АЛЕКСАНДР РОГИНСКИЙ
ИНЬ и ЯН
Дверь приоткрылась и в щель просунулась голова Яна.
-Батя, ты работаешь? – спросил он шепотом. - Я по личному вопросу, мне невтерпеж.
-Влюбился, что ли?
-Что-то в этом роде.
-Давай вечером, у меня сейчас мозги набекрень.
-Вот так у тебя всегда. Но я не обижаюсь. Главное ты уже знаешь.
-Снова иностранка?
-Ага…Мне везет.
И Ян осторожно прикрыл дверь. Уже который час Геннадий Локтионов бился над проблемой видеоряда под текст Ароматова: «Однако тщательные наблюдения за природой, соединенные с могучей мистической интуицией, привели даосских мудрецов к поразительным откровениям, справедливость которых подтверждают современные научные теории»…Дать движущуюся толпу китайцев или их же ученых, или, набрав калейдоскоп хаотично разбросанных по экрану кадров заморочить голову зрителю «мигалкой» (многие очень любят)? Все это было не то. Геннадий снова глянул в текст и даже вздрогнул, вот оно:
«Это» одновременно есть «то». «То» одновременно есть «это»…То обстоятельство, что «это» и «то» перестают быть противоположными, основные положения Дао. Это обстоятельство служит центром круговорота бесконечных перемен».
О чем, собственно, речь? О том, что все движется, даже если стоит на месте. Как говорил Геракликт из Эфеса, «Все течет». И древняя китайская философия, основанная на ЯН и ИНЬ, твердит, что
если хочешь добиться чего-то, следует начать с противоположного».
Значит, если ему кажется, что надо дать китайцев, то на самом деле их не надо давать, а надо (ведь фильм о философии) навернуть нечто символическое, например, дерево. Тут тебе и природа, и не просто дерево, а согбенное какое-нибудь, потому что по той же философии согбенное является прямым. Вот-вот. И такие ветки должны быть костлявыми, размахивающими.
Мысль наконец встала на свое место, и мозг заработал во всю мощь.
«Ишь ты, китайцы», шептал в порыве вдохновения режиссер будущего гениального фильма о «Дао физики». Так называлась книжка Фритьофа Капра, которую купил на Петровке продюсер и главный идеолог Валерий Ароматов.
Две недели назад он влетел в монтажную, где Локтионов заканчивал работу над рекламой «Пиво на диво».
-Понимаешь, - ткнул в грудь указательным пальцем Локтионова Ароматов, - чувак пишет, что наука практически достигла уровня интуитивной мистики. То есть те, кто так долго учился, как ты, например (зачем тебе понадобилось кончать два вуза?) достигли тех знаний, которые люди с востока постигли интуитивным путем, наблюдая природу и не веря в то, что они смогут ее понять.
Ты меня слушаешь, оболдуй? - прервал Ароматов свою лекцию, так как Геннадий встал и заходил по мотажной.
-Я тебя и слушать не хочу, ты меня ранил и сделал инвалидом. Поменяй свои пальцы на человеческие. Что теперь делать, все тело ноет, проткнул насквозь, замаливай теперь свои грехи.
-Сейчас.
И Ароматов исчез в дверях, а через мгновение вернулся с бутылкой коньяка и микроскопическими бутербродами с красной икрой, остатками после последней встречи с канадским продюсером, украинским миллионером, согласившимся спонсировать фильмы об украинской Канаде и канадской Украине. Идея была Ароматова, он и нашел деньги.
А теперь вот такой крутой поворот.
Они выпили за начало новой жизни, бутерброды оказались сухими, а ядрышки икры покрытыми толстой маслянистой пленкой…
-А с канадцем как поступим? – спросил Геннадий.
-Наймем еще людей.
И вот теперь Геннадий мучался над видеорядом, и благодаря самой философии китайцев, кажется, нашел ход. Серия интервью со специалистами, философами и просто людьми, мистические кадры закатов и восходов, элементы природы в искаженно-красивых размытых полутонах, колеблющаяся музыка с однотонными ритмами, всякие там гирьки, устанавливающие балансы равновесия (Ян доходит до ИНЬ и осторожно возвращается к своему началу)…Ай да китайцы! Давно Геннадий не чувствовал себя таким тонким могучим интеллектом.
