачиваться в прессу в восьмидесятых годах от оставшихся в живых больных и инвалидов, получивших различные дозы радиоактивного облучения. Но ни они сами, ни лечившие их врачи объяснить причины их недугов не могли. А советская  власть и воинское начальство тем более помалкивали по формуле «моя хата с краю…».

А «наш труп» - был типичной жертвой этого общегосударственного беспредела. Парень жестоко страдал от своего позора, и помощи ждать ему было не от кого! Несмотря на то, что жена, по её словам, как могла, его успокаивала, но ей, молодой бабе, и самой жизнь была не в радость. Мало того, что мужик – не мужик, так ещё и от «сочувствия» подружек, которые быстро всё прознали, деваться некуда. Тем более, что никто толком не знал и не понимал действительной причины семейной драмы и предполагали Бог знает что!... Такая вот «тихая» трагедия, каких на земле множество, разразилась в глухом селе   на Тамбовщине. Развязка случилась после одной из деревенских свадеб, где гостями были и наши «герои». Эта свадьба относилась к разряду тех, что назывались «бешеными». Готовясь к этим свадьбам, самогон (главное, если не единственное, спиртное) настаивали… на махорке!. Махорка и картофель на Тамбовщине издавна были самыми распространёнными  сельхозкультурами. При минимальных трудовых затратах они были самыми выгодными, за них хорошо платили; картофель принимали заводы, производящие крахмал, а листы махорки сдавали на махорочную фабрику в Моршанск, где вырабатывалась самая лучшая в стране махорка. В продажу она поступала в упаковке красного цвета, по этому цвету  курильщики определяли, что  это - махорка  . «Моршанская», «красная». (Точно не знаю, но говорили, что махорка  тогда была ещё и каким-то стратегическим сырьём, не то для химии, не то для чего-то другого…).

          Какие такие реакции происходили в самогоне после такого настоя на махорке,  я, честно говоря, тогда не интересовался, но результат всегда был один и тот же:  во время или после свадьбы случались абсолютно немотивированные, жестокие драки, убийства или, в лучшем случае, обязательно несколько человек попадало в «психушку»,  и надолго.  Ваня Судоргин, пытаясь объяснить мне феномен этого убойного зелья, говорил, что «с мозгами что-то происходит», особенно у людей, слабых, нервных, возбудимых, с неустойчивой психикой.

     Вот  и Андрей – назовём  так погибшего парня – вместе с женой был на такой свадьбе, много пил там, а потом вдруг исчез. Жена решила, что он, как всегда не в духе, раньше ушел со свадьбы домой. Побыв там ещё какое-то время, она  тоже вернулась домой, но мужа дома не оказалось. Прошел день- два- три, мужа всё нет. Последнее время с ним такое случалось, иногда надолго уходил из дома. Но спустя неделю она всё-таки обратилась в милицию с заявлением о пропаже мужа. Там, как обычно: «Да, придёт, куда денется, впервой, что ли? Как всё пропьёт, так и вернётся».
 
    Дело это было ранней весной. Прошел месяц, другой. Потеплело. Муж всё не возвращается, а в доме  появились громадные зелёные мухи,  которых становилось всё больше и больше. Затем стал заметно ощущаться неприятный запах, который быстро усиливался. В доме стало невозможно жить, и женщина – уже к лету! - перебралась с ребёнком к родителям.  Не сразу, пожив какое-то время у них, она  снова обратилась в милицию, рассказав о том, что происходит дома.
 
       Ваня Судоргин со своими «пинкертонами» прибыли на место, а там эти жуткие мухи, и дышать невозможно. Стало ясно – разложение животного или человека. Внимательно осмотрели помещение и обратили внимание, что две доски пола, как-то, едва заметно, менее других, прилегают к нему. Вскрыли, а там  разложившийся труп Андрея, и рядом охотничий обрез 12 –го калибра. Доски пола были настланы так, что их легко можно было приподнять,  под ними была ниша – неглубокий подпол. Видимо, придя с этой «бешеной» свадьбы в полубезумном состоянии, Андрей влез туда, прикрыл за собой доски и, скрюченный, выстрелил из обреза себе в висок. Это трудно себе представить, но чего не сможет человек в таком состоянии!

