Вовка Мизинцев первым из своих одноклассников выскочил за порог школы,
взглянул на улыбчивое весеннее солнце, вдохнул пропитанного влагою воздуха и, приосанясь, расправил плечи.
"Свобода-а! Наконец я - это я, Вовка Большой, а не Мизинцев Владимир, ученик третьего класса".
При упоминании слова "класс" он поморщился, словно червивую сливу надкусил, но высыпавшие на крыльцо ребята отвлекли от сумрачной мысли.
- Большой, какой улицей пойдем домой? Видишь, снега заговорили. В Каприёвом
заулке вброд ручей не перейти. Я ещё утром в сапог воды зачерпнул.
- Не трусь, сопля! Держись за меня. Авось не утонем, - сбив шапку на
затылок, уверенно ответил пацан. Ему нравилось, когда одноклассники спрашивали у него совета. Даже Петька Мельник, быстрее всех в классе решавший задачки, теперь замедлил шаг, ожидая его решающего слова.
- Ну, что Свистун, оробел? Перебираться через бурлящий ручей, это тебе
не мелом циферки рисовать. Подмочишь в мутной водичке свою пятёрочку, чем
потом перед мамочкой хвастать будешь? Тоже мне "первый ученик"!
Вовка хмыкнул и брезгливо чвыркнул слюной.
В другой раз Петька бы гордо отвернулся, а это означало, что Большаку
списывать не даст. Но сегодня он стерпел даже обидное прозвище "Свистун".
Что тут поделаешь? Весь их Мельниковский род так прозывают.
Девочки, те, кому идти на другой конец села, тоже замедлили шаг, поджидая Вовку. А он-то как раз домой не торопится. Наконец настало его время.
В школе учительница через каждых три слова фамилию его теребит. Так наловчилась, что в её устах как бы стерлось словечко, укоротилось. Только и
слышно: "Минцев, специально для тебя говорю!" Будто её об этом кто-то просит.
У кого бы ручка на пол не скатилась, обжигающим взглядом, в первую очередь, его
окатит.
- Не я это!
- Будто бы? В тебе дури, что гвоздей в мешке, во все щели выпирают.
Ещё вдобавок напомнит, что и у отца его столько же было этой "дури".
По её мнению та отцовская "дурь", которая за годы не успела выветриться, сыну перешла.
- Ничего я у него не брал! Папка только и знает, что ремнем махать... -
обижено проворчал парнишка.
- Поговори мне, поговори! Живо замечание в дневник запишу, будешь потом
плясать, как таракан на горячей плите.
Вовка низко над партой склонил голову и недовольно засопел. В классе
рассмеялись.
"Радуются чужому горю. Сами-то чем меня лучше? Ничего, я вам припомню!
Тоже мне друзья..." - раздосадовано подумал он, но уже через пару минут
забыл о своей обиде.
- Минцев, повтори то, что я сейчас сказала.
Опять хохочет весь класс. "Вот пристала, зараза!" - медленно вставая
подумал Вовка.
- Садись. Все равно ничего путного от тебя не дождёшься. Мысли на меня
направь, а то они у тебя по ярам и канавам шлындряют.
" Куда надо, туда и шлындряют", - мысленно огрызнулся он и плюхнулся
на скамейку парты.
Теперь, стоя на школьном крыльце, радовался Мизинцев тому, что всё
уже позади и никто ему не указ. Знал, что дорогу домой за пол часа одолеть можно, но не торопился потому, что именно в это время он сам себе
голова. Иди, куда хочешь и делай, что хочешь.
"Учительница каждый день нам повторяет, наверно чтоб мы не забыли: "У вас счастливое детство!" Ага, "счастливое". Дома мамка покрикивает, то одно, то другое сделай. Ещё и грозится папке нажаловаться. А тот только ступит на порог, сразу
в меня глазищи вперит и спрашивает:
- За что сегодня ремнём стегать?
У-у, злыдня! Ему бы только драться..."
На лицо парнишки набежала тень, брови сошлись в одну линию и сжались
кулаки.
