Сокровенное

Тамара Худякова
Повесть


Вчера ушло от нас, а завтра не настало.
Есть лишь идущий час, а этого немало…

Часть 1

1
С утра в субботу пропалывала картошку на своем дачном участке. В этот ранний час на большом пространстве тундры была одна. Одиночество позволяло спокойно перебирать мысли, а они получили свободу и стали нанизываться как бисер на нитку, переплетать прошлые события с настоящими.
Устав махать тяпкой, останавливаюсь для отдыха и тогда невольно начинаю обозревать окрестности. Нахожусь на возвышенности, отсюда как на ладони все хорошо вижу.
По низу в сторону поселка протекает ручей Безымянный, и как бы отделяет его от тундры и впадает в море. Весной и в период обильных дождей становится бурным, разливается так сильно, что иной раз и не знаешь, как перебраться. Но сейчас стоит лето, дождей давно не было, и в это утро свободно перешла по камушкам…
Слева в глаза бросается Охотское море, источает силу, ласково поблескивает синевой в лучах солнца, а воздух над ним так прозрачен, что вдали просматриваются очертания сопок Камчатки. Величественное море как всегда прекрасно. Но раскинувшийся на его берегу Эвенск не радует своим видом.
Справа сразу за поселком виднеются другие дачные участки, и являются как бы продолжением капитальных строений – расположились на грунте перед взлетной полосой и выглядят добротно. Идут почти до «Керамзитки», которая в свое время хорошо поработала на развитие района. Благодаря ей, все каменные здания выполнены из керамзитоблоков, полученных из керамзита, выпускавшегося десятками тысяч кубов ежегодно. Но теперь там полнейший развал и разгром: металл печи и дробилок проржавел, в зданиях окна, двери, полы, крыши отсутствуют. Все зарастает травой, кустарниками и превращается в дикое место.
В самом центре поселка, напротив меня находится территория промышленной базы строительной организации. Теперь уже бывшая, так как от нее остались только здания с полуразобранными стенами, выбитыми стеклами, ободранными крышами, выдранными воротами и дверями. На эстакадах вдоль ручья, лежат огромной грудой запасы проржавевших металлических колонн, балок, труб, арматуры в прутьях и бухтах, и только по ним еще можно представить, какие работы предполагалось выполнить в райцентре и селах. Оторванные углы металлических листов на стенах складов скрипят. Стоят каркасы недостроенных цехов. После снятия на ремонтные нужды с крыши цеха панельного домостроения несколько полуоторванных рифленых панелей при сильном ветре ударяются о металлическую основу и начинают глухо греметь. Тогда разносится по всему поселку печальный набат.
На берегу ручья ниже строительной базы недостроенная пятиэтажка для работников бывшей «Сельхозтехники» и разграбленное само хозяйство. К центру поселка развороченное здание конторы бывшей экспедиции и разрушенный жилой массив, в котором остались только каменный двухэтажный жилой дом в аварийном состоянии и двухэтажное деревянное общежитие. Дальше дорожный участок, территория районного потребительского общества, дизельная электростанция.
Всюду запустение! Стараюсь реже смотреть, чтобы не бередить душу…

2
А наши огороды с тепличками, принадлежали когда-то работникам «Сельхозтехники, разместились за ручьем на взгорке в начале тундры, уходящей далеко вверх. Там, на самой высокой точке, видно с круглой тарелкой здание «Орбиты», к нему из поселка, идет гравийная дорога, уже изрядно разбитая и просевшая. Сразу за «Орбитой» начинается бездорожье-зимник, идущий по тундре до сел района…
Более двух десятков лет назад на месте участков лежала нетронутая целина, но, благодаря стараниям людей, упорно завозивших несколько лет на ее поверхность землю, выросли эти дачки. Конечно, очень отличаются от «материковских» и даже тех, которые идут к «Керамзитке». Здесь теплички, домики имеют вид времянок. Лесонасаждений почти нет, правда, кое-где мотыляются на ветру чахлые деревца березок, лиственниц, вербы, тальника, но их единицы. Участки огорожены как-то бедновато, любым подручным материалом – досками, колючей проволокой, жердями, щитами от ящиков. Да мало ли какого материала можно найти во время поступления грузов с «материка».
Извилистые тропки улочек, выложены отдельными пластинками горбыля, случайными дощечками, жердочками, под ними постоянно хлюпает тундровая вода. А когда во время затяжных дождей тундра пропитывается влагой, то пенистая, землистая вода устремляется по склону, превращается в бурные ручейки и ручьи и течет прямо по участкам. Пройти в это время здесь без резиновых сапог невозможно. Столбы электрической линии с разнообразными подпорками стоят покосившимися в непрочном грунте. Но все равно эти дачки позволяют в какие-то минуты жизни отвести душу и вспомнить, что мы все от земли.
Летом, возделанные заплатки покрываются зеленью, выращенной руками людей и украшают окрестность, но осенью, когда собран урожай, выглядят очень удрученно, как рваные раны на теле тундры. Однако зимой, оголенные куски прикрываются белой снежной шубой, наносимой буранами и уже не так видна непрактичная деятельность человека…
Плодородную почву приходится ежегодно подвозить, потому что тундра ненасытно поглощает ее вновь и вновь…

Так случилось и с моим участком. Тундра беспощадно стала забирать ей принадлежащее и уже большая часть завезенного когда-то грунта, ушла вглубь, просела. Земля стала, как каменная от прочных переплетенных корней высокого жесткого пырея, ранее придавленного завозным слоем. Теперь трава освободилась и проросла с новой силой. Повылезали верхушки кочек, проступила сырость. Осталась только небольшая сухая площадка на возвышении возле теплички.

