Комедия окончена, мой друг. Тайна шедевра

Любовь Сушко
Полотно Стаса Плутенко "Комедианты".

МИСТИЧЕСКИЙ ШЕДЕВР   или ВОЛШЕБНАЯ  СКРИПКА

Часть 1  НА   ВОРЕ ШАПКА ГОРИТ или Комедия окончена…
Вступление

Вот и сорваны маски, а лица бледны от печали,
И веселые сказки во тьме и в тиши отзвучали,
И нелепые речи, и странные томные взгляды,
Эта жизнь, как увечье, и бродим в тиши звездопада
Тот, кто другом казался, врагом предстает и злодеем,
Тот,  кто был нам не мил, оказался лихим чародеем,

Князь шутом притворялся,  скажу,  у него получилось,
Шут на троне кривлялся, карал и оказывал милость.
- Это только игра,-  ты меня в этот миг утешала,
Это творчества плен, отдохнем и начнем все сначала
Только в новых условьях другими должны мы родиться,
И лукавит политик,  учитель смешным быть боится.

Но от этого глупости снова вершит неумело,
Жизнь ужасная шутка, и что же нам с этим поделать.
Лишь на свете на том, не важны нам уже маскарады,
Обнаженные души туда не приносят награды,
И костюмы Армани уже не имеют там веса,
Одинаково наги, и Золушка  там и принцесса.
Только разница в том, что одна из них спину держала,
А вторая согнулась, и было и больно и жалко
Вдруг  в такой суматохе опять там шуты с королями,
То добры, то жестоки, и пытаются править там нам…
 
Глава 1И от страсти сгорела душа. Комедианты.


Эта невероятная история о  мифическом и мистическом романе, которая взбудоражила умы и сердца многих достойных, а еще больше недостойных, но очень влиятельных  людей  в городе Адмирала началась в последний день февраля.
И начиналась она с телефонного звонка из столицы, как бы ни странно это звучало. Но иногда из столицы  приходят послания «во глубину Сибирских руд» и нынче, а не только в старые, не всегда добрые времена.
Звонок раздался в квартире нашей старой знакомой, писательницы и следопыта Алины, которая искала убийц профессора и разгадала недавно тайну близнецов.
Но все это породило синопсисы для детективов, слухи о которых появились еще до  самих творений, и ей пришлось садиться за работу... Трудилась она от заката до рассвета.
От Алины требовали  отправить в издательство очередной детектив.
Редакторша была очень вежлива, что и  наводило на печальные мысли о крахе, ужасе, провале. Когда она орала, угрожала,  оставалась надежда на то, что ее,  как бедного Достоевского,  не возьмут за гордо и не бросят  в темный подвал с раскаленными утюгами и остальными радостями цивилизации, которые быстро заставляют творцов стряпать именно то, что требуется,  а не то, что хочется.
Ну,  про утюги и подвалы – это было преувеличение,  конечно, что душой кривить.  Но моральные пытки  казались чудовищными.
№№№№№№№№№