- Ну, что задумался, атаман?! - ещё издалека спросил школьный дворник
дядька Евдоким. - Куда сегодня поведёшь своих орлов? Вы, ребятки, шляхом,
шляхом идите.
- Там дорогу страсть как развезло. На сапоги столько грязи налипает,
ногу не поднять.
- Обочиной, по целику веди. А где вода через дорогу течёт, так осторожнее там. Вон как припекает. Где летом ручей - сейчас река бурливая.
Унести может. Так, что, Вовчик, смотри там. На тебя вся надёжа и спрос
с тебя, атаман.
- Ладно, дядька Евдоким. Как-нибудь доберёмся. До завтрева! - махнул
рукой вдруг повзрослевший паренёк и, закинув за спину потёртую полевую
сумку, в кирзовом чреве которой теснились три книги и несколько тетрадок
с загибающимися нижними уголками листов с чернильными пятнами и красными
учительскими росчерками.
Преодолев множество больших и малых ручьев, проводив каждого до калитки, часа через полтора Вовка Большой, наконец-то, открыл и свою калитку.
В одной руке держал сучковатую палку, а в другой мокрую шапку, похожую
на драную кошку. Давно не стриженые волосы прилипли к потному лбу, а на
ногах чавкающие сапоги.
- Мать честная! - всплеснула руками мама. Володюшка! За тобой свора
собак гналась или с бугаем Русланом не разминулись?
Паренёк устало посмотрел на свои сапоги и, криво улыбнувшись, нехотя
заверил:
- К завтрему высохнут.
Отец хмуро зыркнул на сына, полез в карман за папиросами. Прикурил,
окинул взглядом двор, сердито проворчал:
- Дожились! В хлеву чище, чем в ограде. Весь двор бумагами загажен, -
и взглянув на сына, добавил. - Чем шататься по улицам, лучше взял бы метлу
и подмёл там, где снег сошёл.
- Что там мести? Я так соберу...
Он небрежно кинул сумку и шапку на завалинку и, чертыхаясь, поплёлся
подбирать бумажки. Мать, желая помочь сыну, подняла скомканный тетрадный
листик в клеточку с расплывшимися чернильными строчками и, распрямившись,
стала бережно его разглаживать. Вовка тоже поднял несколько бумажек. Вдруг
изменился в лице, затравленным волчонком взглянул на родителей и, спрятав
находку за спину, попятился к калитке.
- Владимир! Подойди-ка сюда, друг ты мой ситный! - ледяным голосом
позвал отец.
Вовка нерешительно остановился. "Вот она, расплата!" - хлестнула по
живому мысль и похолодело всё в груди. Ему сразу вспомнились те дни, когда придя со школы, он торопливо вырывал тетрадные листки с головастыми
двойками, скомкав, вымещая всю неприязнь к придирчивой учительнице и
жестокосердным родителям, носком сапога закапывал их в снег. Потом тщательно обметал голиком сапоги и, пристукнув каблуками, заходил в сени.
" Ой, дурак! Дурак я, безголовый! А снег, оказывается, предатель. Тихонечко растаял и убежал. Папка уже ремень расстёгивает. Уж больно скорый, а пусть сначала догонит... Я к бабке Тоне убегу и никогда больше не вернусь сюда..."
Хлопнув калиткой, Мизинцев, что есть силы, побежал вдоль улицы, напрямик,
через лужи.
- Володюшка! Куда ты, не евши...
- Вернись сейчас же! Хуже будет... - кричал вдогонку отец.
Перепуганное сердечко так колотилось, что, казалось, вот-вот выскочит
из груди. А он всё бежал, задыхаясь и боясь оглянуться. За ним не гнались
и он понял это. Межой прокрался в бабушкину сушилку, где всю осень сушились сливы, сел на чурбачок и расплакался.
"Никакой я не "Большой". Все меня обижают. А папа только бьёт и грозится шкуру содрать. Я стараюсь, стараюсь, но ничего у меня не получается..."