3
Хорошо помню, как муж старался все здесь благоустроить. Отсыпал дорогу. Завез гравий, песок, шлак под площадку участка толщиной до метра, а сверху плодородный слой. И потом год за годом все подвозил и подвозил перегной, песок, опилки и навоз. Площадка под картофель всегда была пышной, как перина и картошка рождалась одна к одной – крупная, при варке рассыпчатая.
Обнес участок забором из горбыля, досок, щитов и колючей проволоки со стороны тундры, чтобы коровы частников, бродившие в свободном выпасе, не вредили посадкам, да и сами за оградой чувствовали на десятисоточном участке увереннее. Построил тепличку, рядом начал возводить новую, более просторную. Выкопал небольшой бассейн, куда с весны стекала тундровая вода, ее хватало до конца лета не только нам, но и соседям. Гараж для машины поставил на въезде…

Как становилось весело и шумно с приходом теплых дней! До вечера звенели голоса детей, а годы спустя – подрастающих внуков. Друзья засиживались до поздней ночи в хорошую погоду возле теплички, где был сооружен специальный стол и скамейки, мангал для шашлыков, а в непогоду всем хватало места в уютном домике.
В теплице росли огурцы, помидоры. Установленная там печь продлевала лето, несмотря на беснующиеся осенние холодные ветра и проливные дожди. Кусты черной смородины, черенками привезенные из Сибири, прижились, и внуки лакомились спелой ягодой. На грядках, устроенных рядом с тепличкой росли морковь, свекла, сочные шапки укропа гордо возвышались рядом с петрушкой, салатами, перья лука тянулись к солнышку. Осенью белые, с прозеленью понизу качаны капусты, лопались от спелости…

Со смертью мужа настала звенящая тишина, и только небольшой клочок земли, еще напоминает о былом. Все замерло и приходит в упадок. Старая тепличка насквозь протекает, ветер гуляет внутри, и там уже ничего не растет, а новая, недостроенная, ощетинилась каркасом. Самой достроить не под-силу, да и ни к чему. Дети предпочитают покупать овощи и зелень на рынке или в магазине…
Оглядываюсь на участки соседей – некоторые в столь же плачевном состоянии. Вот сооружение соседа Саши – по правую сторону от нашей на въезде, перекосилось, а ведь недавно вдвоем с сыном хотели все перестроить. Саша даже провел трубу от нашего бассейна и закачивал воду насосом в бочки. Теперь об этом напоминает проржавевшая труба.
Большие планы обрушились в одночасье. В этом году единственному сыну исполнилось бы двадцать, но случилось непоправимое. День рождение парень решил отметить на Тайночке (так называют в простонародье мыс Тайночин), поехал туда с друзьями по морю на лодке. Внезапно налетевший шторм накатил на суденышко огромные волны, и морская пучина поглотила ребят. Иногда несчастный отец приходит на участок, но не работает, а подолгу сидит на крылечке.
– Руки не поднимаются, не знаю для чего жить, нет цели, – как-то сказал с тоской. – Тебе хорошо! У тебя дети есть, вон и внуки прибегают, щебечут, как птички, играют. А у меня этого уже не будет никогда.
– Да, – соглашаюсь: – Дети и внуки – это моя радость, моя отдушина, моя жизнь, – а сама думаю, – «Но все равно человеку нужен спутник – жена, муж. Когда уходит один из двоих, его заменить невозможно, жизнь теряет смысл. Даже в Библии сказано: «Двоим лучше, нежели одному; Ибо, если упадет один, то другой поднимет товарища своего. Но горе одному, когда упадет, а другого нет, который поднял бы его. Также, если лежат двое, то тепло им; а одному как согреться? И если станет преодолевать кто-либо одного, то двое устоят против него. И нитка втрое скрученная, не скоро порвется».
Поговорим, поговорим так и остаемся каждый со своим горем…

У соседей по левую сторону семнадцатилетний сын выпрыгнул из окна пятого этажа от несчастной любви. Лежит теперь в земле, а его любовь вышла замуж и родила дочку…
А в сторону тундры – еще развалившееся строение. Три года назад от рака умерла жена ее хозяина в возрасте сорока лет, и теперь хозяйкой на участке снова стала тундра…
Через один участок «владения» Валеры. Работал водителем «Урала», ходил в рейсы до Магадана, Якутска, дальних сел и баз района по зимнику, а в летний период – по речкам, опасным ущельям и крутым склонам сопок. В редкие часы между рейсами для души занимался земледелием, неплохо разбирался и во всем помогал жене. В теплице и на грядках всегда созревали хорошие урожаи. Всякая вещь на участке знала место. Даже баню поставил. Но случилась беда с младшей дочкой, жившей в Хабаровске: попала в автомобильную аварию, жена срочно улетела. Валера, в очередной раз, вернулся из рейса, истопил баню и решил попариться, но не рассчитал силы. Прихватило сердце. На беду, возле никого не оказалось. Ближе к обеду друг, почуяв неладное поспешил к нему, но опоздал, нашел бездыханным...
Чуть подальше теплица Циркуля. Прозвище прицепилось к мужику из-за ног колесом. Было ему чуть за сорок, работал охранником в аэропорту. Ранней весной всегда у него брали рассаду – та славилась на весь околоток. Жена с двумя детьми уехала в отпуск, а через месяц и он бы присоединился, но судьба распорядилась по-своему. Решил с друзьями отметить отъезд. Засиделись за полночь, выпили много, а на утро его не стало. Сердце не выдержало нагрузки. Теперь огромная теплица стоит с выбитыми рамами и разобранной кровлей, огород зарос сорняком.
На пригорке виднеются когда-то добротно построенные руками Виктора, но уже развалившиеся – теплица, теплый домик, хлев для свиней, сарай для комбикормов. Все это стало ненужным после трагической гибели шестнадцатилетнего сына, который вместе с подружкой решил от безделья поиграть в русскую рулетку с помощью охотничьего ружья. Заряжали двустволку холостыми и боевыми патронами, пробовали по очереди пальнуть в себя. Вот пуля-дура и выбрала парня…
Так можно долго оглядываться вокруг и вспоминать недавно ушедших из жизни людей, в основном мужчин – совсем молодых и в расцвете лет. Раньше как-то в суете жизни не обращала внимания, а теперь, в тяжелую пору увидела вдруг и начала понимать горе их близких, но мое от этого не становится меньше…
Постоянно вертится мысль, что природа вечна, а жизнь человека быстротечна и хрупка, и все что он делает на земле – непрочно, тленно…

