Ювелиршина вдова

Маргарита Гром
1
Марьяна. Соседки по "сталинке", в которой она живет (квартира досталась от умершего мужа), зовут ее просто - "ювелиршина вдова". У нее глаза синие-синие, как два топаза. Старушки говорят, что они змеиные. Она изящно закуривает сигарету в мундштуке, и в это время пафосные тринадцатилетние девочки дохнут от зависти. Легкий ментоловый дымок, туго взбитый локон и тяжелый узел светлых волос на затылке.
Марьяна.
Смотришь на нее и это имя сразу возникает у тебя в голове. Ювелир-покойничек называл ее колдуньей за грудной смех, за тонкие нервные пальцы, за поворот головы и прищур глаз.
С тринадцатого этажа видно Кутузовский проспект с его оживленным движением, которое сейчас модно называть траффиком, банки, бутики,рестораны.
Она спускается вниз, а старушки у подъезда провожают ее недобрыми взглядами. Лилия на предплечье (как у миледи Винтер) тщательно спрятана под синим шелком - под цвет глаз.

2
Его зовут Ярослав.

3
Откуда она появилась - никто не знает. Просто однажды возникла, как виденье, перед глазами своего ювелира. Он не знал о ней практически ничего, да и не спрашивал никогда. Если бы спросил, может быть, она бы и рассказала, кто мать, кто отец, любила ли ее тетушка вареный лук и какого цвета был ее первый велосипед.
Кстати, на велосипеде кататься она не умела.
Он любил ее. Безнадежно пропал с первого взгляда. Он сидел тогда в джаз-баре и слушал Чарли Паркера, когда внутренний голос шепнул ему "Обернись!". И он обернулся.
Марьяна сидела за угловым столиком в чем-то простом и незатейливом. На столе стоял бокал красного вина, пачка "Sаlеm" и пепельница. Длинными пальцами ухватив сигарету, она следила за тем, как причудливо извиваются клубы сизого дыма, складываясь в очертания несуществующих животных, континентов и стран.
Они прожили вместе год и один месяц. После его смерти она получила все. Машину, ухоженную ВМW пятой серии, пятикомнатную квартиру в "сталинке", его дело, мастерскую и связи. А еще деньги. Много денег.
В конце концов, она же не виновата в том, что он захотел стать ее ювелиром.

4
Его зовут Ярослав. Он почти архитектор и замечательно хорош собой. Волосы аспидно-черного цвета спадают на умный лоб, идеальной формы уши, темно-зеленые кошачьи глаза, родинка над верхней губой, прямой нос и дерзкий рот, небольшое родимое пятно на правой щеке.
Ярослав. Ярый, он вспыхивает, как затлевший было уголек, пламенем до небес. У него сильные руки с длинными тонкими пальцами музыканта, творца, художника. Он безумно красив и притягателен тем самым животным магнетизмом, заставляющим безликих девушек стонать в экстазе, когда он проходит мимо, а щеки скромных филологинь заливаться краской.
Родом он откуда-то из Крыжопля и покоряет столицу, нарезая круги по Садовому и Бульварному, по Лубянке и Китай-Городу, огрызаясь на тех, что спрашивают регистрацию, чем живет, чем дышит.
Он в поиске.

5
- Пошли... - она тянет его за руку, усаживает в машину, садится за руль и везет куда-то.
Они даже не опоздали на поезд. Конечно, всегда найдется свободное СВ-купе у ушлых проводников. Ехать почти сутки и на первой же остановке Яр бежит за пирожками и чем-то съедобным, смеется с бабушками на перроне, отсчитывает хрусткие бумажки и не просит сдачи. Все как-то второпях и в то же время неспешно, контрастно, ласково и жестко.
Он привыкает быть с ней нежным, она не знает, надо ли.
Уже стоит глубокая ночь с ее обещаниями, ненавязчивым шепотом любви, обжигающим лицо дыханием, пахнущим свободой, скошенными травами, яблоками и молодостью.
- Мар, море... - на лице Ярослава неописуемый, почти детский восторг, отчего он кажется еще моложе.
Марьяна подходит к самой кромке воды.
- Привет, Мавританка, - шепчет чуть слышно, облизывает непонятно почему соленые губы, смеется, заходит дальше, подбрасывает воду пригоршнями вверх, ложится на спину, улыбается счастливо и только потом вспоминает про Яра.
Когда она выходит на берег, он лежит на спине, раскинув руки и ноги и делает "ангела", водит ими по белому остывшему песку...