Алиса  взглянула в зеркало и не узнала себя. Да и никто бы не узнал ее, хорошо, что в доме тогда никого не было.
И чтобы хоть как-то  прийти в себя, она постреляла по шарикам, но драконов так и не освободила, застряла где-то на 57 уровне, и решила написать сначала что-то более созвучное собственным идеям и  стремлением, а потом тот проклятый детектив дописать и отправить, и забыть о нем, как о кошмарном сне.
Но пока перезагружался комп, она поняла, что с этим надо кончать, с творческим насилием над собой.
Винить было особенно некого. Зная, что она работает много и быстро, подруга и заикнулась в издательстве, что  полдюжины романов в год ей вполне по силам. Это была правда, только одна маленькая деталь выяснилась позднее.
А то, что это будут детективы с элементами мистики и   какими-то отсылками к мифам, сначала приняли  прохладно и насмешливо, но потом решили, что это лучше, чем ничего.
То, что должно было тормозить с первой рукописи, написалось довольно быстро и легко (когда была поставлена последняя точка  и детище  отправлено на редактуру, Алиса и не поверила в это), а потом она вошла в круг, из которого вырвать могло только что-то чрезвычайное.
Надо вызвать беса, договориться с ним,  подписать кое –какие соглашения, и ты свободен, как ветер, от всего, что было прежде.
То, что она все это уже проделывала, когда подписывала те самые договоры, об этом Алиса старалась не думать.
Но тогда было второе крещение метелью, совсем как у ее любимого гения.
На этом снежном костре она уже сгорела, или заледенела, что  не меняет дела, души почти не чувствовала.
Но разница была лишь в том, что оставалась слабая надежда на то, что ее можно было отогреть и растопить лед, и убедиться, что она мертва или наоборот возрадоваться тому, что вопреки всем кошмарам, она еще жива.
На дисплее появились контакты, она спустилась почти в конец списка, медленно отпустила палец пред именем  Андрей, отодвинула его на минутку, а потом  резка нажала.
Его могло не быть  около телефона, телефон мог быть разряжен, вообще симка сменена. Но ничего такого не случилось.
Она почти сразу услышала его неповторимый, а потому легкоузнаваемый  голос, и невольно улыбнулась.
Свидание в старом кафе, где они бывали  еще студентами, назначено на вечер, в обычное время для свиданий.
А до этого срока, чтобы отвлечься от детективов, она решила написать небольшой рассказ.
Скорее просто посмотреть, что же осталось от таланта, который оценивали не только влюбленные филологи, но и серьезные критики, мечтавшие в пору их ученичества  о своих издательствах, где будут выпускать в свет только настоящую литературу, никакой халтуры, семейных саг и иронических детективов.
Но когда это было? И что стало потом, почему на 100 книг тех самых детективов ни одной серьезной книжки не приходится, это уже второй вопрос, или первый?
И все-таки, словно бы в этом рассказе заключалось ее будущее, Алиса упорно писала, забыв не только о редакторе, но и о свидании, которое сама и назначила старому другу Андрею.
Творчество – страшно заразительная вещь, а она об этом тоже почти забыла, превратившись в  чернорабочего, а может и раба литературной попсы.. Но и это пройдет, комедия окончена…

Глава 2  Комедия окончена, мой друг

Комедия окончена, мой друг,
а жизнь сера, почти невыносима,
И только маска скроет ужас мук.
Куда мечта нас снова уносила
И ночь темна в ракушке бытия,
никто нам эту пьесу не напишет
Но снова убивает спесь твоя.
И возражаю я тебе все тише.

На сцене внезапно погас свет. А они только хотели танцевать прощальный вальс. По тем временем чудный  танец был запрещен и считался  дьявольским, может быть потому они и включили его в текст пьесы. И зрители с особенным восторгом ждали финала и танца  и следили  неустанно за красивой парой на сцене. Комедианты могли позволить себе что угодно. Это у остальных  были сплошные запреты. Но можно хотя бы посмотреть на то, как в вихре кружатся эти черти, вся жизнь которых – сплошной грех
Зрительный зал замер в тот миг. Протяжный вздох, пронзительный крик.
Зрители никак не могли понять, было ли это написано  в пьесе, сколько всего напридумывали  драматурги или просто вырубили  электричество?
А когда свет заблестел снова, сцена была пуста.
Что тогда произошло, никто  так и не смог понять. Они были разочарованы, не увидев дьявольского действа. Значит, придется приходить еще раз, уж не на это ли актеры  и надеялись, а может быть горят уже где-то в пекле, ведь ничего не проходит даром, за все надо платить, а за дерзость и нарушенные запреты , так вдвойне и втройне.
Но многие из них почему -то иначе стали смотреть на Пьеро и Коломбину.
Их так называли, потому что никогда не знали настоящих имен. Не интересовались. Да и они сами никак не представлялись. Только вот так  -  Пьеро и Коломбина.
Кто они и откуда?  Да какая собственно разница. Они были актерами. Почти гениальными актерами, а большего о них и не надо было никому знать. Когда исчезает тайна, больше нет загадки, когда срываются маски, то перестает существовать театр. Остаются просто люди, такие же, как и они сами,  а это уже скукотища смертная. Нет, пусть остаются в своих масках навсегда.
№№№№№№№№