4
Собрала всю волю в кулак, постаралась отогнать воспоминания и сосредоточиться на текущем моменте.
Сын с невесткой вскопали оставшийся участок, посадили картофель, а сами с детьми улетели в Магадан, где живет и моя дочь с зятем, внучкой. Обе семьи в воскресенье улетают в отпуск на «материк».
Они в Магадане, а я здесь одна, но не в обиде – пусть отдыхают. Поработать на свежем воздухе не в тягость, а в удовольствие. Правда, приходится прилагать усилия, поскольку цепкий кустистый мокрец успел покрыть все сплошным зеленым ковром и не давал пробиться слабеньким картофельным росткам, едва вылезшим из земли редкими всходами.
Утро перешло в солнечный день. До предела раскаленный воздух едва колыхался от небольшого ветерка. Вокруг стояло марево тепла и света. Даже комары как-то лениво попискивали и не очень беспокоили, но комариной мазью все же намазалась.
Закончила пропалывать уже поздно вечером, поняла что устала. Проделанной работой осталась довольна: теперь могла со спокойной совестью провести воскресный день так, как хотелось. Тем более на нашу землю опустились белые ночи…

5
Возле дома встретила давних знакомых, соседей по лестничной площадке Лену и Леню. Те предложили провести вечер вместе. Согласилась.
Леня – чисто русский человек, лет пятидесяти от роду. Чуть навыкате голубые глаза всегда лукаво прищурены. Как все крупные мужчины, добродушен и всем доволен. Приходился племянником моему покойному мужу, и мы продолжаем родниться. В поселок приехал годом позже нас и стал работать бульдозеристом в экспедиции.
Лена младше его лет на пять – маленькая, щупленькая – представительница коренной национальности, родом из Гижиги. После окончания медицинского училища приехала сюда. Работала медсестрой в поликлинике.
Племянник прожил в нашей семье около полугода, пока не получил койку в экспедиционном общежитии.
В комнате жило еще двое ребят. Стали компанией бывать у девчат. Там Леня и встретил свою судьбу. Вскоре привел девушку к нам.
Внешне они оказались слишком разные. С этим трудно было примириться. Мой муж, узнав, что молодые подали заявление в ЗАГС, договорился с заведующей и заявление забрал. Пришедшие в назначенный час жених с невестой были крайне огорчены, но подали новое и вопреки всему поженились.
Через год после женитьбы взяли путевки в Сочи, летели через Красноярск и, сделали остановку, решили пожить у моей родственницы. Тетка Нюра, уже в приличных годах, отличалась прямолинейностью. Открыла дверь, не приглашая войти, всплеснула руками, воскликнула:
– Ой, боже! Леня, а че… же там, на Севере-то, красивше не оказалось?..
Спохватилась, постаралась сгладить оплошность, однако слово – не воробей, вылетит – не поймаешь. Лена до сих пор вспоминает мою тетку с обидой…
Прошло уже более двух десятков лет, а Леня все так же нежно и трепетно относится к ней…

6
Пока готовили ужин и сервировали стол, воспоминания вновь нахлынули так властно, что перестала им сопротивляться.
В мыслях уже блуждала в прошлом, но, глядя на Лену, хлопотавшую у стола, подумала: «Хорошо, что есть такие надежные люди». И вдруг стало не по себе оттого, что когда-то не хотела родниться с ней. Ведь когда поближе узнала, увидела, какой это светлый и чистый человек. Добрая, отзывчивая.
Господи, а как помогла справиться с самым тяжелым периодом моей жизни, связанным с болезнью и смертью мужа!?..
Словно в ответ на промелькнувшую мысль о ней, память принялась услужливо развертывать давние и совсем свежие события.
Когда муж заболел, поняла, что прежняя жизнь закончилась. Того, что было, уже не будет никогда. Душой овладели страх, тревога. Его смерть подвела черту под нашей семейной жизнью длиною в тридцать три года…

А, кажется, все начиналась только вчера…
Давно ли в первую весну встречали рассветы на берегу Енисея?..
Давно ли мой Володя охапками бросал в окна цветущую черемуху?..
Вот и сын родился. Двумя месяцами спустя мужа забрали в армию. Прослужил три с половиной года в Германии. Выйдя в запас, вернулся…

В середине шестидесятых в газетах много писалось о комсомольских ударных стройках. Молодые ехали туда работать. Газеты пестрели названиями новых мест, ранее незнакомых, по радио слышались задорные, полные радости жизни песни. Все это будоражило душу, настраивало на походный лад, и появлялось желание самим все испробовать и побывать там, где «не ступала нога человека».
Тогда-то и решили попробовать силы в новых местах, увидеть мир и окунуться в круговорот событий, которыми была наполнена вся страна. Казалось, стоило приехать туда, где тебя пока нет, и ты станешь участником вселенских событий.
К тому же очень любила находиться в дороге. Испытывала чувство сопричастности с окружающими, колесившими по всей стране в поисках необжитых мест, «туманов и запахов тайги». Муж только посмеивался, он-то повидал уже немало, но всегда соглашался со мной.