Долго плакал голодный и продрогший мальчик, в мокрых сапогах. Уже под вечер, когда вовсе стало невмоготу, пришёл к бабушке. Есть уже не хотелось. Дробно постукивали зубы, дрожало всё тело. От всёпоглощающего холода скукожились даже мысли. Пусто и тоскливо было на душе Володьки Мизинцева. У всеми забытого мальчика всё же теплилась маленькая надежда, что единственный во всём мире человек, бабушка Тоня, защитит его. Превозмогая дрожь и слабость, он снял сапоги в сенях
и, оставляя следы от мокрых носков, вошел в горницу.
- Ой, матушки-светы! Ты весь, как есть, мокрый! Ну-ка, сымай всё с себя!
Горе ты мое луковое. Как же тебя так угораздило? - помогая ему раздеться,
причитала старушка. - Э-э, соколик мой, кажется мне не ладно с тобой. Ага,
так и есть. Голова горячая и весь дрожишь, как осиновый лист. Давай-ка быстренько вымоемся и на печь.
Что было дальше, Вовка уже не помнил. Анна Михайловна, сельская фельшерка,
настаивала везти его в районную больницу. Отец порывался высечь ремнём и
" всю хворь, как рукой сымет". Мать плакала и с надеждой посматривала на
свекровь.
- Не дам Володьку! Этим ремнём тебя следовало бы высечь! Совсем озверел!
Не ремнём учат, а доходчивым словом, - и, обращаясь к фельшерке, добавила.
А ты, соседка, ежели надо, ставь свои уколы в моей хате. В чужие руки не
отдам внука. Сама его выхожу! - сказала, как отрезала, бабушка Антонина
Яковлевна.
Полторы недели с печи не слезал Вовка Мизинцев. Потом, всё -таки, поборов
простуду, начал поправляться. Заходила учительница, но порасспросив хозяйку,
что да как, покачав головой, уходила, осторожно прикрыв за собою дверь.
Зато Петька каждый день, после школы, делал большой крюк и проведывал Вовку
Большого. Бабушка Тоня приветливо встречала его, угощала блинчиками, чайком
или ещё чем. Отправляясь по своим делам, непременно говорила:
- Ты, крестничек, поучительствуй тут с моим болезным. Он у меня понятливый.
Ты только не сильно мудрёно говори.
Петька кивал головой, доставал книжки, тетрадки и терпеливо объяснял.
Вовка слушал, морщил лоб, иной раз переспрашивал, сморкался в оторванный
рукав дедовой рубахи, заменявший ему носовой платок, и карандашом, лежа на
боку, записывал задачки в черновик. Соскучившись по ребятам, подолгу не отпускал друга. А тому и правда нравилось "учительствовать".
К концу второй недели пришла учительница. Просмотрела черновик, похвалила.
Вовку с того дня будто подменили. Знай, читает да на ходики поглядывает. Друга
поджидает.
В субботу пришел Петька, торопливо рассказал новости, показал, что на дом
задано, и засобирался домой. Бабушка проводила крестничка, а Вовке сказала:
- Перебирайся-ка, милок, с печи на постель. Я буду тебе новые носки вязать,
и, заодно, сказку расскажу.
- Бабунь, а папа тоже сказки любил?
- Любил. Как же можно сказки не любить? Только в нём какой-то вреднющий
бесёнок сидел. Вот он его и понуждал куда-то торопиться. А ты раздумчивый и
усердия в тебе поболе будет. Этакий мужичок с мыслью на челе. Если зёрнышко
в душу заронишь, да через свои жерновки пропустишь, то уж, будь покоен,
до веку оно в тебе останется. Это в тебе моя жилка, моя...
Ну, так слушай. Помнишь, к вашей новой учительше мать приезжала?
Внук кивнул головой и приготовился слушать.
- Славная такая старушка. Откуда она, я уже не помню, но шустренькая
такая бабушка. Лет под восемьдесят будет, а ей, что с горы, что под гору.
А говорунья, какая! Мы с нею на вырубку ходили, за опятами. Хорошие там
опятки, махонькие, как пуговички. Я не столько собирала, сколько её слушала.
Она ж о каждой травинке знает. Только не так, как в книжках писано, а по-особому. Вроде, как ты о своих друзьях-однокласниках можешь рассказать.