Марта сидела перед зеркалом, старинным зеркалом и смотрела в его пустоту.  Это дорогое зеркало - единственная ценность в их убогом жилище,  казалось особенно нелепым, но она не могла с ним расстаться.
Она точно знала, что скоро не увидит там себя. Происходило  такое, что позволяло ей  думать, будто  она становится призраком. Жизни не было никакой.
В реальности, где никакой драматург не написал для них пьесы, они не знали, как жить и что делать. Сидели в своем вагончике на колесах, готовые в любую минуту двинуться в путь, но пока еще оставались на месте.
Актеры почти не разговаривали, глотали, не пережевывая, какую-то еду, невесть как тут появившуюся, и ложились спать, рядом, но не касаясь друг друга. Когда  Марк целовал ее на сцене, она была почти уверена в том, что это настоящая страсть, она готова была обмануться, но ей все время не хватало нескольких секунд для того, чтобы поверить в это окончательно.
Только  овация зрителей, вырывала из той реальности, и она едва сдерживала слезы, когда ей говорили, что она гениальная актриса. А ведь она уже почти поверила, что это не игра, а жизнь. Но и он был ее достойным партнером, и только.
Да какая там жизнь. Пустая и бессмысленная жизнь под шелест осеннего дождя.  Для Марты  дождь был всегда только осенний – унылый, тихий и бесстрастный, он  начнется через несколько минут, когда они сойдут со сцены и ступят на землю, а пока это была только игра.
Иногда ей казалось, что игра со смертью.
- Надо ехать, - в тот вечер сказал Марк.
Она ничего не ответила. Она  готова была и поехать и остаться. Какая разница, где играть, слышать комплементы и спать рядом, не касаясь друг друга.
А тьма вокруг кромешная. Но так даже лучше. В полумраке ей особенно страшно было смотреть в старинное зеркало. Она боялась не найти себя там, растворится, исчезнуть совсем.
Марк  завалился спать, а  Марта  вышла на лужайку, где стоял их фургон, и уселась на его ступеньку.
Спать совсем не хотелось. Хотя она устала сильнее, чем обычно. Может быть , от того и не могла  спать.
Тогда из леса и вышел этот парень. Высокий и плотный. Леший или медведь. Таким он показался ей в ночном тумане.
Но голос такой ласковый и тихий, для такого огромного парня.
- Я шел к тебе, - сказал он вдруг.
Наверное, так приходил древний бог Велес, покровитель всех искусств,  к своим людям. Говорят, он тоже был удивительно хорош собою. И вечный его соперник, Громовержец Перун, превратил его в медведя, чтобы жена его, оторвала взор от земли  и забыла о  страстном красавце.
-Барон приказал написать твой портрет. Он был на спектакле.
- Но сейчас темно и сыро, - удивленно отвечала Марта
- Я работал и  в худшее время, - просто сказал он.
Марта улыбнулась.
Никто никогда не писал ее портретов ночью, хотя луна была ясной и яркой, но что же  видно в такое время.
- Хорошо видно сердцем, главное всегда скрыто от глаз.
Она так и не поняла, от волнения, а она и на самом деле волновалась, что казалось уж совсем невероятным.  Много лет не испытывала Марта ничего подобного.  Но она так и не поняла, говорила ли она вслух о том, о чем думала, или он только угадал ее мысли.
Но это не  был  предлог, чтобы провести вместе  время, как выяснилось очень скоро, он и на самом деле писал ее портрет, и вероятно, делал это так искусно, что ему почти и не нужно было смотреть на листы бумаги.
Хотя она все еще сомневалась, что  он на самом деле рисует, а не делает вид, и заглянула на лист.
Марта увидела собственное отражение, до такой  степени точно была схвачена ее поза, поворот головы, движение рук. Оба  они застыли на минутку, и кажется готовы были  снова  порхнуть в каком-то странном порыве, только это были и не руки уже, а крылья.
Царевна Лебедь. Она, жена шута? Нет, парень и на самом деле странный.
И появилась надежда на то, что если она исчезнет с зеркальной глади, то на холсте все-таки останется. Там Марта  будет жить, даже когда в этом мире ее уже не будет. Впервые в душе вспыхнула какая-то странная надежда.
И когда она пошла, чтобы вынести ему стакан воды, от вина он смущенно отказался, его уже не было, он растворился в предрассветном тумане, она так и осталась стоять со стаканом воды в руках.
Но явью или сном все это было, вот вопрос.
Марта  медленно вошла в комнату, отпустилась на кровать рядом с мужем и разрыдалась.
Но она плакала очень тихо, чтобы он не проснулся и не увидел слез, хотя вряд ли он бы обратил на них какое-то внимание. И все-таки, это было важно для нее. Она не хотела, чтобы он о чем-то догадывался.
Но о ком  рыдать, о человеке или духе, а художник это все-таки дух прежде всего, вышедшем из леса, странно на нее смотревшем во мгле, и сумевшем запечатлеть на бумаге то, что было ее оболочкой, а если не только оболочкой, если ему удалось вынуть ее душу?
Она слышала о том, как быстро умирали жены художников. Хотя, возможно, они писали  их уже тяжело больных, но она склонна  была верить, что как раз наоборот, они умирали потому что, душа тоже оставалась на гениальном полотне, а без нее долго ли проживешь?
Вот и она на этот раз ничего не видела и не слышала, до самого вечера ходила, словно потерянная. И даже ее муж  не сразу, но заметил что-то странное, и  как -то  неуверенно спросил, что с ней могло случиться.
- Ничего, - говорила она, - случается что-то в драмах и трагедиях, а что может быть тут, в реальности.
Марта  развела руками, показывая на вековой лес, окружавший со всех сторон их фургон, на птиц и бабочек. И вроде бы на самом деле здесь не было никаких ураганов и катастроф.
Марк  не стал расспрашивать больше, только поморщился немного, и решил, что это пройдет само.
Актриса  играла вдохновенно, только на этот раз  смотрела в зал чаще, чем обычно, словно оттуда кто-то должен был выйти на сцену и сменить ее партнера в очередном действии.
Что за чертовщина такая?  А в остальном  все как всегда,  вот только  хлопали им дольше, чем обычно. И видно было, что им и на самом деле понравилась эта история о вечной любви куртизанки к юному и богатому вельможе.
- Она любит меня снова, - почему -то подумал по дороге к своему жилищу Марк. И поморщился. Ведь это значило, что он должен был ночью заняться с ней любовью, а он так устал, что даже есть не хочется. Да и какая там любовь, все, что мог,  он отдал зрителям, чтобы они еще раз убедились в том, что он на многое способен, и он заставит их переживать, смеяться и плакать.
А она?  Да что она, Марта  ведь тоже не меньше, чем он устала. Это все только каприз.  Завтра, как-нибудь в другой раз, когда они тронутся в путь, и  не будет спектакля, он позволит себе такую роскошь, как близость.
Марк  провалился в сон, засыпая,  порадовался, что она не проявляла к нему того самого интереса. Хотя это странно, ведь было видно, что она снова влюблена. Но выяснит  потом, не стоит  особенно разбираться.
Ему снилось бескрайнее море. Он видел ее далеко -далеко,  как она могла так далеко заплыть, если никогда не умела плавать, и вдруг  она начала тонуть. А он стоял на берегу, и убеждал себя в том, что она выплывет сама, что ему не о чем волноваться.
№№№№№