Началась кочевая жизнь. Приезжали на новое место, заходили в пустую квартиру, где нам предстояло все начинать сначала. Муж подтрунивал над моей эйфорией и начинал напевать:
– «А в этот край таежный, только самолетом можно долететь»…
Поменяли много мест жительства. Приехали в город Асино, в ста километрах от Томска, подумали: здесь наш причал. Родилась дочка. Имели хорошую квартиру, интересную работу, но стремление к новизне не давало покоя. Все еще не нашла места, к которому бы прикипела душой…

В семьдесят втором, в конце лета на глаза попала газета «Правда» со статьей о Магаданской области, где сообщалось, что начинается большое строительство в районах, и требуются специалисты строители. Написала в управление «Магадансельстрой» и забыла. А через две недели пришла телеграмма из Эвенска с приглашением на работу в строительную организацию начальником планового отдела…
Знали, что никогда не поздно сделать шаг навстречу судьбе, и решили испытать еще раз. Не долго думая, в конце сентября уволились с работы и с двумя детьми – десяти и пяти лет – прихватили три чемодана и два рюкзака, через неделю появились в Новосибирске. Приобрели билеты до Магадана. Тогда было такое время – что можно вот так взять и сорваться с места, не опасаясь ни за себя, ни за детей…. С удовольствием вспоминаю те прекрасные годы.
И сейчас, находясь в дороге, молодею и радуюсь, будто вновь возвращаюсь в далекое прошлое…

7
Самолет приземлился в аэропорту рано утром. За окнами кромешная тьма. Только несколько зданий аэропорта освещены. Стюардесса объявила, что температура воздуха за бортом минус пять. Легко одетые, насторожились. Подождали полной остановки двигателей, вышли на трап. Магадан встретил свежим морозным воздухом, холод сразу пробрал до костей…
Прошли с людским потоком внутрь здания, щедро освещенного лампами дневного света, огляделись. В зале народ находился в непрерывном движении. Кто-то выискивал место присесть, другие спешили с вещами к регистрационным стойкам, третьи – на выход к автобусам. Старожилы были одеты в шубы, зимние пальто, кожаные куртки на меху. Мелькали люди в фуфайках и брезентухах. Впервые сюда прилетевшие, разгуливали в легкой одежде. Ведь, как и мы, имели слабое представлявшие о превратностях магаданской погоды. И таких было немало.
Через большие окна виднелись подходившие к освещенной редкими фонарями привокзальной площади автобусы, заполненные пассажирами и багажом. Приезжающие спешили к главному входу, волоча многочисленные сумки, чемоданы, узлы, рюкзаки. Дети, помогали родителям.
Входные двери не успевали закрываться: столь густ был людской поток. В зале пульсировал приглушенный человеческий гул. В воздухе витал дух путешествий. Пространство у стоек после каждого объявления регистраций мгновенно заполнялось массой людей, способной снести все на своем пути…

В девять утра объявили регистрацию на рейсы в поселки центральной Колымы. Потом объявили задержку из-за резкого потепления, вызвавшего там обильные дожди. Пассажиры из накопителя вернулись в зал. По многолетнему опыту знали: все равно улетят, и терпеливо ждали, устраивались в свободные кресла.
Чайбуха тоже была закрыта. На побережье Охотского моря навис непроглядный сплошной туман. А нам предстояло лететь через нее. Билеты еще не продавали…
Среди спешащих людей, объявлений вылетов рейсов во все концы страны ощущала свою причастность к чему-то большему, чем просто поездка до места жительства. Будоражило душу и настраивало на возвышенный лад само слово Север…. Все же мы, советские люди, независимо от специальностей, возраста, национальности оставались неисправимыми романтиками…

Узнали, что вылета на сегодня не будет, решили посмотреть город. Магадан казался каким-то далеким, расположенным на краю земли, нереальным, покрытым тайной. Правда, уже слышала пятнадцать лет назад из рассказов моего дяди о Колыме, отсидевшего там десять лет, но это было так давно, что имела обо всем смутное представление.

8
До камеры хранения так и не смогли пробиться, вещи оставили в зале, только отодвинули от стоек, чтобы не мешать людям при регистрации. В город поехали на «Икарусе».
Изрядно побитая тяжелыми грузовиками, не везде асфальтированная дорога вилась у подножья сопок, круто поворачивала то в одну сторону, то в другую, тянулась вдоль бурно текущих речек и пересекала мостами, поднималась на возвышенности и спускалась с них. Контейнеровозы, самосвалы, автобусы, легковые автомашины мелькали за окнами.
Вдоль дороги, либо чуть в стороне, проплывали поселки, из труб некоторых домов шел дым. Там тепло и уют. Но не завидовала незнакомым людям. Меня не покидало радостное чувство познания нового.

Стояла глубокая сухая холодная осень. Все вокруг посерело, нахмурилось и как бы сжалось в предчувствии неотвратимо приближающееся зимы. На верху бледно-коричневых сопок виднелись редкие, скинувшие летний наряд, словно усохшие голые лиственницы, обнажившие искривленные стволы сильными северными ветрами. Острыми верхушками упирались в низкие темные стальные облака, предвещавшие скорый снег.
Ниже по склону и у самой дороги лиственниц росло больше, и они хвастались своей стройностью. На склонах некоторых сопок и в просветах между стволами выглядывали еще не улегшиеся на зиму зеленые кусты кедрового стланика, разнообразя и оживляя пейзаж.
Вид величественной и в то же время суровой действительности, окружившей нас, был потрясающим. Восхищались, по-своему красивой, но строгой в осеннем убранстве природой сразу покорившей нас навсегда.
Природа Севера была несравнима с природой «материка»!
Глядела на проплывающие за окном автобуса незнакомые, но такие завораживающие места, не похожие на те, среди которых приходилось жить раньше, и понимала, что наконец-то нашла уголок на земле, к которому стремилась с самой юности.…