И внезапно среди этой восточной философской эйфории в голове зазвучали слова сына про его новую подругу, на которой он хотел, по всей видимости, жениться. Давно пора. Но возникло это искроподобное воспоминание из-за иностранки, которая стала избранницей Яна.
-Стоп, - сказал себе Локтионов. - Моего сына ведь зовут Ян. А его подругу, должно быть, ИНЬ, или что-то в этом роде…И довольный своей догадкой Локтионов тихо засмеялся. Он определенно становился умней и немного китайцем. Уж эти китайские мистики!
Одно подходит на близкое расстояние к другому, а потом переходит в него или движение начинается сначала.
Теперь было понятно, почему его зацепило сообщение Яна. Он не впервые западал именно на иностранках.
Перед Локтионовым встала чистая и четкая картина из личной жизни. Молодой теннисист Локтионов, везущий домой в картонной коробке золотую статуэтку девушки с ракеткой (почему-то она была совершенно голой, и это в советские времена!). Старый, похожий на паровоз, чешский автобус с закрытыми маленькими окнами и глубокими сиденьями, теплый июньский вечер и отчаянный запах акации.
Рейс был ночным, но Локтионов любил ездить ночью. Летишь по дороге как в космосе, привычные предметы кажутся фантастическими, все притаено и приглушено.
Автобус набит под завязку. У Локтионова прекрасное место у окна; можно смотреть в ночные поля, а можно и на дорогу, вид через лобовое окно открыт.
Навстречу летят какие-то комашки, пух; фары встречных машин озлобленно ослепляют. После таких вспышек кажется, что летишь в пропасть. Полный расслаб и наслаждение. Тем более, домой он везет приз за первое место. Это значит, в институте ему дадут отпуск, а за экзамены и думать не стоит. Хотя «шарой» Локтионов пользовался только в исключительых случаях.
Так он и ехал с большими удобствами до Новомосковска (соревнования проходили в Днепропетровске, а ехал Локтионов домой, в Киев).
В Новомосковске какая-то девушка с акцентом долго умоляла водителя взять ее, так как опаздывала на экзамены. И уломала-таки. Но вид на дорогу был теперь для Локтионова закрыт. Он даже хотел попросить девушку взять чуть правее, но потом решил, что уже достаточно намотрелся, пора баеньки. Заснул он быстро. А когда проснулся, автобус стоял.
Локтионов выскочил в туалет, который находился в церкви, превращенной в автобусную станцию. А когда вернулся, все уже сидели на своих местах и ждали только его. Девушка стояла на своем посту, и смиренно держала в руках сумку. Вид у нее был потусторонний и очень иностранный. Почему-то эти иностранцы очень отличаются какими-то неуловимыми признаками. Дело даже не в англосаксонской челюсти, а в выражении и цвете лица. Лицо у девушки было холеным, но чувствовалось, что давненько за ним не ухаживал косметолог. Да и сама оа стояла как-то, как Париж по отношению к Москве: где-то в стороне и от автобуса, и от его пассажиров.
Локтионова вдруг взяла злость за страну. Стыдно, когда вот так относятся к иностранцам, что потом расскажет эта девушка у себя на родине: в Украине одни жлобы и нет настоящих мужчин. Ей всю ночь пришлось простоять на ногах и ни одна собака не уступила место.
-Здравствуйте, - сказал он девушке, - вы, как я понял едете в Киев, и я туда же. Так что садитесь на мое место, а я теперь тут подежурю.
-Нет, - с очаровательным акцентом сказала девушка, - я привычная, ноги у меня крепкие.
Она посмотрела вниз, словно приглашая Локтионова посмотреть, какие у нее крепкие ноги. Локтионов увидел в свете прожектора, освещающего церковный двор автостанции, красивые ноги и изящную, в обхват двух рук, талию. Девушка сейчас была похожа на Дюймовочку, такая же невесомая.