Марта вышла в свет луны, и нырнула в его мутную серебристую струю. И закружилась, сама не  понимая, что происходит. Она кружилась все сильнее и сильнее. И почувствовала, что не может удержаться на ногах и остановиться.
Такое бывает с детьми в детстве, когда они не  понимают, что происходит  и только постигают этот мир.
Она бы рухнула, потому что не могла держать равновесия, и если бы не эти сильные руки. Не эти объятия, и  тихий голос, его невозможно спутать ни с каким другим.
- Я должен закончить картину, - хрипло произнес художник, где-то над самым ухом, и она закивала не в силах говорить.
Но какое же это было чудо -  лунный свет, кисть в руках у юноши, сегодня это была кисть, а не карандаш, как в прошлый раз. И полное изнеможение  во всем ее гибком и прекрасном теле .
Холст  остался  в траве, когда они, не говоря ни слова, поднялись, и почти бегом бросились к деревьям. Они должны были укрыться  от мужа, на всякий случай. Хотя ничто и никто больше не сможет их остановить. Но пусть он остается в неведении. Марта  не хотела его  тревожить.
Прерывистое дыхание, дрожь, радость, и спешка, она так торопилась соединиться с художником, что вообще забыла о существовании этого мира. Она даже не сразу поняла, что была его первой женщиной, а он смущался и  терялся, и обмирал от переполнявших душу чувств.
№№№№№№№№

