01 января
Новый год. Подморозило, замок снаружи покрылся инеем и сверкает на солнце, точно ледяной. Часть комнат, тех, где не топят и куда не идут дымоходы, тоже подёрнулись изнутри розоватой дымкой. Гулять я теперь могу только в сопровождении дворецкого: стены скользкие и опасные. От нечего делать принялась учить девиц грамоте. Школа, школа и школа! Не хватает только старой тётушки Дорис с её вечными визитами некстати и тридцатью тремя болонками.
Как же ты скучаешь, Минна Харкер!
3 января
Он приехал. За ужином молчал, жестом успокоил развеселившихся сестриц и отозвал меня в ту часть зала, которую можно считать его кабинетом.
- Минна Харкер, - сказал он устало, - ты победила. Вот бумаги о разделе моего состояния, я всё подготовил в Вене и Бухаресте, так что будет, как ты пожелаешь: если хочешь, мы оформим развод по причине моей супружеской неверности, а если твоё строгое воспитание не позволяет, что ж – барон Виктор Стайниц умрёт. Собственно говоря, он давно уже мёртв. И ты вновь станешь честной вдовой, будешь благодетельствовать сирым и убогим и вздыхать над портретом своего Джонатана. А теперь ступай собирать вещи, послезавтра прибудут экипаж и подвода. Вот билеты на поезд, паспорта и аккредитивы, - и он протянул мне пухлый конверт.
Я машинально вскрыла конверт, перебрала бумаги, взяла паспорт и билеты, а остальное вернула:
- Я не считаю возможным принять от Вас деньги, граф. В вашем состоянии нет ни грана моих заслуг, и слава Богу.
- Я так и знал. Ступай. Впрочем, если передумаешь и затеешь учредить какое-нибудь общество исправления падших женщин или защиты бездомных котов, то я оставляю всё здесб. Доброго тебе пути, Минна Харкер.
- Спокойной ночи, - ответила я, и мало что понимала, поднимаясь к себе.
Прежде всего надобно было разобрать платья, потому что я не намерена взять с собой ни одного из тех пышных, но немилых нарядов, что он подарил мне. Итак, я принялась откладывать свои простенькие платьица, что с успехом завершила в полчаса. Затем нужно было их сложить и упаковать.
Складываться верно они никак не хотели. Я Взяла одно, расправила рукава, забрала в чехол юбку и стала сворачивать, а оно всё раскрывалось и раскрывалось, не слушаясь моих рук. Тогда я решила закрепить его булавками, и первая же из них, наткнувшись на роговую пуговицу, которую я в спешке не заметила, вошла мне под ноготь безымянного пальца. Не глубоко, но очень больно. Я отсосала кровь и тут увидела кольцо, которое следовало бы снять в первую очередь.
Снималось оно с трудом, от усилия из-под ногтя снова засочилась кровь и вот, чтобы успокоится, марая кровью страницы своего распухшего дневника, я пишу эти строчки.
Ты должна быть сильной, Минна Харкер!
Ты всё смогла и всё преодолела! Осталось сделать небольшое усилие, и ты будешь свободна.
4 января
Не знаю, как и писать. Руки дрожат, ноги дрожат, голова такая лёгкая, словно из неё все мысли вымели. Если не знаешь, с чего начать, начинай сначала, как говаривал наш учитель истории. А я, пожалуй, начну с конца предыдущей записи.
Едва я написала слово «свободна», и, помню, уже хотела добавить «Поступай, как должно, и…», как во мне проснулся голос, которого я прежде не слышала. «Не будь дуррой, Минна Харкер», - сказал он, - «Поступай так, как хочешь. Сейчас, сегодня, здесь. Будь собой, Минна Харкер. Не твёрдой, не сильной, не благоразумной, а просто собой. Подумай, чего ты хочешь?»
Но последнюю мысль я думала, уже сбегая по ступенькам. Он был в библиотеке. Один. Повернулся ко мне и спросил:
- Разве мы не попрощались, Минна Харкер? Тебе что-то неясно?
- Я никуда не уеду. Я отошлю экипаж назад.
- Тебе не хватает времени на сборы? Хорошо, возниц разместят в помещениях для слуг, и…- тут он посмотрел на меня внимательней и спросил, - Ты знаешь, что стоишь босая на ледяном камне, Минна? Ты замёрзла, ты вся дрожишь, и у тебя лихорадка.
- Мне не холодно, а жарко. И я никуда не уеду. Я не хочу никуда уезжать. Я хочу остаться с тобой.
- Ты хочешь остаться со мной, но… Договаривай свои условия, Минна.
- Нет никаких «но», нет никаких «но», - только и смогла проговорить я и кинулась к нему. И позднее, когда он целовал меня, а я нежилась в его руках, я, наконец, смогла сказать то, в чём так долго отказывалась признаться себе: «Я люблю тебя».
Ночь прошла совсем незаметно. Я заснула часа на два, потом проснулась в тревоге, что всё это мне только приснилось, увидела, что он рядом, прижалась к его плечу и стала тихо рассказывать, как провела этот долгий месяц без него. Он оставался со мной, пока лучи света не стали полосами скользить по полу зала, а потом оделся и собрался в подвал. Я торопливо застёгивала платье, когда поняла, что не смогу отпустить его. Ещё один день без него, когда всё так просто решить!