-Наконец, нашелся хоть один, - проскрипел с задних рядов чей-то бабий голос.
Девушка испуганно оглянулась, и даже в перменчивом свете Локтионов увидел как она густо покраснела.
-Прошу вас, идите отдыхайте, я тут постою, - сказал Локтитонов как со сцены.
-Спасибо. Только у меня вещи. И она приподняла скрипичный футляр, прислоненный с внутренней стороны кабины водителя.
-Я посторожу, - сказал Локтионов.
И только потом до него дошло, что речь идет о скрипке, вероятно, очень дорогой.
На лице девушки была растерянность и испуг.
-Нет, - я все-таки постою, - решительно сказала она.
-Вы боитесь, что я скрипку вашу украду? – Так у меня не менее дорогие вещи на сиденье.
Девушка все еще колебалась.
-Да не возьмет он, пусть попробует, - раздался громовой бас рядом с Локтионовым.
Голос принадлежал здоровенному детине в кожанке. Детина смотрел на Локтионова осуждающе-сурово, будто тот только что предпринял попытку похищения скрипки Страдивари.
Девушка села на место Локтионова и просидела, не сомкнув глаз до утра. И на предпоследней остановке снова заняла свой пост у водителя. Локтионов не возражал. Стоять оказалось более утомительно, чем бегать по корту. Какие только позы он не принимал, чтобы снять напряжение мышц, но в конце концов его схватила судорога, чего давно не было. Боль была сумасшедшей, и он сел на ступеньку и начал растирать ногу.
Бдительный детина в кожанке выглянул из-за кресла, не собирается ли Локтионов со скрипкой на ходу выпрыгнуть.
Локтионов только рукой махнул, лицо покрылось холодным потом.
Последний отрезок пути он провел в полном отчаянии. Вдруг в голову пришло, что он должен эту скрипку украсть. И он начал придумывать, как это сделать. И придумал ловкий ход. Но тут же запрезирал себя.
Девушка-иностранка вышла первой и встала возле автобуса. Когда Локтионов, прихрамывая, сошел со ступеньки, осторожно ставя больную ногу, она подошла к нему.
-Очень большое вам спасибо, вы мне оказали услугу, и я даже не знаю, чем могу отблагодарить вас. А за скрипку я боялась потому, что нас уже один раз обокрали.
Проходившие мимо жители ночного экспресса понимающе кивали им и улыбались.
-Дай Бог, чтобы у вас все получилось, - сказала, проходя мимо баба, одобрившая поступок Локтионова.
Девушка густо покраснела. На лице ее проступили мелкие симпатичные веснушки. Она взглянула открыто в глаза Локтионову, и он понял, что баба была не так уж неправа. Романтическая встреча в автобусе не должна была закончиться ничем.
-Меня зовут Лили, - сказала девушка, приветливо протягивая руку.
Рука у Лили была тонкая, кожа немного рябая, но ухоженная. Другой рукой Лили держала кожаный футляр, а на плечах сумку. У нее все было миниатюрное и крупное одновременно. Казалось, что она маленького роста, но ее голова достигала уха Локтионова, а Геннадий был рослым молодым человеком.
-Давайте пойдем в кафе посидим, - предложил Локтионов.
Девушка удивленно посмотрела на него, и Локтионов понял, что он пропустил целый этап в знакомстве.
-Меня зовут Геннадий, я ездил на соревнование.
-А я к отцу с матерью.
-Со скрипкой?
-Нет, это мой брат привез из Уругвая.
-Так ты из Уругвая?
Девушка внимательно посмотрела на Геннадия и вдруг засмеялась.
-У вас так принято сразу на «ты»? Ну хорошо, идем.
И они пошли в кафе, в котором было совершенно пусто в связи с очень ранним временем и сели за выскобленный столик с несвежей скатертью.
Геннадию стало неловко во второй раз за свою страну.
