Золотая слеза

Анна Боднарук
     Орест Остапыч приходится Славику прадедом. Появился он в их доме
  недавно. Высокий, сутулый, с неизменной трубкой во рту. Он не вступал в разговоры с домочадцами и даже чай пил в своей комнате, шумно
  прихлёбывая из блюдца. К нему быстро привыкли, как привыкают к
  большому шкафу, сначала оглядываются на него, а через пару дней
  проходят с таким видом, будто он тут стоял много лет. Мама объяснила Славику, что дедушка Орест три войны прошёл, имеет много наград
  и ни одного ранения, даже царапины у него никогда не было. "Заговорила
  его матушка ещё тогда, когда он таким был как ты теперь. Много
  горя людского повидал он за свою долгую жизнь, но Судьба щадила его
  от пули и других напастей, берегла до ею назначенного срока".
     Славику очень хотелось поговорить со стариком, но подойти к нему
  не решался. А вчера разговор вышел сам-собой.
     Возвращаясь из садика, мальчик остановился у витрины большого магазина, где продаются игрушки.
     - Мама, давай зайдём, я только посмотрю на игрушки, - попросил мальчик.
    Домой вернулся с новой заводной машинкой. Дедушка Орест сидел на
  скамейке в глубине сада в тени разросшегося боярышника, попыхивая
  трубкой. Славик повернул ключиком несколько раз и поставил машинку
  на утоптанную садовую дорожку. Грузовичок подъехал к старику и остановился перед ним.
     - Он в гости к вам приехал, - подойдя ближе, сказал Славик.
     - Хорошего гостя полагается угощать.
     Дедушка достал из нагрудного кармана леденец и положил его на
  зелёную кабину грузовичка.
     - А машинка конфеты не ест, - заметил мальчик.
     - Водитель тоже не ест? - удивлённо поднял лохматые брови старик.
     - Ест-ест, - торопливо ответил мальчик, запихивая леденец за щеку.
  - Можно я с вами посижу?
     - Посиди, коли не торопишься. Расскажи чего нибудь.
     Славик сел на краешек скамейки и стал с любопытством поглядывать на
  дедушкину трубку. Потом, осмелившись, спросил:
     - Дедушка, вы заговоренный?
     Старик внимательно посмотрел на мальчонку, вынул трубку изо рта и,
  задумавшись, устремил свой взор куда-то вдаль, к горизонту, где
  заходящее солнце подкрасило продолговатые тучки. Мальчик терпеливо
  ждал ответа, боясь пошевелиться, чтоб не нарушить нахлынувшие воспоминания. Долго молчал старик. Славику даже показалось, что дедушка
  забыл о нём, но тот вздохнул, покачал головой в такт своим мыслям и,
  прокашлявшись, ответил:
     - Было такое. В аккурат был я тогда с тебя ростом. О-хо-хо, когда
  это было! Будто во сне приснилось. Была у меня нянюшка. Таисией
  кликали и только я, до самой её кончины, мамкой звал. Она и любила
  меня, как родного сына.
     - У неё тоже был сын?
     - Не-ет, дочка у неё родилась. Раньше положенного сроку, с испугу,
  значит. Жеребец в нашем имении был. Вот её муж только и мог с ним
  совладать. Но, однажды, он и его изувечил. Чистый зверь! Она в тягостях в то время была. Мужа на погост понесли, а у неё дитё на свет Божий запросилось. Так-то вот вышло, да-а.
     Не долго её девчоночка прожила, и тоже прибрал ее Господь.
  Матушка Таисию мне в няньки позвала. Дескать, знает, как дите обиходить.
  А однажды заметила, что она своей грудью меня, малого, кормит.
  Испугалась нянюшка, что осмелилась на такое без господского позволения.
  Матушка же ничего на то не сказала, а только ей свой сарафан и шаль с
  кистями подарила.
     Так я и рос при нянюшке. Потом пошли всякие перевороты. Не знали чего в будущем ждать.  Всяк свои домыслы строил. Но при этом никто в том поручиться не мог, что до завтрашнего дня доживёт. Такое время было, да-а.
     Надумала меня матушка с Таисией в дальнюю деревушку отправить.
  Таисии наказала всем сказывать, что с сыном от голоду спасается. Может
  потому-то я и жив остался... А может и вправду заговоренный.
