XX.XX.XXXX
16:25
Шестой день без еды. День первый после принятия ибоги.
Алекс неспешно шел по непривычно пустынной для воскресного дня улице. Неспешно отчасти из-за того, что в кои-то веки никуда не надо было торопиться, за чем-то гнаться, от чего-то бежать, а может, он просто не мог двигаться быстро. Тело по-прежнему стабильно функционировало, но мышцы отчаянно ныли, а на плечах неподъемным грузом висела мантия усталости. Хотя, со стороны это вряд ли было даже мало-мальски заметно, казалось, парень просто прогуливается, заинтересованно осматривая новый район, где никогда прежде не был, да и вряд ли когда-либо снова вернется. Под ногами тихо похрустывал снег, а ветер нес легкую белую пыль куда-то под облака, которые, казалось, совсем стелились по земле, густыми туманами расходясь по улицам белого города.
Мысли, не в силах удержаться на плаву в вязкой плоти сознания, испарялись, изображение перед глазами дрожало, то и дело покрываясь сетью черно-белых помех. Город был опутан золотой мерцающей паутиной проводов, по которым назойливыми, неразборчивыми голосами, сливающимися в единый навязчивый и давящий гул, струилась человеческая жизнь. Мириады человеческих жизней. Белоснежные разряды, вгрызаясь в золото нитей, на доли секунды делали их серебряными и вмиг проносились все дальше. Семиглавые тени одиноких прохожих в изящных реверансах приветствовали призрак ходячей королевской башни, прошедший почти через весь город, чтобы почтить своим явлением простых горожан. По асфальту к горизонту тянулись рельсы какого-то вечно опаздывающего поезда, то и дело ныряя в снег. Алекс шел вдоль проезжей части по этим рельсам, с нескрываемым любопытством озираясь по сторонам. Его не покидало чувство, что он спит, но все вокруг… было таким реальным, не могло быть простыми грезами на один день, столько месяцев просто не могли поместиться бы в жалкие семь часов сна, если только… Если только он не умер. Тогда, стоя на подоконнике седьмого этажа заброшенного завода, Альб сделал шаг назад, а он сам разбился, спрыгнув с обрыва и проломив крышу машины какого-то неудачника, оставившего ее в такой близости от разрушающегося здания.
Пальцы шамана покалывало, казалось, он даже слышал тихий, приглушенный треск искр, срывавшихся с ногтей, порожденных синими разрядами, циркулировавшими по телу. Все вокруг казалось пластилиновым, таким податливым, мягким… Достаточно было подойти к любому зданию, вырвать клочок бетона, сложить журавля и осторожно приложить к стене и будет еще больше света, сочащегося из улыбок прохожих, обычных людей. И хоть с небес летел жаркий пепел, это был Белый город.
Белыми бурлящими волнами Алекса накрывал его собственный рай. Сбивал с ног, почти насильно вырывая к себе Белого Шамана. Зудящие ноги то наливались свинцом, то будто бы вовсе исчезали. Четырехрукий то взмывал к лампам придорожных уличных фонарей, то резко возвращался на пластилиновую землю, оставляя глубокие, расплавленные следы. Рельсов он уже не видел, как, впрочем, и проезжей части. Алекс шел наугад, точно плутая по необъятной пустыне во время песочной бури. У ног одиноко вальсировала собственная тень, изящно расчерчивая белый воздух длинными пальцами и время от времени поправляя то и дело соскальзывавшую шляпу.
- Смотри куда идешь! – сквозь внезапно прорвавший тишину автомобильный гул донесся чей-то нетерпеливый голос.
- А я вот не хочу. Грустно, не так ли? – как мог вежливо и деликатно откланялся за шамана Альб.