Пока зевающая в два рта официатка приносила им еду, Лили, уложив на вазу из рук свое миниатюрное красивое лицо с длинными светлыми волосами, смотрела с любопытством на Локтионова.
-Так вас обокрали, - вернулся к разговору Локтионов.
-Да, мы поехали в Казахстан (отец хотел посмотреть на целинные земли, о которых много писали) и в поезде нас обокрали и ничего не оставили.
И Лили рассказала, как отец, которому недавно исполнилось 70 лет, наслушавшись призывов Никиты Хрущева возвращаться украинцам на свою Родину, решил ехать. И как его ни отговаривали, упрямство победило.
-Он все говорил, - рассказывала Лили, - что хочет, чтобы его похоронили на Родине, в селе возле Днепропетровска. И такая сильная была тяга у него, что мама сдалась, а я без мамы жизни себе не представляю, я не могла ее отпустить одну. В Уругвае у нас большая ферма по производству зерна, около 50 работников, 15 машин. Меня воспитывали и обучали дома и только несколько лет назад я поступила в лицей. А тут нас зачисляли без экзаменов в университет на романо-германский факультет. Ты спросишь, откуда я знаю русский язык. Я и по-украински свободно разговариваю. Русскому меня научила гувернантка из России, а у на украинском отец постоянно дома говорит. И нас заставлял. Я сейчас в университете один из лучших знатоков ваших языков. Вот мы и приехали сюда, слава Богу, мой старший брат дома остался. А не то мы, наверное, погибли бы с голоду, потому что воры все у нас забрали.
Нам дали квартиру в Новомосковске, а деньги – только моя стипендия. Мама не привыкла к работе, как у вас, она всегда отцу помогала в его делах, а тут дела никакого не было, да и отец уже старый. И все же он пошел наниматься. Сейчас я расскажу тебе очень примечательный случай. Отец приходит в рай…ну там, где работу дают.
-Райисполком?
-Кажется. Его спрашивают, какая у него профессия. Он отвечает: «Фермер». Те смеются: «У нас такой профессии нет, а кем вы работали до того, как покинули нашу страну?». «Слесарем, - отвечает отец».
«Вот вакансия слесаря у нас есть».
-И отец пошел в слесари?
-Да, пошел. Долго терпел, запретил писать брату, что с нами случилось. И наконец не выдержал, написал, потому что мы совсем бедствовали, одну картошку ели, а я в общежитии жила только благодаря своим подружкам. Они все из деревни, из дома привозят продукты.
Брат, естественно, прислал много денег. А когда приехал сюда, привез скрипку. Я хочу тут поступить в консерваторию, потому что у меня музыка очень хоршо шла в Уругвае, я была там победительницей очень крупного международного конкурса скрипачей. А здесь у вас работает замечательный скрипач Алксей Горохов, он меня слушал, я играла на его скрипке. Он совершенно замечательный человек, и как музыкант оригинальный, а еще он исследователь музыки. Вот нашел первый концерт Паганини…
-А как же университет?
-Мне там неинтересно: языки я знаю лучше преподавателей, а ваш диплом ничего в нашей стране не значит.
-Так вы решили уехать? – спросил Локтионов, которому снова почему-то стало стыдно за свою страну, которая так негостеприимно встретила этих чужих, но и близких Украине людей.
Лили внимательно посмотрела на Геннадия, который неожиданно покраснел, словно выдал что-то сокровенное и нехорошее.
-Отец сказал, что ваш Никита Хрущев обманул нас, не выполнил своего обещания. Нам только квартиру дали и то плохую, да в унивверситет меня приняли, там учиться нечему, а стипендия – стоимость моей косметички в прежние времена. Как же так можно жить?
У нас ферма не самая зажиточная, но мы жили, как ваши самые богатые. Я ни в че не нуждалась, потому что труд отца и брата оплачивался. А здесь папа за месяц работы слесарем заработал, не хочу даже говорить сколько.
А общежитие, в котором я живу. Это же помойка.Девочки хорошие, сельские, но сколько им не говорю, что мыться нужно каждый день, не моются. Туалеты – туда вобще зайти стыдно.