     - А как заговаривают, дедушка? - придвинулся поближе Славка.
     - Не больно-то я знаю.  Слышал только, так, краем уха.
  Мамка мне рассказывала, будто бы в поле на раздорожье здоровенный
  граб растёт. Вот это-то крепкое, ветвистое дерево укрывало в своей
  тени каменную бабу. Ну не такую, как нынешние статуи, а из грубо отесанного камня. Только каменная-то каменная она была, а душа в ней
  человеческая обреталась. "Плачущей вдовой" её называли. Она и вправду
  плакала. Слезы текли по щекам, падали в лодочкой сложенную ладонь,
  прижатую к груди. Но не каждому такое чудо видеть доводилось. Иной
  пол дня простаивал, в ожидании слезы, да так, не дождавшись, и уходил.
  А были люди,  впервые оказавшись на этом месте, садились
  у её ног, рассказывали о своем несчастье и просили защиты у каменной
  женщины. Тогда и катились по вдовьим щекам слёзы. Падали в пригоршню
  и оборачивались золотой монеткой. Ту монету носили при себе, прикладывали к больному месту и боль уходила, исчезали всякие страхи, человек преображался. Были и такие, которые, изнемогая от жажды или голода,
  находили в её горсти воду, а иные ягодку или орешек. Съев такой гостинец, сутки не ощущали голода.
     Но нашелся таки злой человек, который решил, что под каменной женщиной спрятан клад. Уж как там было дело, не знаю, только "вдова"
  оказалась расколотой на несколько частей. Вырыл лиходей яму на том
  месте, а вылезти из неё не смог. Закидали его тело землей, а обломки
  каменной женщины добрые люди сложили в сторонке. Через год пришли к
  тому месту и очень удивились, когда увидели, что дерево опять стоит
  над "плачущей вдовой". Ушло дерево с поганого места. А люди всё шли
  и шли к ней, кому уже невмоготу было горе терпеть.
     Вот, перед тем как отправить меня с Таисией в глухую деревню,
  матушка моя пошла в поле на раздорожье. Долго стояла перед "вдовой"
  на коленях, просила защитить её сына в чужой стороне в этакое лихолетье. Дождалась таки. Появилась ягодка на каменной ладони. Ту ягодку
  принесла мне матушка в платочке. А потом всю ноченьку просидела
  у моего изголовья. Видать чуяло её сердечко, что не свидимся мы более на этом свете. Так и случилось.
     Вырос я. Мамка Таисия только мной и жила. Вот уж - золотой души человек был! Ни единого худого слова о ней сказать не могу…
 Призвали на службу меня. Мамка собирает мне дорожный мешок и улыбается.
  Потом и говорит:
     - Не пужайся, дитятко, ничего. Заговоренный ты. Матушка тебе счастливую дороженьку вымолила, но помни: Судьба благоволить тебе будет
  только до тех пор, пока жить по-совести будешь. Не приведи Бог когда
  переступить через неё.
     - Да-а, сколько человеческого горюшка я перевидал, а меня не коснулось её жало. Ничего не боялся. Наград много имею, а сам, при каждом вручении думал: "Это матушкина золотая слеза". Вот так и живу
  страшась отступиться от совести. И ты так живи. Не важно сколько
  годков тебе жить отмеряно, главное по-правде да по-совести свой
  век живи.
     - А у моей мамы тоже золотая слеза? - заглядывая в дедовы глаза
  спросил Славик.
     - А как же! Каждая любящая мать золотую слезу роняет, только
  лучше все-таки, чтоб она улыбалась.
     Мальчик кивнул головой и, захватив грузовичок, побежал к маме.
  Орест Остапыч долго ещё попыхивал трубочкой, вспоминая ушедшие годы.
  На небо выплыл молодой месяц, спелые яблоки глухо падали в траву
  нарушая ночной покой.
     - Сколько золотых слезинок выплакали матери, а покоя на Земле всё
  нет и нет. Но будет, непременно будет! - пристукнул старый ветеран
  кулаком по коленке. - Стараниями матерей держится этот мир. Придёт
  такое время, когда матери будут плакать только счастливыми слезами.
  Но ради таких слёз нужно постараться и сынам.

                28 марта 2003 г.