- Что о них рассказывать? Вот Петька - настоящий друг! А те только
прикидываются друзьями. Вот, пойду в школу, так им и скажу...
- Ну, уж этого делать не надо. У каждого свои причины. Ты, вот, послушай
меня. У человека есть близкая родня, а есть дальняя. Мать, отец, братья,
если у кого они есть, сёстры, случись какое несчастье, сразу на помощь бегут.
А дальние родственники немного погодя. Это потому, что у них есть своя
близкая родня. Так и в дружбе. Вы с Петькой на одной улице росли и даже от
одной коровки молочко пили. Вот друг по друге и скучаете. У тебя только
ветра больше в голове, а то б учился, как Петька.
- Да этот Свистун задается больше. Сам, как девчонка, всегда в хвосте
плетётся. Трусливый, как заяц. Мы, прошлым летом, к бабке Параське в сад
лазили. Вишен объелись. Он не полез. На дороге нас ждал. Потом ещё мамке
своей рассказал. Тётя Валя моей маме сказала. А папа сразу за ремень. У-у,
не пойду я больше домой. Буду у тебя жить.
- Ну, по правде сказать, получил ты тогда по заслуге. Ведь ты, как-никак,
атаман. Кто скомандовал в чужой сад лезть? Ты! Все виноваты, а ты больше всех.
Петька твой посовестился лезть. Он бабке Параське за хлебом в магазин бегает.
Она его и так угостит.
- А говорила, сказку расскажешь. Сама, как крапива, жалишь.
- Это я так. К слову пришлось. А мать вашей учительши тогда о волчьей ягоде
рассказывала. Помнишь, я ещё тебе говорила, что её есть нельзя? Ну, так, вот
как оно было. Жила себе одна семья. Ну, знаешь, день на день не приходится.
Кого из детей похвалят, кого пожурят, а уж первый подзатыльник Ваське
достанется. Хитрый, вёрткий стервец. Как какую работу делать, так его нет под
рукой, а как за стол - первый блин он выхватит. Сперва дети жалились матери
на брата, а потом сговорились и поколотили его. Он же, нет, чтоб признать
свою вину, обиделся и из дому убежал. Стало быть, хотел припугнуть. Ну, чтоб
родители пожалели его, а детей наказали. А отец отыскал его, да ещё,
вдобавок, березовой каши подсыпал. Тот и вовсе обиду затаил. Вечером спать
легли все, как полагается, а утром Васькина постель оказалась пустой. Сразу-то
не подумали, что его нечистый в лес заманит. Решили, дескать, проголодается
и домой, как миленький, явится. А он на полном сурьезе уходил. Хлебца с собой
прихватил, ел его экономненько, да все дальше и дальше шёл. Когда горячка
схлынула, уже бы и рад вернуться, да не тут-то было. Заплутал парнишка.
Оголодал, одежонка изорвалась, а лесу конца и краю не видать.
Однажды, на заре, слышит он, будто бы где-то колодезный ворот поскрипывает.
Васька обрадовался и бегом в ту сторону. И, правда, колодец. Из него старушка
воду достала, себе в ведро перелила и уже собралась идти.
- Доброе утро, бабушка, - ласково так поздоровался Васька.
- Доброго здоровьица, милок. Ранняя птаха! Откель тебя сюда занесло?
Еще и солнце не вставало, а ты уже в такую глушь забрёл.
- Сирота я. Вот шёл, шёл и заблудился в лесу, - соврал, не сморгнув, пацан.
- Продрог ночью и есть хочется.
- Коли так, ступай за мной. Поставим самовар, вот чайком душу-то и отогреешь.
Поплелся Васёк за бабушкой. А та идёт и украдкой так поглядывает на нежданного гостя. Сама думает: "Была бы в его сердце хоть капля совести, помог бы старому человеку вёдра с водой донести. Ну, да ладно уж. Поглядим, что за гусь
к нашему берегу приплыл".