-А как же консерватория?
-Ваша консерватория известна во всем мире, поэтому я смогу потом легко поступить в любую другую консерваторию.
-Значит, ты хочешь схитрить?
-Хочу схитрить, - честно призналась Лили. – Но я больше не могу жить в общежитии, там ко мне парни пристают, а однажды чуть не изнасиловали, а я должна выйти замуж девушкой.
При этих словах Лили снова внимательно посмотрела на Локтионова.
-Почему ты на меня так стсранно смотришь, словно спрашиваешь, все время моего согласия?
-Потому что ты мне нравишься. Еще в автобусе ты мне понравился.
-Ты все парням так говоришь прямо, что они тебе нравятся? – смущенно спросил Геннадий.
-Нет, не всем, только тебе.
-Ты мне тоже нравишься, - сказал Локтионов. – Даже очень. Но ты уезжаешь, что же нам делать?
-Это все очень странно, - сказала медленно Лили. –Я столько раз мечтала о своем парне, и вот ты явился, а я тебя должна бросить.
-Лили, мы ведь едва знакомы, - Локтионов не узнал своего голоса, он стал до противного поучительным.
-Мы знакомы давно. Я знала, что вот-вот это должно случиться. Эта ночь в автобусе, я все время думала о тебе, я ведь тебя сразу увидела, когда вошла в автобус. Я искала глазами свободное место и наткнулась на твое лицо. Оно было освещено уличным фонарем. Ты сильно задумался и был так открыт. Ты чистый человек, Геннадий.
-Слушай, давай остановимся. Ты меня просто в шок вогнала. А если я тебе предложу выйти за меня замуж?
Лили вскинула голову, как красивая лошадь при виде хозяина, и улыбнулась. Впервые за все это время. От этой улыбки шло светлое излучение. Волна прошла через всего Локтионова и кошкой улеглась на сердце.
-Мне тоже казалось, что что-то со мой должно произойти в ближайшее время. Вот я на соревнованиях победил и встретил тебя.
-Есть люди, которые сами себе путь озаряют, они глубоко чувствуют и предвидят многое. У меня это было уже не раз. Я говорила отцу, что не надо ехать в Казахстан, даже сказала, что с нами там может случиться нехорошее. Но он упрям, вот и обокрали нас.
Веснушки на лице Лили вспыхнули, как новогодние елочные огоньки. Геннадию показалось, что они идут по лугу, босые ноги ступают по теплой чистой воде, а вокруг цветут огромные ромашки. И венок на голове у Лили из ромашек, только маленьких, а веснушки прямо светятся изнутри.
-Я не могу выйти за тебя замуж, я помолвлена. Но я не люблю этого человека. И мне прийдется еще много настрадаться из-за этого. У нас с этим очень серьезно. Поэтому мне, наверное, прийдется сначала выйти замуж, а потом разойтись. А зачем я тебе такая? Я хочу с тобой лечь в постель чистой. А так я и сама не захочу осквернять…
Геннадия словно по голове палкой огрели. Он уже забыл, что всего полчаса, как они разговаривают на этом, близком только им, языке, что вчера он еще не знал Лили, что она вобще существует на этом свете. И вот она вышла из космоса и зашла в автобус, где ехал он, и он вышел из этого автобуса, как из старого мира, а новый мир не хочет перед ним открываться, отторгает его.
Они сидели молча, как будто похоронили кого-то. Потом Лили встала, взяла под мышку скрипку, сумку забросила на плечо.
-Ели хочешь, мы будем встречаться, - сказала она. –А сейчас мне надо ехать, я договорилась с Гороховым, он сегодня должен со мной идти к ректору.
Лили быстро пошла, и только тут Геннадий вспомнил, что не знает адреса ее общежития.
Но Лили уже была далеко.