6
Она носит дома мужские рубашки на голое тело, он курит Маrlbоrо красные.
Она ездит на черной машине из бандитских девяностых, он вдыхает запахи метро.
Она ненавидит малину, он - женские слезы.
У нее грудной русалочий смех, его голос охрип.
От нее пахнет Сhаnеl, у него за спиной тубус и гитара.
Она - лед, он - солнечный пламень.

7
Она в мужской рубахе на голое тело, в руках ее - змея кальянного шнура, ноги скрещены по-турецки. Ярослав сидит на полу напротив нее и смотрит куда-то поверх головы Марьяны.
- Почему ты не любишь меня? - спрашивает он.
Она выпускает красивый клуб дыма изо рта, прищурив левый глаз. На губах играет ухмылка, она поднимает голову, упираясь макушкой в холодный бетон стены.
- Ты никогда не просишь, - она словно перекатывает на языке каждую букву своим хриплым меццо-сопрано.
Яр глубоко вздыхает и отворачивается к окну.

8
Лиля зовет ее Яшей, она не возражает, позволяя единственному, пожалуй, близкому человеку легкую нежную фамильярность.
Лиле двадцать восемь, она на свой возраст и выглядит. Не в дурном смысле, когда уже появляются седые волосы в темной гриве и "гусиные лапки" вокруг лучистых глаз, "ушки" на полных бедрах. Она красива той красотой цельного человека, в душе которого гармония и все стоит на своих местах.
Некую расплывчатость ее фигуры можно простить, посмотрев Лиле в ясные серые глаза, теплые, понимающие и прощающие. Наверное, именно такими были глаза у святых на древних иконах.
У Лили есть муж Андрей и сын Митя, унаследовавший от матери добродушность и щедрость душевного тепла, фамильный нос и пухлые губы.
Лиля любит Яшу и временами жалеет ее.
Хоть та и ненавидит, когда ее жалеют.

9
Дэну двадцать один и он успешен ровно настолько, насколько может быть успешен студент пятого курса архитектурно-строительного. Его проекты всегда одни из лучших на курсе, но в них самую малость не хватает оригинальности. Они идеально выполнены, без единой ошибки или помарки, но не цепляют, не вызывают желания разглядывать их снова и снова.
Впрочем, то же самое можно сказать и о Дэне. Он рыж и мальчишески вихраст, крепко сбит и бледен, веснушчат и смешлив, говорит с неторопливым акцентом. Во внешности его нет ничего особенного, кроме, пожалуй, цвета волос (темная медная проволока) и курносого носа.
Дэн отчаянно влюблен в Кристи.

10
Кристи девятнадцать. Она невысокого роста, и даже на каблуках едва достает носом до плеча Яра. Ее волосы испорчены "Игорой" цвета блонд, пушисты и кудрявы, почти как у Анжелы Дэвис в ее лучшие годы. Она носит очки в черной пластмассовой оправе, считая, что близоруко щуриться - не комильфо, превосходно играет в преферанс и знает тринадцать суповых рецептов.
Ярослав, наверное, уже и не помнит, когда и как они стали вместе. За полтора года он здорово привязался к Кристи, и считает ее чуть ли не младшей сестрой, что, однако, не мешает ему ее трахать с периодичностью в несколько раз в неделю.
Кристи искренне считает, что у нее обязательно будет от Яра ребенок, и уже не прячет журналы для невест.

11
Яр лежал на обычной панцирной кровати, заправленной общажным застиранным бельем, отвернувшись к стене. Есть не хотелось. Он смутно помнил, что было в холодильнике, кажется, бутылка прокисшего молока и десяток яиц. На столе стояла пепельница, заполненная окурками - когда сигареты кончились, он находил в себе силы выпотрошить "бычки" и скрутить из них папиросу.
- Все лежишь? - Ярослав даже не шелохнулся, услышав голос соседа и лучшего друга. Дэн рассчитывал минимум на то, что Ярый обернется и что-нибудь скажет.
Нет.
- Пора выходить из транса. Пора жить дальше. Пора думать о себе. Пора брать свою жизнь и делать то, что нужно. Пора наступать на горло своей гребаной депрессии и стараться радоваться каждой секунде. Пора... - слова, миллион раз обдуманные в голове рыжего, сейчас казались глупыми и ненужными. Он прекрасно понимал, что его друг знает все чуть ли не вдвое лучше самого советчика.
Ярослав внезапно сел на кровати, жалобно заскрипевшей под его весом, всунул себя в шлепанцы и вышел из комнаты.