- Милый, - сказала я, - я буду сегодня спать с тобой.
- Там сыро и холодно, Минна. И тесно, и душно. Это же гроб.
- Пускай.
Он не стал возражать, и я чудесно разместилась рядом с ним, уткнувшись головой ему под мышку, а он прикрыл меня рукой и тотчас же заснул. Я слушала, как медленно бьётся его сердце, погружалась постепенно в сон и думала: «Раз есть сила, способная превратить человека в зверя, значит, должна быть сила, способная превратить его обратно в человека. И ты найдёшь это средство, Минна Харкер. Мы найдём его, и он освободится, и мы будем жить вместе. Потому что любовь побеждает всё.
Послесловие
Если любители дамских романов и хэппи-эндов вообще дочитали до этой страницы (я весьма благодарна вам за терпение), то я могу представить этот самый конец и даже в двух вариантах.
1. Очень счастливый.
На следующий же день граф лично снёс головы всем трём сёстрам, и души их успокоились в мире. Вместе с Минной он поехал в Рим, получил (не знаю, каким чудом) доступ в архивы Ватикана, и следуя рисункам Леонардо, фрескам Джорджоне и тайному плану собора святого Петра,нашёл путь к старинному замку тамплиеров где-то в Трувере. В этом замке у старого хранителя он вымолил пожелтевшую гравюру, на которой была изображена церковь, находящаяся в Константинополе. Он пробрался в Стамбул, нашёл мечеть, построенную на месте церкви, но с уцелевшими (опять-таки, не знаю, каким чудом) на полу мозаиками, которые и указали ему путь к маленькой церкви, вырубленной в скале в Анатолии, где за алтарём, открываемым особым ключом, таился подземный ход (ключ Минна выкрала из Музея Академии Наук в Лондоне, где полным-полно таких штук в залах раздела «быт средневековой Европы», которые никто не посещает).
И вот открыв дверь, преодолев непременно ещё три испытания на веру, любовь и смелость, они проникли в озарённую нездешним светом комнату, в которой лежал кусочек хлеба, отломленный Иисусом и обмокнутый им в мёд, но почему-то недоеденный и спрятанный, как реликвия, скажем, Андреем Первозванным. И вот граф вкусил от плоти Господней и вновь стал человеком.
И они жили долго и счастливо и умерли в один день.
2. Душеспасительный.
Они проделали все те же манипуляции, но оказалось, что облатка фальшивая или её уже схавал кто-то более удачливый. Тогда они поспешили в Иерусалим в поисках следов Грааля, но там однажды утром граф вдруг понял, что расплатой за его злодеяния может стать только справедливый суд Божий, поднялся на Масличную гору и принял смерть в лучах восходящего солнца.
Минна обратила всё его состояние в благотворительный фонд и врачевала раненых, а может, стала суфражисткой и начала активно бороться за равные права женщин и мужчин.
Аминь.
Но я-то ведь знаю, чем история кончилась на самом деле. Поэтому и пишу дальше чистую правду, и никакого художественного вымысла.
3. Однажды 23 октября, двадцать лет спустя.
Профессор ванХельсинг одряхлел, стал сентиментальным, и в свои восемьдесят с лишним лет решил объехать места былых сражений и славы. И вот однажды вечером он стоял на старом кладбище перед склепом Люси и размышлял о прошлом. Неожиданно его окликнул нежный женский голос. Он обернулся и увидел изысканно одетую даму, лицо которой скрывали длинные вечерние тени.Неподалёку от неё стоял статный мужчина и что-то чиркал в записной книжке.
- Доктор! Доктор ван Хельсинг! Вас ли я вижу, дорогой друг мой? – обратилась к нему дам. – Да неужели же Вы не узнаёте меня? Это же я , Минна Харкер, вернее, Минна Харкер-Стайниц.
- Ах, добрый вечер, мадам Стайниц. Простите, в мои годы глаза уже служат намного хуже, чем прежде. А Вы, как я посмотрю, ничуть не изменились.
- Напротив, профессор, я очень изменилась. Годы, печали, заботы… Я вижу, Вы тоже пришли посетить могилу моей так нелепо погубленной Люси?
- Да, увы. Я до сих пор сожалею, что не смог ей помочь.
- Профессор, Вы, кажется не знакомы с моим мужем? Виктор, поди сюда, это мой добрый друг доктор ван Хельсинг, о котором ты столько наслышан. – Мужчины обменялись ничего не значащими, но почитаемыми такими необходимыми в подобных случаях фразами.
- Мадам Стайниц, надеюсь, Вы не сочтёте за бестактность, если я Вас спрошу, отчего Вы так долго не писали?
- По правде сказать, доктор, Вас не так просто найти. Вы всё в разъездах. А потом, семейные дела… У замужней женщины столько хлопот!
- Значит, у Вас есть дети, Минна?
- О, Вы не представляете, сколько, - ответила Минна и засмеялась серебристым манящим смехом.