        Покончил с собой ни в чём не виновный, ушедший  служить Родине, здоровый мужик, вернувшийся больным и несчастным, да так и не понявшим, что с ним произошло! Нам, прибывшим на место происшествия, всё было ясно, хотя работать в этом доме, когда мы вошли туда, при таком-то зное, с разложившимся трупом, облепленным мерзкими зелёными мухами и прочими тварями –  испытание было не из лёгких. Приходится только удивляться  терпению (или равнодушию?) русской бабы - жены самоубийцы: она ведь не  сразу ушла из этого дома!  Возможно, догадывалась о чём-то, а может, и себя считала виноватой перед мужем – кто знает, какие сцены разыгрывались между ними в связи с его мужской немощью…

         Наш приезд ускорил разбирательство по этому делу. С участием следователя прокуратуры составили протокол осмотра места происшествия,  врач и эксперт – криминалист дали свои заключения: самоубийство. У Ивана гора с плеч – никаких неприятностей,  связанных с  нераскрытым убийством. Вечером, как водится, помянули бедолагу - солдата, и мои коллеги уехали, а я остался ещё «проверять» оперативно-следственную работу  райотдела, а  фактически, отдыхать пару - тройку дней. Это было возможно,  в делах у Ивана был «ажур», и по документации, и  по - существу, человек он был надёжный – грамотный и ответственный..  И районное  руководство его ценило, а это – главное…  Так что можно было расслабиться и отдохнуть, как и было задумано.
 
    Вот пишу и думаю (  к вопросу о «задуманном» !): хотел написать  весёлую историю, а  начало такое трагическое. В реальной жизни оно всё так и бывает, трагическое и комическое рядом, слава Богу, что не сросшееся, как сиамские близнецы,  скорее,  одно переходит в другое, и обратно. Диалектика, непрерывное движение. Но так хочется, чтобы весёлого было побольше…

           Итак, коллеги уехали, я остался один, уже гостем Судоргина.   Гостиницы в Гавриловке конечно не было, был убогий «дом приезжих», жить там было невозможно,  жилище  - для заготовителей да работяг, приезжавших что-то строить. Мне же выделили помещение со входом с тыльной стороны  здания, расположенного в центре этого городка (не то сельсовета, не то райпотребсоюза, точно не помню).  Там была прилично обставленная комната и ещё  закуток с умывальником, а вполне приличные по меркам   районной глубинки «удобства» - во дворе.  Все это, включая и другие  главные для райцентра  учреждения,  располагалось поблизости, на одном  «пятачке» - небольшой центральной  площади. Там же находились и ещё два важных для райцентра объекта - чайная и довольно приличный Дом культуры, попросту, клуб. Проводив моих коллег из области, мы с Иваном хорошо посидели вечером, поговорили за жизнь, повспоминали.
 
     Проснувшись часов в 9 утра и приведя себя в порядок, я ощутил непривычное отсутствие забот и какого-то дела. В окно светит солнце и стоит оглушающая тишина. До второй половины дня, когда намечалась  следующая  встреча с Иваном и основной «загул», надо было чем-то себя занять. Решил зайти в чайную, позавтракать. На улице тоже солнечно и тихо. От нечего делать, подошел к клубу и заинтересовался большим объявлением, красочно выполненным местным художником: «Открытое партийное собрание колхоза (названия его не помню) Повестка дня: «Итоги мартовских весенних посевных работ». 

       Как человек любопытный, весёлый, живо реагирующий на юморную ситуацию,  я  очень заинтересовался  этим мероприятием: захотелось посмотреть на местных аборигенов, которые в первой декаде августа, когда и уборочная страда в основном уже закончилась, собрались обсуждать, анализировать и подводить итоги мартовской посевной! Слегка  приоткрыл дверь, которая вела прямо в  довольно большой зал. С ярко освещённой солнцем улицы сразу ничего не разобрал – в зале был полумрак. Присмотревшись, увидел  изрядное число сидящих там людей. На сцене  небольшой президиум, а с трибуны какой-то оратор бубнил о том, сколько гектаров засеяно, сколько техники было выведено на поля, какие удобрения применили…  Внимательнее присмотрелся к сидящим в зале:  кто спит, кто вполуха слушает и тоже кимарит. От всех участников собрания  тянуло такой  скукой, таким безразличием и такой, чисто российской, покорностью: «раз надо, значит, надо»…

       Искренне посочувствовав мужикам (женщин там было немного) и пожалев их всех, я прикрыл дверь и отправился в чайную. Гастрономический выбор в этом общепитовском  заведении был незавидный. Заказал 50г водки (после вчерашнего надо было «поправиться) и  яичницу. Жду заказа. Кроме меня, в чайной никого.

