Двери

Двери в семинарии закрывались. Это было небольшим заслоном бурсаков от начальства. Ведь ключи от всех дверей были у Эконома. Администрация могла в любое время зайти в комнаты, и, самое противное, когда там никого не было. Комнаты — это было уже нашим, бурсацким царством. Становилось легче, так как здесь контроль ослабевал, а скрытые камеры ставить — дорого. Однажды ректор решил, что раз в бурсе все христиане, то зачем запирать двери? Воровать? — не дай Бог, у нас же ведь учатся образцовые христиане. Для бурсаков это было последней каплей, тем более что Черноморск был не городом мормонов, а курортным городом со своими уставами. После этого указа никто из бурсаков не пошел на обед, не пошел на ужин, не пошел также и на завтрак и обед на следующий день. Увидев, что столько еды пропадает — администрация сдалась.

Отец Варфоломей ходил в хромовых сапогах — как настоящий монах. Он считал всех бурсаков злостными нарушителями распорядка. Они всегда хотят нарушить правила. Он видел глупость больших детей, и злился что дети не в ту песочницу пошли. Он искренне переживал за нас, но связываться с ним не хотел никто. Поэтому противостояние бурсаков и отца Варфоломея приобретало характер военных действий, где были крепости и баррикады. Хотя отец Варфоломей был искренним и усердным монахом. Он очень любил и много читал святых отцов. На уроках он часто читал свои любимые места из отцов. Благодаря ему я узнал о многих отцах и их книгах.

На дежурстве отца Варфоломея даже мыши в семинарии прятались. А студенты и подавно разбегались по норам. Дело было перед службой. Воскресная служба начиналась в девять утра с чтения часов перед литургией, но у всех, после недельных ранних подъемов, было ужасное нежелание вставать рано еще и в воскресенье. Да и перед службой нужно было собраться, прийти в храм, и еще ждать 20 минут, когда литургия начнется. В семинарии был дежурный преподаватель, который следил за всем порядком в бурсе: чтобы вся орава вовремя куда-то пришла, или ушла, и не нарушала распорядка. Одни преподаватели закрывали на такие полуопоздания глаза, другие, особенно отец Варфоломей, ужесточали правила, и требовали приходить чуть ли не без пяти минут девять. Но для сонного человека и пять минут были целой вечностью. Мне утром, перед литургией, захотелось чаю попить, а нужно сказать это был единственный бодрящий наркотик в семинарии, но у меня чего-то не было, то ли сахара, то ли заварки, то ли того и другого. Я спускаюсь со второго этажа на первый к соседям снизу, захожу к ним, а они, судя по всему, не собираются на литургию идти, сидят, читают конспекты на завтра. У них все было, но не было кипятка и они сказали, чтобы я нашел кипяток для чаепития. Я спускаюсь с банкой кипятка под двери, и тут мне на встречу отец Варфоломей:

— А куда это ты идешь? — Я понимаю, что очень трудно дать разумное объяснение тому, что когда все благочестивые православные христиане, бросив все дела, идут на службу, я стою перед дверью в комнату, в майке и спортивных штанах, с банкой кипятка в руках.

— Я… — и мой голос замирает у меня в горле.

— Куда? Куда ты идешь? — спрашивает спокойно отец Варфоломей, и от этого спокойствия еще страшнее.

Я не знаю, что сказать и что придумать, начал что-то лепетать, что воду попросили принести, а сам я не знаю зачем и куда. Я вижу в его глазах злость человека которого обманывают лично, и этим наносят ему личную обиду.

— Тут отец Варфоломей дергает ручку дверей шестой комнаты, где вожделенные чай и сахар. Еще несколько секунд он смотрит на меня, слушает мой беспорядочный лепет, понимает, что в комнате засели вражеские агенты, которые на службу идти не хотят. Потом он начинает делать то, что я никак не ожидал увидеть: задирает полы рясы, видны его хромовые сапоги, и начинает ногами выбивать двери. --- Бух! Бух! Бух! Дверь пошатнулась от удара монашеских сапог, но еще устояла. Отец Варфоломей продолжает штурм дверей, я стою в конфузе от сюрреалистичности происходящего, и мне просто страшно, что вдруг, благообразный монах, превратился в обыкновенного вышибалу. Потом отец игумен отходит к ступенькам, ведущим на второй этаж, на них заходит, и с такого трамплина, напоминая каратиста в красивом ударе, делает прыжок в сторону дверей с намерением их окончательно сокрушить. Когда в комнате наконец додумались открыть, двери отец Варфоломей почти добил, нанеся им сокрушительный и окончательный удар.

— Так… сказал запыхавшийся, но довольный отец Варфоломей — увидев что в 9.00 все были одеты по домашнему и никто не собирался идти в храм

— Все — объяснительные — с удовольствием, запыхавшимся голосом  продолжил отец Варфоломей. Я так и остался стоять с банкой кипятку возле двери…  В той комнате жильцы еще долго на меня были злые как черти — недаром они в храм не пошли…