9
За очередным поворотом открылся Магадан. Высокие сопки надежно окружали со всех сторон, давая выход в Нагаевскую бухту и далее в открытое море.
Въезд в город и подножия сопок густо облепили частные дома и домишки с надворными постройками, пристройками и огородами.
Вскоре увидели маленький город целиком, словно нарисованный умелой рукой на небольшом листе бумаги.
Четко обозначенная улица Ленина уходила вниз до развилки дорог, затем плавно поднималась вверх и упиралась в ажурную вышку.
Дома не выше четырех-пяти этажей с замысловатым архитектурным оформлением, окрашенные в теплые тона, тесно стояли по обеим сторонам дороги и возвышались один над другим по рельефу местности. Своеобразная застройка, а также лиственницы, приготовившиеся к зиме и тротуары, устланные большими шестигранными бетонными плитками, отличали Магадан от других городов, которые довелось видеть.
Поехали в морской порт. Поразил большим количеством огромных кораблей, стоявших на рейде и разгрузочной техники на причале. Виднелось много работающих людей, жизнь кипела ключом. Разгрузка прибывающих грузов шла полным ходом, вереницам машин не было конца.

Вернулись в центр, походили по магазинам. Радовались изобилию разнообразных товаров, продуктов.
Зашли в Городской Парк, по-осеннему пустой и печальный. Через просветы оголенных кустов и деревьев обозначились его небольшие размеры. Пожухлая трава, запутавшаяся между стволами деревьев, боязливо прижалась к земле, прихваченная первыми морозами. Опавшие листья деревьев и коричневые иголки лиственниц, старательно сметенные с дорожек, лежали небольшими кучками…
Изрядно устали, зашли в столовую «Экспресс», сели за столиком возле большого окна. Из него виднелся скверик напротив универмага «Восход» и частица улицы, идущей вверх.
Город понравился. Несмотря на глубокую осень, убравшую весь зеленый наряд, показался светлым, чистым, по-домашнему уютным. И это впечатление не изменилось на долгие годы…

Перекусили, отдохнули и автобусом вновь приехали в аэропорт. Наступил вечер. Вещи лежали нетронутыми. Примостились возле, стали дожидаться утра. Может, повезет, объявят и наш вылет.
Пассажиры собирались отдельными группами, связанными общим местом назначения. К нам стали подсаживаться попутчики. Шли нескончаемые разговоры. С интересом слушали рассказы тех, кто уже жил в Эвенске и Чайбухе. Одна из жительниц Чайбухи назвала Эвенск «белокаменным».
Возле каждой группы кучами лежали чемоданы, мешки, мешочки, корзины и с обязательной гитарой поверх – неотъемлемой спутницей всех путешественников тех лет.
Вот в центре зала кто-то из пассажиров взял гитару, ударил по струнам. И полились песни – о геологах, о тайге, о туманах, о космодроме и зеленой траве у дома, о любви, о речке Бирюсе, о снеге и ветре и звездах в ночном полете, и о том, что снова мы оторваны от дома. Не забыты и бродяга с Байкала, и Колымская трасса – Магадана душа.
Зал приутих, прекратились разговоры. Наверное, каждый из присутствующих подумал о чем-то своем сокровенном…
На ночь определились спать, кто как мог. Детей уложили на чемоданы. Сморенные сном, тоже устроились рядом на полу. Прикорнули и другие попутчики. Всем нашлось место. У окон касс оставались только хранители очереди. Сменялись через каждые два часа. На изрядно потрепанных листках ученических тетрадей или просто обрывках были написаны фамилии, названия пунктов отлета и номера рейсов. Вновь прибывающие, тут же записывались.
В шесть утра открылись окошки, выстроились согласно спискам. Нам повезло: приобрели билеты.
После девяти начали выполняться долгожданные вылеты на Кепервеем, Синегорье, Сеймчан. Объявили регистрацию и вылет на Чайбуху.
Радостно попрощались с вновь обретенными друзьями, летевшими в другие поселки, обменялись адресами и обещаниями писать и при возможности звонить.

10
В Чайбуху вылетал Ил-14.
Прошли контрольный пункт и, волоча чемоданы, вещевые мешки направились к самолету.
Расселись. Взревели моторы. Самолет пробежал по бетонке и  взмыл в небо. Аэровокзал, прямоугольники ангаров и служебных зданий по мере набора высоты стремительно начали уменьшаться, замелькали крохотные машинки бегущие по игрушечным линиям дорог. Затем все осталось где-то позади, промелькнули лесные массивы и мы оказались над едва двигавшимися навстречу сплошными голыми остроконечными сопками, уплывавшим вдаль до самого горизонта. В распадках уже лежал снег.

Через полчаса открылось Охотское море, обрамленное неприступными утесами и выступами береговой полосы. На всем пути ни одной деревушки или одинокого строения. Побережье Охотского моря скалистой пустыней расстилалось на многие сотни километров.
Сплошные тучи закрывали солнце, море выглядело черным и неспокойным. Белые буруны пробегали неровными рядами, ближе к берегу переходили в стремительно несущиеся огромные волны и ударялись в скалы, рассыпались на пенистые брызги. Обессиленные, изрядно потрепанные, медленно отступали назад, чтобы с новой силой вернуться и громадой рухнуть вновь.
Увидели неподвластное человеку бескрайнее грозное море, ощутили себя маленькими и беззащитными. Случись что, проглотит горстку людей, и не заметит, и будет все так же свирепо нападать на берег, разбиваясь вдребезги, отползать и вновь, и вновь обрушиваться многотонной массой.
Смотрела вдаль и думала: «Господи! Куда же на этот раз нас занесло? В какую глушь забираемся?»…

На подлете к месту назначения показалась ровная бетонная полоса. С одной стороны расположились видневшиеся вдали покрытые первым снегом сопки, с другой – двухэтажный аэровокзал и поселок.
Вышли из самолета, оказались во власти поздней осени, готовой в любую минуту предательски перейти в зиму.
Поеживаясь от пронизывающего порывистого ветра, забрали вещи и в сопровождении дежурной направились в здание, в тепло. Серая галька лежавшая повсюду заставила ковылять, как это делают птенцы, впервые вставшие на тоненькие лапки.
Одноэтажные дома, примостившиеся сразу за портом, выглядели неухоженными, почерневшими от времени и печальными, обреченными на пожизненное пребывание на этой земле, сиротливо прижались к скальной возвышенности, переходящей в тундру.
От постоянного ветра трепыхались чахлые голые кустики. Замерзшие бодылья полыни и пижмы с почерневшими головками цветов, обильно обрызганные грязью, дополняли унылую картину.