Поел Васёк, чаю попил, да тут же за столом его и сон сморил. Пол дня проспал,
а как проснулся, опять есть попросил. Собрала на стол хозяйка, и видит, что
гостенёк никуда уходить не собирается. Говорит она ему:
- Что ж, ежели идти тебе некуда, живи у меня. Только кормиться будешь
трудом своим. Вот, поешь, бери кузовок и ступай по грибы. Кувшинчик прихвати.
За одно ягод наберёшь.
Насупился Васька, но спорить не стал.
В первый день он хорошо трудился. На второй – кое-как. А на третий и вовсе
сбежал. Поплутал по лесу, приустал. Лёг под кустик и уснул. Там и нашёл его
лесник. Разбудил и домой к себе привёл. В лесной избушке, кроме него, ещё
жена жила и двое ребятишек.
- Где двое, там и третий вырастет, - сказала добрая женщина и приняла его,
как родного.
Только не знала она, что с этого дня начнутся в их дружной семье свары.
Конечно же, Васька всему виной. Натворит чего, а названных братьев оговорит.
Те не стали напраслину терпеть. Подстерегли в очередной раз и поколотили.
Почесывая бока, затаил он в себе обиду и решил отомстить. При случае нашёл
волчье логово, убил щенков, а трупик одного подкинул леснику в хлев.
Вот, легли все спать. Лесник, как на грех, припозднился где-то. Детишки
на сеновале ночевали и первыми услышали, что в хлеву что-то не ладное
творится. Открыли дверь, а там волчица. Всех овец перерезала и, увидев
ребятишек, оскалилась и стала к ним подступать. Это к хозяйским-то детям.
Васька в избе себе спит и ухом не ведёт.
Услышала мать сыновний крик, прибежала и упала на колени перед волчицей.
- Волчица-матушка, не тронь моих детушек! Пожалей моих соколиков...
Страшно зарычала волчица и показала испуганной женщине своего убитого
щенка, а потом потребовала отмщения. В эту страшную минуту, откуда ни
возьмись, стала между ними бабушка.
- Постой, волчица-сестрица! Велико твое горе. Вижу. Только не они тому
виной. А виноватого я сама накажу.
Велела старушка Ваську кликнуть. Мальчика позвали. Пришёл он, стоит,
лупает глазами, будто и знать ничего не знает.
- Дурное семя завелось в нашем лесу, лукавое да бесстыжее. Бессовестное,
хуже волка лютого. Уйти не хочет, и жить с ним невмоготу, - печально изрекла
старушка.
- Отдай пришлого человека мне! - оскалив острые зубы, требовала волчица.
- Не пробовала ты крови человеческой, через это отпускаю восвояси. А
попробуешь - и часу не проживёшь! - строго молвила бабушка и широко
отворила дверь.
Завыла волчица, заплакала, да так, что кровь в жилах остановилась. Руки
у слышавших тот вопль похолодели. Но всё же подчинилась лесной колдунье.
Ушла в леса дремучие.
Утром хватились домашние Ваську, а его и след простыл. Побежала лесничиха к бабушке. Та выслушала её и говорит:
- Не ищи ты этого заплутая. Нет его среди людей.
Повела старушка её в глушь лесную и показала лесную ягоду, назвав её
"Волчьей ягодой". При этом строго-настрого запретила, не то, что есть,
даже прикасаться к ней. Вот, с того времени, ни птицы лесные, ни звери,
тем более люди, не едят с виду привлекательную ягоду. Обманная она.
Съешь и навек простишься с белым светом.
Вот, так оно было, внучек.
Ничего не сказал Вовка. Попил теплого молока, полез на печь и долго
ещё ворочался с боку на бок. Видать многое передумал прежде, чем сон
сморил.
Бабушка выключила свет и тоже спать легла. Снился ей Володюшка -
большой и сильный. Сидел в кабине степного корабля - новенького комбайна
и приветливо улыбался. Золотые волны хлебов бежали навстречу мощной
машине. А бабушка, помолодевшая, стояла на меже, махала платком и звала:
- Володюшка! Иди блинков поешь! Кваску холодненького испей! Тебе,
соколик мой, принесла...
24 апреля 2004 г.