      И вдруг она стала активно наполняться народом: пришли участники колхозного собрания. Там был объявлен перерыв. К буфетчице, которая не успела ещё приготовить мой завтрак и  стояла за прилавком, выстроилась очередь. Хвост её - на улице. Каждому очереднику она, молча, не спрашивая заказа, наливала полный до краёв тонкий чайный стакан водки (250 грамм) и подавала малюсенький кусочек хлеба с тонким ломтиком  цвёлого сыра.  И так – каждому. Со своим заказом мне пришлось подождать: людей, занятых важными колхозными делами,  обслужить надо в первую очередь! Все они пили и закусывали молча, в полной тишине. Налила, тут же, у стойки выпили, бутербродик в рот закинули, расплатились и -  на выход, а на подходе – следующий. Меня поразила массовость и организованность этого действа и полная тишина, в которой оно происходило.   Какое-то зазеркалье!

      Я наблюдал за этой картиной с таким интересом, что даже забыл о своей яичнице. «Зрелище»  было дороже «хлеба». Наконец, вышел последний выпивающий, все отправились продолжать собрание. Переждав эту публику,  озабоченную весенней посевной, я,  наконец, тоже перекусил и решил, от нечего делать,  зайти в клуб, посидеть и послушать, что же там творится на этом собрании, после того, как его участники дружно «врезали» по 250?  Пробудился ли их принципиальный коммунистический дух?

        И впрямь, собрание оживилось! Все проснулись. Появились выступающие, и их уже слушали вполне заинтересованно. В президиум пошли записки об участии в прениях. И вот одну из них, минут, примерно, через 30-40 после массовой опохмелки в чайной председательствующий зачитал: автор предлагает сделать перерыв!  Перерыв охотно объявляется. Снова выстраивается очередь в чайную, снова каждому -  полный стакан и бутербродик. Но народ уже не молчит. Говорят, обмениваются мнениями между собой и с буфетчицей. И не сразу после «приёма» отправились в клуб, а  немного постояли на улице: разговоры, смех, общение, так сказать, «в кулуарах».

      Председательствующий, уже выйдя из клуба, попросил всех войти в зал и продолжить собрание. И тут началось…   Выступающие заговорили о недостатках. Что техника  к посевной не была готова, что запчастей не было, трактористы сами их изготовляли или покупали, что не хватало  горюче-смазочных материалов и т.д. и т.п. На чём свет стоит, костерили начальство, бригадиров.  Те, кого затронули в речах, орали с места, требовали слова.  Лица у всех раскраснелись, руками размахивают, в выражениях не стесняются! Словом, собрание выходит из-под контроля.

      И тут мудрый председательствующий…объявляет перерыв! Это сразу всех примиряет. Собрание снова дружно идёт в чайную. «Норма» та же: опять по стакану и бутербродик, но в отличие от предыдущих заходов, деньги буфетчице многие уже не платят, она выдаёт «под запись» - в долг. На собрании после этого перерыва снова настроение приподнятое, идут в ход ядрёные слова, «мать – перемать», наиболее удачные «выражения» встречаются аплодисментами, в этом «искусстве» народ  толк знает! Где надо, свистят, некоторые мужики рвут на себе рубахи… Я сижу, думаю: «Сейчас дело до драки дойдёт». Речи о посевной давно уже нет. Кричат, что мало платят, из колхоза воровство идёт, не достроены детские ясли, плохо идёт заготовка кормов…Дальше – больше: кто с кем живёт,  кто, кому, что должен… Словом, атмосфера накаляется.

       Так мне думается. Но какой же я  наивный!  Оказывается,  всё  под контролем.  В нужный момент председательствующий объявляет, что сейчас зачитают решение о награждении отличившихся на посевной. И сразу  в зале тишина. Зачитали. Затем вышел председатель колхоза и стал вручать переходящие знамёна, грамоты, премии, ценные подарки, объявлять благодарности. Обойдённых хоть каким-то вниманием было мало, разве что совсем отпетые.. Все как-то враз посерьёзнели. Награждённых, отличившихся называли уважительно – фамилии, имена, отчества. Председатель жал им руки, благодарил. Небольшой духовой оркестр на сцене играл «туш». Все хлопали. Уже шутили.  Самым удачливым (в смысле наград) громко намекали, что с них «причитается», нужно, мол, «обмыть».