Конечно, он нашел телефон, они часто встречались. Но это были странные встречи. Лили не разрешала прикосаться к себе, а только говорила, что все больше и больше его любит, а на праздники плакала и не желала идти ни в какую компанию из-за того, что мать и отец ее были в горе. Ее невозможно было затащить ни в концерт, ни в кино…Они бродили по городу, сидели на скамейках в парках, пили соки в кафе (спиртного Лили на дух не переносила), плавали на лодке (единственное развлечение, которое позволяла себе Лили)…
Локтионов чувствовал, что он задыхается, когда нет рядом этой изумительно чистой девушки с домашним фермерским воспитанием. Ему даже пришла мысль поехать в Новомосковск и просить у родителей руки Лили. Но он тут же вспомнил, что ничего предложить, кроме бедной и неустроенной жизни, не может. А уругвайская семья потому и уезжает из Украины, где ее отец хотел умереть и быть похороненным в родном селе (Лили рассказала, что они в это село приезжали и там на месте кладбища, на котором были похоронены родственники и близкие отца, работает пивоваренный завод). Надо быть круглым идиотом, чтобы отдать замуж свою дочь за замечательного спортсмена и человека с голой задницей.
Чем больше они встречались, тем больше приязывались друг к другу. Сейчас, с вершины воспоминаний, это кажется едва ли не диким романтизмом, но тогда они дышали друг другом, и время, проведенное порознь, было просто мучительным. Геннадий из последних боролся с своими плотскими вожделениями, он страстно хотел Лили, а она страстно хотела его, но помнила, что этого нельзя делать. И вот в один из последних дней они сорвались с высокой-высокой скалы, не удержались.
Эту ночь, проведенную в парке, Локтионов помнил, как яркую вспышку на небосклоне. Больше с ним такого не было в его размеренной и скучной жизни.
Ян явился поздним вечером. Он был слегка под хмельком. Локтионов услышал шуршание в передней и хотел пойти узнать, как там дела на любовном фронте, ему стало интересно, с какой еще иностранкой собирается связать свои узы его сын. Как-то все это было похоже на вспомнившуюся ему историю. А начитавшись китайского даосизма, Локтионов находился в глубоком замешательстве. Они были явно ему по душе, эти интуитивные мистики. Ну, разве не прав Чжуан-цзы, сказавший: «В преобразовании и росте всех вещей каждая почка и каждая веточка имеют надлежащую им форму. В этом заключены их постепенное созревание и разложение, непрерывный поток преобразований и перемен».
Или вот это: ««для того, чтобы что-то уменьшить, безусловно, его следует сначала увеличить.
Для того, чтобы ослабить, безусловно, следует сначала усилить.
Для того, чтобы низвергнуть, безусловно, сначала следует превознести.
Для того, чтобы взять, сначала, безусловно, следует дать.
Это называется утонченной мудростью».
Разве это не закон бизнеса, в котором так тяжело сегодня работала фирма Локтионова: «чтобы взять, сначала следует дать». В то время, как все сразу хотят только взять. Оттого и бардак в стране и никакого честного бизнеса.
А как верно утверждение Гераклита, что ««дорога вниз и дорога вверх одна и та же»…
Пока он писал режиссерский сценарий для съемок, эти восточные мудрецы прочно влезли в его мозг. Может быть, прав автор «Дао физики»: интуитивный мистицизм сродни науке. Во всяком случае, он без вредных испражнений и трепки нервов. Сиди себе и философствуй, наблюдая природу. Только вот за какие бабки? А чем, как ни их добыванием, занимается всю жизнь Локтионов и иже с ним? То-то.
Фильм однако они делают полезный. Молодец Ароматов!
Во время этой мысли в комнату вошел Ян.
-Ты все еще работаешь? Так, батя, нельзя. Ты ведь уже не мальчик, здоровье беречь надо.
-И сколько тебе понадобилось выпить винца, чтобы одолеть эту фразу? –спросил Локтионов, поворачиваясь на вертушке к сыну.
-Самую малость, мы с Лили были в винном ресторане. Она никак не хотела туда идти.
Локтионов сидел, как будто с ним ничего не произошло.
-А скрипку Лили оставила дома? – спросил он.
-Скрипку?
Ян посмотрел ошарашенно на отца.
-А ты откуда знаешь?