А зал ожидания встретил нас холодом: оказывается, отопление еще не включили. Замерзшие пассажиры терпеливо дожидались своих вылетов. Некоторые готовились провести здесь всю ночь.
Рейс на Эвенск в этот день не предусматривался. Предложили места в гостинице. С радостью согласились, надеясь на долгожданное тепло.
Гостиница располагалась в одноэтажном щитовом здании барачного типа. При входе стояли большие металлические, покрашенные в зеленый цвет бочки, заполненные водой. Стены и потолки отдавали серостью давно не ремонтированного помещения. Коричневые панели и шторы на окнах под их цвет делали все вокруг еще более неприветливым.
А холод надежно поселился и здесь. В комнате оказалось еще свежее, чем в коридоре. Не в силах согреться долго не могли заснуть. Туалетные удобства находились на улице.
Зато утром узнали, что вылет на место будет осуществлен часа через два.
Зашли в столовую, завтрак понравился: впервые попробовали блюда, приготовленные из оленины. И в дальнейшем на многие годы этот деликатесный продукт стал обычным в нашем питании. В столовой так вкусно готовили, что всякий раз, потом в будущем, бывая пролетом в Чайбухинском аэропорту, старались там отобедать…

11
В Эвенск вылетал Ан-2.
Преодолевая порывы сильного ветра, с вещами дошли до самолета, поднялись по маленькой металлической лестнице с узкими ступеньками в салон. Уселись на расположенные вдоль стен откидные сиденья, пристегнули ремни. Второй пилот поднял лестницу в салон, закрыл дверь. Заработали моторы, «Аннушка» пробежала по полосе. И мы в воздухе…
Аэропорт остался позади. Вновь оказались во власти темных, местами разреженных быстро плывущих туч. Между ними внизу проглядывало сумрачное море, его волны все так же беспокойно бились о пустынный дикий берег. Вдали на суше возвышались все те же бескрайние пики причудливых скалистых нагромождений. Над ними едва заметно плыли низкие белые плотные снежные облака, редкие просветы давали возможность солнечным лучам откуда-то сверху сверкнуть на одно мгновение по острым бокам сопок, местами припорошенных первым снегом, и исчезнуть.
Самолет сделал небольшой поворот, оставил сопки и море чуть в стороне. Впереди бледно заголубело небо. Под нами простерлась бесконечная ровная, с рыжеватыми подпалинами поверхность. Сверкали часто разбросанные блюдца озер с черно-синей, еще не замерзшей водой. По-осеннему неяркое солнце озаряло окрестности, редкие облака серебрились в лучах, отбрасывали на землю причудливые тени.
Пролетая над тундрой, увидели блеснувшую темную струившуюся, словно змея ленту реки, обрамленную яркой зеленью густо обступившего стланика. Местами бурная зауженная лесными буреломами, зажатая узкими скалистыми берегами, а местами, широко разлившаяся, а то и разделенная на водные рукава бесчисленным количеством песчаных островов. Свое начало брала где-то далеко за пределами видневшихся сопок, извилисто разрезала поверхность тундры, впадала в море. Сбросившие листву большие деревья, развесистые кусты и мелкие кустарники шли от самой воды, покрывали острова, склоны пологих и крутых высоких берегов.

Параллельно реке на выходе к морю показалась ровная полоса аэродрома, к ней вплотную по всей длине подступали улицы с маленькими квадратиками домов и тремя котельными. Из высоких труб клочьями вылетал дым и низко стелился над поселком. Там внизу, наверное, ветрено и холодно.

Это и есть долгожданный Эвенск! С высоты показался крошечным и одиноким, приютившимся на краю земли среди огромного пространства сопок, пустынного безбрежного моря и тундры, которая отступала километра  на два от реки и тянулась дальше по взгорью до бесконечности…
Самолет пролетел над поселком, направился в сторону моря, нырнул в нависшие над водой тучи, непрерывно шевелившиеся, словно живые, сделал полукруг и пошел на посадку.
Колеса коснулись гравийного покрытия, начинавшегося от берега моря. Солнце, еще светившее над тундрой, здесь неожиданно исчезло. На земле, куда опустились, стоял полумрак. Налетевший шквалистый ветер попытался оторвать самолет, но «Аннушка» устояла.
Несколько минут нас мотало из стороны в сторону, трясло, как на стиральной доске. Катились и оставляли за собой сплошную стену пыли. Остановились на краю полосы упершейся в тундру. Самолет развернулся и стал медленно приближаться к низкому зданию аэропорта. Пыль, несшаяся вслед, теперь нападала спереди, порывы ветра усиливали ее ярость и бросали в иллюминаторы. Окружающая местность едва проглядывалась…