        Так, вполне благополучно, закончилось это собрание,  за судьбу которого я  напрасно волновался. Все снова, теперь уже во главе с председателем колхоза отправились в чайную, «обмывать» уже всерьёз…   Заполонили всё помещение, расселись за столы. Кому нехватило места, стоял, а кто «братался» с бутылкой прямо на улице.

       Я стоял возле заборчика у входа в своё жилище и с искренним интересом наблюдал за всем происходящим, прислушивался к разговорам, шуткам, разборкам. Смотрю, ко мне идёт председатель колхоза. Мы не были знакомы, но это же деревня, все про всех знают, а особенно о появившихся чужаках. Председатель был ещё молодой мужчина, лет 35, высокого роста, с крупными чертами лица, гладко зачёсанными тёмными волосами, хорошо, «по - городскому», одет. Когда он шел ко мне, его пошатывало, но он старался твёрдо ступать по земле, а,  учитывая его высокий рост, выглядело это комично. Подошел, поздоровался, мы познакомились. Он расспросил, кто я такой, сам про себя рассказал что-то. И не уходит. Я почувствовал, что ему, как хорошему человеку, «по пьяни» уж очень хочется излить душу другому, близкому ему по менталитету, каковым, по его мнению, был я.

      Хоть и много времени прошло, но его тирада так хорошо мне запомнилась, что почти точно  воспроизведу её по памяти:
            - Ну, вот ты был у нас на собрании, я тебя заметил. Небось, думаешь, что все мы здесь пьяницы, охламоны  деревенские.  Зря-а! – и пальцем указательным так, у моего носа, как маятником, качает -  Ты знаешь, чего нам здесь нехватает? – и с надрывом в голосе, чуть не со слезой: -   Куль-т-у- у ры!  Вот сейчас бы сюда к нам в деревню  симфонический оркестр или, например, балет какой! Разве б народ так пил! - (Себя он к пьющему народу явно не причислял) -  Эх, а если бы балет и симфонический оркестр  вместе…Хотя… балет, может и не надо, а то мужики ещё больше сопьются, когда балерины уедут, нашими бабами начнут брезговать. Да, вообще-то,  оно б и неплохо! Хоть бы годок погодили, воздержались, а то  каждый год  бабы брюхатые, в колхозе работать некому  (Тогда ещё в Тамбовской области проблем с рождаемостью не было. Бывало, в какой дом не зайдёшь, спрашиваешь у хозяина, какая у тебя семья?  В ответ обычно – «сам девятый», «сам десятый» и т.д., то есть: он, жена и семь, восемь и т.д. детей. И они тут же – лежащие, стоящие, ползающие, и все одинаково голодные  - хотят есть!).

          После небольшой паузы мой собеседник добавил  со злобой:
          - Вон, в колхозе  у Андреевой,  каждый день то «Большой», то «Малый» театр. А уж симфонических оркестров этих, цирков – сколько хочешь. Конечно, там и культура у неё! – и тут же, моментально добавляет – А муж её, электрик, горький пьяница!

        (Кстати, об Андреевой. Она была знаменитым председателем  колхоза им Коминтерна, который в  период хрущёвского правления  «догонял и перегонял Америку по молоку и маслу на каждые 100 гектаров пашни». Этот колхоз был известен на всю страну. Недостающее молоко и масло Андреева  скупала в магазинах  по  всей Тамбовской области и за её пределами и отчитывалась, как за полученное якобы от своих  колхозных коров)

           Махнув в заключение рукой,  этот любитель высокой культуры повернулся и, ещё сильнее шатаясь, пошел прочь…
 