Сколько раз все это уже она видела в своих мечтаниях, пока он дописывал картину.  Но теперь, это должно было повториться еще раз, хотя она уже и не знала, когда это была реальность, а когда только иллюзия.
Крик ее, заставивший сорваться с ветки птицу, а за ней еще одну. Сонные птахи  не понимали, что происходит, и возмущенно хлопали крыльями, разбуженные среди ночи.
Но где-то очень далеко,  услышав птичьи крики, Марта не видела и не слышала того, кто поднялся, оглянулся вокруг и вышел на улицу из фургона.
Марк  заметил холст в траве. Подошел и взял его в руки. С него насмешливая, кокетливая и страстная, взирала  его жена. Но Марты  нигде не было.
И тогда он положил холст на место. И уселся на крыльце. Спать больше не хотелось. Он понимал, что очень близко его соперник. В это трудно было поверить, но  они не потрудились даже спрятать полотно.
И что дальше? Она  уйдет, а он останется совсем один. Где и когда он найдет новую партнершу для сцены. О жизни как-то и не думалось вовсе, но сцена, он не мог без нее жить, он не умел ничего другого делать, хотя это была не работа, а состояние души и целая жизнь.
Оставалось надеяться на то, что в этом они совпали, и как бы она не была влюблена  в незнакомца, она не оставит ради него сцены,  иначе.
Но он не знал, что будет , если это все-таки случится.
Когда они появились на опушке, все еще не видя этого мира, он незаметно юркнул в  фургон  и замер. И что совсем уж удивительно, снова погрузился в сон.
Они расстались на рассвете, с собой художник уносил  законченное полотно.
№№№№№

Марта  сникла к концу пьесы, когда так и не увидела художника в зале.
Но впереди был последний танец. Она еще раз оглянулась на зал, и закружилась, как и тогда на лунной поляне. Только  руки совсем другие, сильные, но бесстрастные сжимали ее тонкое и гибкое тело. И она кружилась, кружилась не в силах остановиться.
Она подумала о том, что эти руки ее не удержат, и  она рухнет в зрительный зал, а не на подмостки, куда,, задыхаясь от кашля,  должна была упасть ее героиня, но какая разница , где умереть, может быть потом, они так и будут играть финал, надо же немного взбудоражить зрителей.
Еще одно движение, более резкое, чем всегда, Марк не понял, что же в тот момент случилось, но ее легкое платье, задев за полыхавшие свечи, вспыхнуло и загорелось.
Они не должны были приблизиться к огню. Он так и не понял, как они там оказались. Какой-то черт дернул туда броситься. Теперь на сцене было настоящее Пекло. Такого спектакля не было прежде, и уже вероятно никогда не будет потом. Странно сверкнули его глаза.
Платье на Марте  вспыхнуло в один миг. И в ужасе воскликнула толпа, видя, что актриса  полыхает. Этого не могло быть в пьесе, что бы там не написали сумасшедшие авторы. Этого не могло быть.
Художник с огромным букетом цветов, рванулся к сцене. Он только что вернулся из города, куда его посылали по делам. И, отшвырнув цветы в сторону, бросился к ней, но было слишком поздно. Видела ли она его, слышала - вряд ли. Если  она еще и была жива, то чувств лишилась от адской боли.. Он сорвал тяжелый занавес и закрыл ее, рухнув рядом.
Марк тупо смотрел на незнакомого парня. И подумал о том, что, скорее всего с ним она и была накануне в лесу.
Он самодовольно подумал о том, что соперник  страдал значительно сильнее.
А он ощущал только пустоту и был уверен, что она все сделала специально, она предала его на глазах у всех, женщины изменчивы и непостоянны. Он знал это с самого начала, и Марта ничем не лучше остальных, она просто искусно умела обманывать, как и всякая большая актриса.
№№№№№№№№