Вдруг за одно мгновение со стороны моря наползло что-то большое, мрачное и кипящее, подгоняемое бешеным ураганом, закрыло небо и пространство над поселком. На фоне черноты закружились в диком танце снежинки, цеплялись, друг за друга, превращались в белые огромные вихри, оставляли за собой мрак и темень.
Все это месиво стало стремительно приближаться к аэропорту. Дежурные, встречавшие самолет, почти бежали к нам, с трудом преодолевали порывы ветра, прятали лица в воротники пальто от внезапно обрушившейся на них бури. Прихваченная морозом трава по бокам летного поля беспомощно пригибалась к самой земле…
Стало не по себе. Такую переменчивую и бешеную погоду видели впервые. Наконец самолет остановился и дал возможность оглядеться вокруг. Полоса, аэропорт, гравийное покрытие, строения и дома были серыми, однотонными и безликими. Вдобавок ко всему – вокруг ни единого деревца
Глядела в недоумении. Появился вопрос:
– А где же «белокаменный поселок», про который говорила чайбухинка еще в Магадане?…
И впервые, за многие неоднократные высадки на новых местах, со страхом сказала мужу:
– Не буду выходить! Возвращаюсь обратно.
На что тот, улыбаясь, спокойно констатировал:
– Ты же сама хотела этого. Да и денег на обратный путь нет.
Он был прав. Надо выгружаться. Спустились по трапу, ступили на такую же серую гальку, как и в Чайбухинском порту. Она здесь была повсюду. Стало быть, надо начинать учиться ходить по ней. Один Бог знает, сколько придется топтать эту землю. Скорее всего, долго! По договору должны отработать два года, только потом, если не приживемся, можно будет поискать место получше…

12
Мы прижились! Хотя поначалу райцентр встретил еще более неприветливо, чем Чайбуха. На ближних сопках за рекой виднелся снег. Хиус насквозь продувал одежды, забирая от тел последнее тепло, порывы временами достигали такой силы, что едва удерживались на ногах. Снежная масса то редко, то густо летавшая вокруг, больно бросалась в лицо, попадала за воротник и в рукава. Руки без перчаток окостеневали.
Стояли возле своих вещей – потерянные, одинокие на самом краю земли, куда еще совсем недавно пригоняли людей насильно. А мы-то приехали добровольно! Я сникла. А вокруг суетились наши попутчики, несли вещи, их радостно приветствовали встречающие. Никто не обращал внимания на внезапно переменившуюся погоду.

Наконец-то встретили и нас. Помогли донести вещи до общежития строителей, находившееся в центре поселка, рядом с портом. Это оказался длинный барак с большим коридором, с комнатами по обеим сторонам.
Двери и панели отсвечивали ядовитой темно- синей краской. При входе стояли бочки с водой. В нос ударил специфический запах очень старого, гниющего помещения, насквозь пропитанного плесенью, канализацией, застоялой водой, вперемешку с приготовляемой из всевозможных продуктов пищей. (Потом запах невообразимого «букета» многие годы преследовал меня). Туалетные удобства на улице. Как в дальнейшем выяснили, такие общежития находились во многих организациях. И через их «чистилища» проходили все приезжающие.

В одной из комнат предстояло нам жить. Комендант щелкнула выключателем, на потолке вспыхнула засиженная мухами лампочка, торчащая из патрона, тускло осветила больших коричневых тараканов, бросившихся врассыпную по темным панелям. Махнула по стене тряпкой, насекомые ускорили бег и юркнули в щели.
Неровные потолки и стены покрывал слой застарелой копоти. Единственное окно из кусочков стекла едва выделялось на фоне стены и от плотной пыли между рамами не пропускало с улицы свет быстро угасавшего дня.
Когда-то крашенные, а теперь «замытые» деревянные полы со скрипом прогибались от каждого шага. Вдоль стен стояло три металлических койки со свернутыми, видавшими виды матрасами. Старый обшарпанный стол с электроплиткой, две табуретки – все убранство.
Но в комнате было тепло, и мы, отбросив уныние, охватившее вначале, сбегали с мужем в магазин, наскоро поджарили мясо, поужинали и спокойно уснули.

Утром, благо контора рядом, оформились на работу, активно включились в жизнь поселка. Я стала работать начальником планового отдела. Муж устроился бульдозеристом на стройку. Сын пошел в школу, дочка – в садик …
И потекла наша жизнь. Первое гнетущее впечатление, оставшееся от высадки на эвенскую землю, вскоре рассеялось. Стало нравиться на новом месте. Ведь были молодые, здоровые и трудности преодолевали легко. Нам предстояло прожить здесь уйму времени, по сути, целую жизнь и испытать много счастливых минут…

13
Попали в самый расцвет поселка, в пору бурной его застройки. А планы были просто грандиозные. От них дух захватывало. Радовались, что здесь можно работать и работать, не только нам, но и детям и будущим внукам…
Приезжали все новые люди, в основном молодежь. Утром поселок оживал от спешащих на работу. Одних только строителей более трехсот. А еще представители других профессий – рыбообработчики, рыбаки, геологи, механизаторы, летчики, работники быткомбината и райпо, педагоги, врачи.
Население оседало в основном семейное, с детьми. Каждое утро родители шли на работу, попутно вели за ручки или везли в колясках, либо на санках в садики и ясли своих чад, а вечером забирали домой. Старшие ватагами торопились в школу.

Шум от работавших двигателей машин, тракторов, бульдозеров, автокранов и вездеходов разносился повсюду. Взлетавшие и садившиеся многочисленные самолеты и вертолеты отлично вписывались в общий ритм жизни поселка.
Связь с миром казалась прочной, и живущие здесь не замечали, что на многие сотни километров их окружает огромное безлюдное пространство – и с суши, и с моря.
На море в период летней навигации сосредотачивалось большое количество техники. На рейде стояли морские суда, от них бойко бегали катера с плашкоутами. Самосвалы, грузовые автомашины перевозили грузы на склады…