           Вскоре началась моя  «культурная программа», обещанная  моим бывшим стажером  Ваней Судоргиным.  Гавриловский район в Тамбовской области считался спокойным (в смысле преступности), народ тихий, спокойный. Как выяснилось, с культурой только напряженка, недобор!  И изумительная природа! Речка Ира, хоть и не очень широкая, но чистая,  берега  зелёные, живописные, кругом леса. И  главное, необычайной красоты озёра и пруды, в которых масса рыбы.  В свободное от работы время мы  выезжали на  эту природу, ловили рыбу на удочку, собирали грибы. К вечеру всем оперативным составом проводилась давно, в деталях  отработанная ими «операция». Задача - неслышно и внезапно подкрасться к рыбакам – браконьерам, которые рыбу ловили сетями.  Тут же составлялся акт, изымалась рыба. Но главное  – изымались сети, дефицитнейшая вещь! Всё это увозилось в райотдел, куда спустя некоторое время являлись согрешившие. О рыбе речь не шла, с нею рыбаки расставались безропотно. Им нужно было выручить свои сети. Обе стороны действовали по заведенному сценарию. Браконьеры каялись и клялись, что это в последний раз,  так плохо они вести себя больше никогда не будут, «Ведь семья, дети…»  Блюстители закона всё понимают, но ничем помочь не могут, «закон есть закон», да и раньше уже эта братва попадалась. «А тут вот ещё гость из Тамбова, начальство…» Рыбаки намёк быстро поняли и горячо убеждали местное начальство, что,  как следует принять гостя, да ещё такого важного – святое дело!  Гавриловские милиционеры тут же смягчаются и соглашаются простить рыбаков… в последний раз! Я сидел в кабинете  начальника и слушал  эту комедию. Все были искренни  и свои роли исполняли на полном серьёзе,
 артистично.
 
            Очень скоро отпущенные рыбаки явились  с выпивкой и какой-никакой закуской из сельпо, и обязательно со свеженькими овощами прямо с огорода. Изъятая рыба не в счёт! Тут же получили свои сети и продолжили ловить на том же месте.

      Такая вот была система. Чтобы жить, да ещё и погулять, когда  своего  почти ничего нет: всё   государственное да колхозное, а значит, ничьё!  Вот и  «гуляй,  Вася!». И когда я, ещё по - молодости,  «по-первах», как говорили в Тамбове,  искренне пытался объяснить   мелким расхитителям, что они своим воровством наносят ущерб государству,  «тамбовские» удивлялись моей наивности или непониманию и всегда от души говорили: «Так государства ж, она багатая!». Уверенность в неисчерпаемости государственных ресурсов и возможностей была  искренняя и абсолютная! А подтекст тоже  прозрачный:   мол, мы ж на «неё» (на «государству») задарма, забесплатно  горбимся, потому «она» и есть «такая багатая», а  если чего-нибудь отщипнём, так разве ж от «неё» убудет, разве ж это преступление!

     И такая философия передавалась от дедов, отцов – к детям, внукам. А результат – сплошь, в массе всегда была воровская страна. И по сей день эта философия ещё сохраняется. Попробуй  сходу, в одночасье  победить её, «уничтожить коррупцию» или преодолеть  «правовой нигилизм», как это пытаются сделать в России руководители на самом высоком уровне. Длинная дорога к этой цели предстоит, и дай Бог когда-нибудь  достичь её!


         …  В общем, пару дней хорошо я отдохнул  в Гавриловке  и в Тамбов возвратился на попутной колхозной машине. Прошло некоторое время и вдруг среди ночи раздаётся телефонный звонок. Дело привычное, жена спит, не реагирует, знает, что это не к ней. В трубке слышу какой-то вроде знакомый голос взволнованного, но явно нетрезвого человека. Говорит, что попал в беду, в аварию на автомашине, находится сейчас в областном  ГАИ и просит выручить его.  Звонящий в пьяно - стрессовом состоянии, и мне с трудом удаётся понять, кто он такой. Оказывается, это тот самый председатель колхоза, подводивший итоги  посевной компании на колхозном собрании в августе  месяце, который  в пьяном угаре  жаждал симфонической музыки и балерин!  Но раз человек, да ещё знакомый, да друг моего друга, да попал в беду, значит, надо помочь!. Благо, областное ГАИ напротив моего дома. Одеваюсь и бегом  -  «тушить пожар». На месте выясняется:
 
          Приехал он в Тамбов за получением новенького вездехода  ГАЗ–69  – мечту каждого сельского начальника. Получил и вместе с кем-то, кто был с ним, «обмыли» обновку, вернее, упились на радостях. А потом он сам сел за руль и решил в ночь ехать домой. 