Четырехрукий, рассыпаясь на тысячи осколков сгоревших звезд, падал с неба, плавно уносимый легким, исчезающим ветром куда-то далеко, к заснеженным льдам узкой речки. Третий ярус, может быть, четвертый. Снег оседал на черном пальто сморщившегося старика, почти по самые глаза натянувшего грязный сине-серый шарф, тяжелой, массивной шубе какой-то торговки, смывая грехи, всю черноту и едкую гарь темной, полупрозрачной пыли, клубившейся в бесконечных глубоких складках и просторных карманах. Шаман лежал на земле, лишенный возможности двигаться, любуясь умопомрачительным лоскутным небом, уютным, теплым одеялом укутавшим мертвый город, исцеляя гнойные раны и снова запуская сердце. Вот по нему прошел парень, увлеченно разговаривая с кем-то по мобильному телефону. Не больно, но как-то… неприятно… Интересно, а каково это каждый день Земле…? какой-то пьяный швырнул прочь тлеющий окурок. Грудь шамана с легким шипением приняла его в себя, бережно уложив за ребра поближе к сердцу.
Белый Шаман кружился вокруг фонарных столбов, оседал на проводах, звонко гудевших на северном, нараставшем с каждой секундой, ветру. Вот под ним, прорвавшись сквозь вязь частых помех, проплыл его дом, родная улица, такой близкий, жаром отдававшийся в груди парк и пруд, где было утоплено столько ненависти и слабости, силы и бессилия этим летом… А вот и заброшенный завод, то самое окно с разбитыми стеклами. Мимо. Лететь… не обращать внимания на это прошлое. Все равно, он ничего не способен с этим сделать, даже если бы мог…
Снова помехи. Зернистое изображение рассыпалось черно-белыми мерцающими бликами. Белая сидела на подоконнике, обхватив колено обеими руками и, чуть повернув голову, остекленевшими глазами смотрела на дорогу и редкий даже для этой зимы снег, крупными хлопьями паривший в воздухе. Снег, казалось, убивавший время, насмешливо спрятавший его в туманных облаках. В глазах Белой лучами нарисованного солнца отражалась легкая грусть. По проводам струилось счастье и, врываясь оголенными контактами в сердце, из них рождался свет. Тенью от горящей лампы по лицу Хранительницы Солнца скользнула улыбка. Упав на землю под ее окнами, шаман развел в сторону снежные руки. На белом настиле виднелось Их солнце.
Рябь на воде. Какой-то мальчишка бросил в реку камень. Видимо, чтобы проверить, успела ли она снова покрыться тонкой коркой льда или нет. Четырехрукий стоял на берегу и смотрел на мальчика, с грустью закрывшего глаза и бессильно опустившего руку с бесполезными коньками. Пальцы коснулись холодной воды, с рук срывались мерцающие искры. Интересно, кем он выглядит сейчас для мальчика? Не видеть шамана он не мог – смотрел прямо на него с какой-то теплой верой и отчаянной надеждой в огромных голубых глазах. Синие молнии срывались с пальцев, сковывали озеро, вода, еще несколько минут назад тревожно рябившая, сейчас застывала, а по тонкому льду, крепнувшему с каждой секундой, волшебными узорами скользила зима. Лицо шамана освещала добрая, открытая улыбка…
Алекс стоял, держась руками за непрочную, шатавшуюся от малейшего дуновения ветра, ограду моста. Чья-то рука в потрепанной кожаной перчатке держала его за плечо, поддерживала, не давая упасть на асфальт. Старик беззвучно шевелил губами. Туман отступал, в голове, точно в горящем улье пчелы, роились, метались задержавшиеся мысли. Они просто не успели на последний поезд уходящего дня. Алекс беззаботно рассмеялся куда-то в вечернюю тишину и пошел дальше, поначалу осторожными, неловкими шагами, но быстро приходя в себя, шепнув напоследок что-то благодарное доброму старику.
- Думаешь, конец? – приподнял бровь Альб.
- Маловероятно, - честно ответил Алекс, прибавляя шаг, словно желая убежать от своей же собственной тени.
Шаг.