Однажды внучка меня спросила:
- Бабушка, а когда ты в первый раз влюбилась?
- Когда? В пять лет! Приблизительно в этом возрасте я стала себя сознавать и что главное, запоминать, что со мной происходило. Вот блокаду в Ленинграде не помню совсем, ведь когда меня вывезли, после частичного снятия кольца, после страшной зимы, мне не было еще и трех лет. Самарканд помню короткими эпизодами. Как по пыльной улице бежит бешеная собака, а во мне борются два чувства: жуткий страх и любопытство. Или помню детский дом, куда нас с сестрой отправили, пока мама болела тифом, как привезли свежую капусту и все воспитатели и нянечки обрадовались, что могут эту блокадную худобу накормить свежими щами, а я не смогла съесть ни одной ложки. Надо же себе представить такое, все дети едят за обе щеки, а я сижу и плачу над своей тарелкой, и все нянечки от жалости плачут вместе со мной. Сегодня я люблю капусту во всех видах и в щах, и в борще, и сырую. Время меняет многое.
В Москву мы переехали, когда мне было уже четыре года. А в пять лет я влюбилась и самым серьезным образом. Вот как это было:
Летом наш детский сад вывезли на дачу под Москвой. Первое послевоенное лето! И воспоминания у меня самые радостные. Свет, солнце, яркая зелень молодой травы, свежий запах листьев и благоухание сирени. Божья благодать! И мне кажется, что в то лето всех охватило чувство любви. Оно пропитало воздух, землю, деревья и людей. Наверное, и я прихватила всеобщую инфекцию, и тоже влюбилась. Имени мальчика не помню. В детском саду были в одной возрастной группе. В игровой комнате всегда почему-то рядом, а в песочнице он помогал мне в строительстве замков и лепке куличей. Все происходило само собой. И может быть, не зафиксировалось бы все это в моей памяти, но произошло важное событие. Нас разлучили! Дело в том, что садику выделили дополнительные средства для укрепления самых ослабленных войной детей. Этих детей отселили в отдельную группу и, конечно, в нее попала и я. А вот мой друг оказался нормально упитанным. Да, нас разлучили! А, как известно, разлука или убивает чувства, или усиливает. Со мной случилось второе. Однажды, проходя мимо его группы, я увидела, что он помогает другой девочке печь куличи. И в этот миг я впервые испытала чувство ревности. Какая-то горячая волна ударила меня и было так больно, хотя нигде ничего не болело. Мой мальчик в этот миг поднял голову и наши глаза встретились. Я почувствовала (как, не знаю), что он всё понял, и, что он тоже скучает без меня!
И вот что удивительно: я, пятилетняя девчонка, как заправская кокетка, гордо вскинула голову, всем своим видом показывая, что мне совершенно безразлично, с кем он там играет. И еще в этот момент я сообразила, что в моей группе истощенных было девять мальчишек и только я одна - девочка. До сих пор я об этом даже не думала, а тут увидела, что сзади меня идет целая свита. «Вот, смотри, сколько их у меня! А ты можешь играть со своей девчонкой!»
Испытывая страшные муки ревности, я прошагала мимо с гордо поднятой головой впереди своей группы, с особым вдохновением подпевая песню. Я даже помню, какую, совсем не детскую, про кирпичный завод. Наверное, детских еще не успели сочинить.
Так продолжалось до середины лета. Каждый раз, когда мы шли в столовую мимо их песочницы, мой мальчик поднимал голову, глаза наши встречались, дальше я шла с бьющимся сердцем, но гордым и невозмутимым видом, впереди самозабвенно поющих мальчишек. Но ничто не продолжается вечно. Однажды мама радостно сообщила ужасную новость:
- Сегодня я забираю тебя в Москву, а завтра мы уезжаем жить в Ригу. Иди, попрощайся со всеми.
Я пошла прощаться с детьми и воспитателями в нашу общую группу и вдруг на лестнице, когда я уже уходила, догоняет меня он, мой мальчик. В глазах страх и страдание. Я и сегодня помню эти глаза.
- Ты правда уезжаешь насовсем?
И в этом «насовсем» звучало такое отчаяние.
Я киваю и чувствую радость, ведь теперь я точно знаю, что он меня тоже любит! Но в этот же миг понимаю, что уезжаю, что действительно на "совсем", что не увидимся больше никогда.