12
О брусчатку набережной бзденькнула полупустая бутылка рома, Нева с тихим плеском ударялась о берег, продолжая нести свои воды, послышался чирк зажигалки, где-то вдалеке играл джаз.
- Все слишком картинно, - затянувшись, сказала Марьяна. - Впрочем, как и все в моей чертовой жизни! - почти выкрикнула она.
Когда ей было плохо, она ехала в Питер. Сидела на набережной, говорила с Невой и Петербургом, курила одну за одной, и возвращалась в Москву осипшей, измотанной, но совершенно счастливой. Эти города умели утрясти все противоречия, которые то и дело возникали в ее голове. Все, кроме одного - какой из них выбрать. Это казалось невозможным, она безумно любила оба. Потому и разрывалась между ними.
- Не нужен он мне, - пробормотала она, закинув одну ногу на другую. - Конечно, мучить его весело и иногда даже приятно, но у меня же есть какие-то правила, - убеждала она себя. - Так что прощание с ним - вещь вполне ожидаемая, - она отпила большой глоток, немного поморщилась и с легким звоном поставила бутылку на место.
Так начинался день.

13
- Прекрати себя вести... Прекрати. Позволь мне вести тебя.

14
- Я знаю, что ты ни разу еще не была в этом подземелье, - Яр бесцеремонно тащил ее за руку.
Стук каблуков раздавался эхом по безлюдному вестибюлю, ступени мелькали перед ней, она захохотала, служащая в будке, уборщица и менты оглянулись, они прошли через турникет вдвоем, по одному проездному, сбежали на открытую платформу. Ярый, не дав Марьяне отдышаться, прижал ее своим телом к стене и впился губами в губы.
Когда они выходили на поверхность с одной из станций в кольце, в переходе стояла девушка.
- Эта беременная просит милостыню уже девять лет, и все девять лет она беременна, - зашептал он ей на ухо.
Она лишь улыбнулась уголками губ и крепко стиснула его руку в своей.

15
Саша, или Саньшайн, как ее любил называть Яр, была девушкой тонкой, но раскрепощенной почти до распутства. Для многих она была лучиком - всегда веселая, но не навеселе, готовая ободрить и поддержать, но не выходя из рамок приличия. Она носила высокие шпильки и короткую стрижку, глубокие вырезы и себя - все это, разумеется, с достоинством и глубокой любовью.
В тот день она вышла из универа и увидела на скамейке женщину. Девушкой ее назвать не поворачивался язык. Не из-за возраста, но из-за роковой красоты. На лице ее была печать зрелости и одиночества, и все это без отчаяния и тоски, а даже с неким равнодушием. Светлые волосы, уложенные в идеально гладкий узел на затылке, прямой нос, тонкие губы, обещающие с возрастом превратиться в холодную щель, глаза цвета снега. Она бы ни за что не запомнила, во что незнакомка была одета, какого цвета на ней туфли и какой формы сумка, но лицо ее стереть из памяти было бы невозможно.
- Чего обмерла? - весело спросил ее Яр, сбегая по ступенькам к той самой незнакомки.
Саньшайн встрепенулась и пошла за ним.
- Познакомишь меня со своей спутницей? - спросила она игриво.
- Марьяна, это Александра, - девушка отметила про себя, что сокурсник не назвал ее ласкового прозвища.
- Очень приятно, - она пожала внезапно прохладную ладонь женщины и почувствовала, как немедленно залилась краской.
Но Яр этого не заметил. Его тонкие пальцы касались лица этой женщины так нежно, так ласково... Так бард трогает струны гитары, так художник наносит краску на полотно мазок за мазком, так языческий аддикт дотрагивается до тотема своего божества...
"Я - примерная мать, я - блудница, я - хранительница домашнего очага, я - маленькая девочка..." - вспыхнуло в голове девушки.
В этих прикосновениях было что-то настолько интимное, эротичное, порочное, что ей захотелось отвернуться, и на мгновение ей показалось, что лучше бы они просто занялись любовью на этой скамейке, чем смотреть на это.
Саньшайн развернулась на своих умопомрачительно высоких шпильках и пошла прочь, прижимая ладони к пылающим щекам.
День продолжался.