Зрители не расходились.  Марк   первым развернулся и побрел к выходу, потому что никак не мог пережить того, что тут творилось.  Теперь все, кто боготворил его и восхищался его талантом,  каждый из них видел и знал,  что у его жены  был молодой  любовник. И она совсем не любила его, все  это только искусная игра.
Он шел и шел  все дальше в лес, уже не зная, куда и зачем, и понимал, что не выберется, заблудится, что он не сможет вернуться в город, но ему и не хотелось возвращаться. Пусть все там огнем горит.
Он испугался, когда забрел в болото и понял, что не выберется оттуда. Начал кричать и метаться. Ему вовсе не хотелось умирать. Это было страшной  глупостью, ведь он так молод.
Но болото не отпускало, и чем больше он рвался, тем глубже в него погружался, пока, наконец, совсем не исчез.
№№№№№№№

Художник снова и снова рисовал ее портрет. И она все время ускользала от него. Он был уверен, что если бы не задержался, пока искал для нее самые лучшие, самые алые розы, то ничего бы не случилось. Она была бы жива.
Но ему так хотелось найти черные розы. Он не мог вернуться без них. Он был уверен, что решается его судьба, и она именно в этих черных розах и заключается.
Так примерно и было. Только небеса распорядились по-другому.
Она сгорела от страсти. И он остался совсем один в этом мире.
Однажды Марта  пришла к нему во сне, и прочитала стихотворение, которое он не мог вспомнить, когда проснулся. Но листок с этими стихами  лежал перед еще незаконченной картиной, кто и откуда мог это принести? Он мог бы подумать, что сам во сне их записал, но почерк был совсем незнаком. И это единственное бесценное сокровище, которое у него оставалось, хотя со временем он стал очень знаменитым Мастером, и никогда не бедствовал.
И только ее голос на  опушке леса, залитого лунным светом,   заставлял его отключиться от мира, и надолго уйти в старый сад, где он был так несчастен , но и так счастлив одновременно. Какие странные чувства теснятся в душе, когда особенно ярко светит луна.
Комедия окончена, мой друг,
 а жизнь сера, почти невыносима,
И только маска скроет ужас мук.
 Куда мечта нас снова уносила
И ночь темна в ракушке бытия,
никто нам эту пьесу не напишет
Но снова убивает спесь твоя.
И возражаю я тебе все тише.

Нет силы на истерику и боль,
сама прошла и больше не  терзает.
- О чем ты, дорогая, что с тобой?
И смотрит так устало, и вздыхает.
Мой муж, он слеп душою так давно,
Но этого тогда не замечала,
Что остается? Кислое вино, 
наряд принцессы , этого так мало

И красное на черном, словно кровь.
 Она еще безжалостно прольется
И все твержу я в забытьи : «Любовь,
она придет, ко мне , она вернется»
И даже верю,  если  повторить ,
она от сна  очнется и услышит,
И лишь закат, как мой наряд горит.
И звезды загораются все выше,

А он храпит у самого плеча.
И ничего ему уже не надо.
Художник пишет, теплится свеча,
 звезда упала, горечь и отрада
Не сбудется желанье все равно.
Но я о ночи страсти загадаю.
Художник гениален, под луной,
на полотне его я воскресаю.
И буду жить, а что реальность нам,
она мираж, несыгранная пьеса
И эта страсть, нахлынет как волна,
и мы уйдем в тень призрачного леса.