Через неделю. Без десяти девять в воскресенье — опять отец Варфоломей обходит все комнаты в поисках тех, кто не хочет идти на службу, что бы им благожелательно объяснить, что хождение на службу в воскресный день — священная обязанность каждого христианина, а тем паче бурсаков, будущих священников. Дверь в нашу комнату открыта, и я вижу как отец Варфоломей хитро улыбаясь стал стучаться в двери напротив. Стучал отец Варфоломей с выражением лица, которое делало его похожим на волка стучащего поросятам в двери — отец Варфоломей был еще окрылен успехом прошлого воскресенья. Когда он раскрыл подполье неходящих на службу, и поэтому по его улыбке можно было понять — он уже предвкушает, как будет распинать всех нарушителей. Хотя до службы еще десять минут, а идти к храму три минуты. Если дверь закрыта, то не иначе для того чтобы не пойти на службу — так рассуждал игумен Варя (это его кличка была). Я, теперь уже с интересом, наблюдаю за происходящим. За дверью комнаты, куда стучится Варя, слышны возгласы: «Молитву!». В семинарии была дурацкая привычка заимствованная из традиций монастырей — стучаться в двери и произносить Иисусову молитву: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий помилуй мя грешного». Эта монастырская традиция появилась из-за того, что большинство из администрации семинарии были монахи, и они это распространили, хотя причем тут семинария к монастырю, непонятно. Но, эта традиция была у монахов, у которых основное дело в жизни – молится, поэтому там, в монастыре, они специально все пропитали молитвой, а тут это выродилось в какой-то бездушный обряд, фетиш, к молитве никак не относящийся. Ведь это у монаха основное дело в жизни — молитва, а у бурсаков должно быть основное дело — учится. Вот эта «молитва» скороговоркой возле двери при стуке ужасно доставала. Чтобы на секунду заскочить в комнату к кому-то нужно было по обряду прочитать молитву. Как-то повелось что все, не зная зачем, требовали соблюдения этих «благочестивых» традиций, все это вырождалось только во внешний «благочестивый» обряд. При входе в комнату требовали произнесения такой молитвы при стуке в двери. Причем правил на счет этого не было, но все люди очень быстро перенимают обряды без нужного содержания: «—Я стучал, вы чего не открывали? —А ты молитву чего не читал? Без молитвы мы не открываем». Вот такой молитвы и ждали в комнате  от отца Варфоломея, которого не видели за дверью, иначе жители комнаты срочно пересмотрели бы свое отношение к монастырским традициям. Отец Варфоломей, с улыбкой на лице, продолжает стучать, за дверью еще раздраженней:

— Молитву читай! — Отец Варфоломей продолжает стучать, еще больше расплываясь в улыбке, за дверью раздаются раз за разом раздраженные крики: «Молитву!», затем раздается голос:

— Да что там за козел,  молитву не читает!

Тут выражение лица отца Варфоломея из благодушно-умилительно изменилось в недоуменное. Как же там за дверью могут не понимать, что это он стучит? Отец Варфоломей, «яже по обычаю», отходит назад и начинает выбивать дверь: — Бух, бух, бух – снова раздались удары сапог Вари, сотрясая уже второй этаж бурсацкого общежития — за дверью заполошились. Отец Варфоломей был не высокого роста, поэтому он отошел в нашу комнату для большего разгона, чтобы окончательно сокрушить дверь в гнусное подполье, разгоняется и …

С другой стороны двери. До того момента, когда пора идти на службу оставалось десять минут, жильцы комнаты номер восемь, одетые по уставу в парадное — в подрясники — и готовые встать и идти, лежали и читали конспекты. Тут вдруг раздается стук в двери. Все были в сонном настроении, все ждали, что кто-то встанет и откроет двери. Никто не пошел открывать двери, а спросили у незнакомца молитву, чтобы удостоверится, что за дверью не бес.

Но бес продолжал стучать, игнорируя все традиции и неписанные правила.

Один из жильцов крикнул

— Молитву! — раздраженно крикнул Сергей, давая понять, что стучащий явно нарушает неписанный устав бурсаков — стук продолжался.

— Молитву! — крикнул уже совсем раздраженный другой жилец комнаты — тоже Сергей, вступая в принципиальное противостояние со стучавшим — стук продолжался.

— Молитву! — Стук стал постоянным и методичным, стучавший явно издевался и изводил жильцов комнаты.

— Молитву!— Стук еще более усилился в прогрессии, и стал просто невыносимым.

— Да что там, за козел, молитву не читает — в сердцах крикнул Сергей, доведенный до нервного срыва издевательством пришельца.

Стук прекратился. Вся восьмая комната подумала, что к ним приходил какой-то ненормальный бурсак, которому закон не писан. Тут раздались страшные звуки, заставившие всех содрогнуться — дверь начали выламывать. У всех еще свежо было в памяти событие недельной давности, и один из жильцов подскочил к двери и открыл дверь как раз в то время, когда Варя хорошо разогнавшись, хотел окончательно вышибить дверь. И, на глазах у изумленной восьмой комнаты, в комнату влетел отец Варфоломей. Варя, провалившись в своей атаке на двери и едва не сбив Диму, который открывал двери, боялся упасть и поэтому расставил руки — рукава длинной рясы развились орлиными крыльями, полы разлетелись в стороны, делая отца Варфоломея похожим на черный дельтаплан.  Кроме рясы на отце Варфоломее был клобук с длинным шлейфом, которой развивался подобно султану на шлеме рыцаря, когда тот летел на коне сбивать копьем своего противника. Пролетев треть комнаты и едва не упав, отец Варфоломей хотел было оглядеть взором победителя возмутителей распорядка и испепелить всех глазами, чтобы насладится их удивлением, что подполье раскрыто. Но, срезавшись на выбивании двери, он еще больше был сбит с толку, когда увидел, что никто распорядок нарушать не собирался. Все были одеты и готовы шествовать на обедню. Поняв, что попал в глупое положение отец Варфоломей только и смог сказать, сбивчивым дыханием:

— Все… Объяснительные…

На лице всех жителей восьмой комнаты с самого начала было недоумение, тут им совсем стало непонятно, за что будет взыскание. К чести отца Вари стоит сказать, что он не наказывал провинившихся, но объяснительные собрал. В итоге инцидента никто не пострадал, кроме дверей.

 

Через полгода отца Варфоломея перевели ректором в другую семинарию, где двери в комнатах никогда не запирались…