     В Тамбове была одна  такая   хитрая улица, не то Индустриальная, не то Пролетарская, не то Социалистическая, уже не помню, но что-то в этом, правильном духе. Она была длинная и прямая, поэтому  по ней можно было, хорошо разогнавшись,  ехать на скорости. Но! В одном месте на  этой прямой улице был какой-то незаметный излом и там стоял домик.   В него уже не раз  врезались машины, нанося ощутимый ущерб и этому злополучному дому, и самим машинам, не считая вреда водителям и пассажирам.. Вот и мой председатель на новенькой машине, только что полученной за успехи не только в посевной, но и в жатве, разогнался по этой улочке, да  в ночное время,  да ещё пьяный до полного безобразия. Ну и «въехал» в этот самый многострадальный дом.  В ГАИ среди ночи собрались потерпевшие – хозяева дома, мой председатель, гаишники. Ситуация аховая: если узнают в обкоме и на месте, в райкоме партии - это ж конец! Но с моим приходом всё быстро устаканилось: председатель быстренько рассчитался с потерпевшими,  гаишников я тоже успокоил, сказав, что это - друг Ивана Судоргина (они его знали),  и тот уже в курсе и беспокоится.
     В общем, отпустили нарушителя с миром. Я помог отправить разбитую машину и его самого домой. Пока разбирались в ГАИ, председатель вполне протрезвел, и мы нормально общались. Я рассказал, что недавно купил старенькую «Победу», что собираюсь отправлять её на ремонт в Харьков, всё на неё нужно доставать – запчасти, покрышки. Разговор так, обо всём и, как говорится, в тему. Он уехал, Иван мне звонил, благодарил. А я в это время уже собирался отбывать в Харьков.

     Дело было зимой. В один из вечеров прихожу домой, а соседи мне говорят, что тут привезли  четыре колеса и оставили записку. Читаю. Ба! Она от того самого председателя колхоза. Примерно, такого содержания:  «Владимир Львович, получил 4 колеса для трактора, которого у нас в хозяйстве нет, да и вообще,  они без протекторов и для нашей грязи не годятся, но мне сказали, что они подходят для «Победы». Так что, спасибо тебе за всё, бери, пользуйся!»  Я обрадовался, резина на моей машине была очень плохая, и это же такой дефицит! 

     Отправил я эти колёса вместе с машиной в Харьков  и берёг их для выезда летом на  дачу.   Правда, водитель отца, мудрый грек Мажан,  с сомнением посмотрев на эти колёса, привезенные из Тамбова, на своём  греко-украинском сленге сказал:

          - Шё-то я тракторных колёс  на «Победах» нэ бачив.  Но там же кацапы  у тибя дюже вумные, да и ты ж не дурак,  раз уже капитан милиции. Так шё, їдь, може, доїдешь».

           И вот пришло лето, первый выезд на дачу, в Новые Санжары Полтавской области на только что отремонтированной «Победе». Еду по городу почти на новой машине - красота! Выехал на трассу, прибавил скорость, километров 50-60. Вдруг слышу: одно колесо - на взрыв! И спустило… Быстро поменял его на запаску. Только двинулся, опять чуть прибавил скорость – взорвалось второе! Всё, конец, приехали! Обгоняет какая-то машина, водитель видит моё горе, останавливается. Я ему объясняю, что не могу понять, в чём дело? Новая резина, а взрывается! Он осмотрел скаты, посмотрел на меня с недоумением и спросил:

        - Кто ж вам это подсунул?  Это автопокрышки для трактора (назвал марку).  Они рассчитаны на скорость 40, максимум,  45 километров  в час. Да трактор быстрее и не едет. Выбросьте их!
 
       Слава Богу, подъехали мои родственники и друзья, которые выехали позже и  направлялись туда же, куда и я. Вернулись мы в Харьков, насобирал я у кого можно резину, еле доехал до места. Издевались надо мной все, особенно Мажан.

     Сколько ж матюков мысленно и вслух  послал я этому дарителю, долбанному любителю симфонической музыки на  бескрайних колхозных полях!

 
         Вот так всё в жизни и переплетается – и разложившийся труп, и активность колхозников, и музыка (симфоническая!) и  прекрасная природа!  Главная выручалочка – относиться  ко всему, по – возможности,   с юмором,  особенно к себе, любимому…