Заработал на всю мощь цех по изготовлению сборных железобетонных изделий и керамзитовая установка, позволившие начать изготовление на месте конструкций и стеновых материалов. Началось строительство цеха панельного домостроения…
Выросла геологическая экспедиция с тысячью работниками. Двухэтажная контора быстро заполнилась управленцами, геологами и полевиками, которые весной несколькими десятками партий и участков отправлялись на поиски новых месторождений. Работа велась до глубокой осени. По возвращении до самой весны обрабатывали данные, полученные во время работы в «поле».
В короткий срок заселился геологический городок. Там создалась присущая только геологам особая атмосфера братства.
В палисадниках вокруг двухэтажных деревянных домов, оштукатуренных и окрашенных в светлые тона, прижились белоствольные березы, лиственницы, становившиеся летом красавицами. Кусты рябины радовали весной – белыми глазастыми цветами, поздней осенью – бордово-оранжевыми, с зеленью листьями и красными гроздьями ягод.
Дороги и тротуары городка, построенного на берегу болотистого ручья Безымянного забетонировали. На небольшой площади у домов на каждый Новый год устанавливали нарядную елку. И в этот период открыли месторождения драгоценных металлов на Старте, Ирбычане, Кубаке.
Дорог не существовало. Колонны машин перевозили большое количество грузов – продукты, промышленные товары, строительные материалы, механизмы, оборудование только по зимнику
Правда, в летний период отдельные смельчаки добирались на машинах и вездеходах до некоторых участков по бурным, коварным речкам, горным ущельям и сопкам.
Однако основным транспортом летом все же являлись вертолеты. Перевозили людей и грузы далеко вглубь района, одновременно обслуживая и тундровое население оленеводов.
Оленей в стадах было много. Несколько бригад, кочующих по бескрайним просторам тундры, в наступавшие морозы пригоняли стада для забоя к каралям, расположенным в десяти километрах. Оленей забивали десятками тысяч. Жители поселка знали вкус не только оленьего мяса, но и оленьих языков, печени, сердца и грудинки…
Жизнь в поселке кипела. С работы наскоро бежали в веселую толчею магазинов. Их окна приветливо светились в вечернем зимнем сумраке, очень рано опускавшемся на северную землю.
Витрины ломились от всевозможных продуктов. Местный пищецех выпускал колбасу из оленьего мяса, газированные напитки, квас, молочные продукты. Правда, таких деликатесов, как сейчас, не видели. Да и не знали тогда об их существовании и не претендовали на большее…

14
К первому Новому году получили квартиру. Обзавелись хорошими надежными друзьями. Почти каждый вечер бегали в кино, перед этим отстаивали очередь за билетами – клуб не вмещал всех желающих. Телевидение отсутствовало, но к этому относились спокойно. Зато в поселке имелась богатая библиотека, приходили туда, набирали десятки книг, уносили домой, и читали, читали запоем…
Заработали первый отпуск, почувствовали более свободными, три месяца жили в свое удовольствие, побывали на Юге, навестили всех родственников, вернулись и стали зарабатывать следующий…
Купили машину. Теперь прилетали на «материк» и имели возможность бывать там, куда вела хорошая автодорога.
Правда, неудобства сопровождали на каждом шагу. И бензин приходилось в багажнике возить канистрами, и заправляли нас с нежеланием, агрессивно, не так как, сейчас. Обслуживание было – ужаснее не придумаешь.
Дороги, указанные в атласе как асфальтированные на деле оказывались сплошной глиной и бездорожьем на десятки и сотни километров.
Ночевать приходилось, где застанет ночь – в палатке в степи при дороге, или возле поста ГАИ, или возле кампании дальнобойщиков, или на берегу речушки.
Но это только больше подзадоривало, и каждый отпуск, преодолевая препятствия, продолжали колесить по стране.
Такие поездки очень любила. Нежилась теплым летним вечером возле едва тлеющего костерка, освещающего только нас – меня, мужа и наших детей.
Страха во время путешествий не испытывали. То ли на самом деле на дорогах не грабили и не убивали, то ли подобная информация просто не доходила…

15
Из Эвенска никуда не тянуло, поняли, что это наш причал, здесь родная земля – для нас, наших детей и будущих внуков…
А поселок все молодел. Росли новые двух-, трех, и пятиэтажные дома. Строились магазины, детские и лечебные учреждения. Бетонировались дороги. Насаждались деревья, кустарники. Районный центр и впрямь становился «белокаменным».
Появилась «Орбита». Сдали в эксплуатацию пристройку к клубу, вместимость зрительного зала выросла в четыре раза.
Взялись за взлетно-посадочную полосу. В перспективе здесь должны были приземляться современные авиалайнеры. На отсыпку полотна завезли огромные бульдозеры, экскаваторы, МАЗы, КАМАЗы. Работа продолжалась более четырех лет…
Во время праздничных демонстраций улица Победы от берега моря до площади, где перед «белым домом» вот уже пятьдесят с лишним лет стоит памятник Ленину, заполнялась веселыми счастливыми, полными жизни и радости людьми, идущими в колоннах своих предприятий.
Проходили мимо установленных трибун, украшенных красным кумачом, заполненных руководителями райкома партии, райисполкома, представителями комсомола, передовиками производств.
Громкоговорители возвещали о победах людей в работе. Слышались здравицы, прославляющие партию и руководителя ее, в зависимости от того, кто в данный момент находился у власти. Портреты разных высокопоставленных лиц виднелись повсюду и в большом количестве. Разноцветные стяги и флаги, бумажные цветы виднелись повсюду.
Конечно, чувствовали какую-то фальшь и комизм, даже пошучивали по этому поводу, но относились как к должному.
Нам нравилось отмечать дни седьмого ноября, первого и девятого мая. Эти праздники очень ждали, готовились к ним.
По окончании шествий люди подолгу оставались на площади, не расходились, общались друг с другом, радовались встречам, не обращали внимания на северный ветер, а то и на вьюгу. По возвращении домой часов с трех продолжалась встреча друзей уже за праздничными столами…

16
Я уже работала начальником производственного отдела, муж перешел работать в экспедицию механиком. Его давно звали по имени-отчеству, а последнее время все больше называли просто Петровичем. К сорока годам стал статным мужчиной – здоровым, сильным, красивым, общительным, в меру остроумным, душой любой компании. Помимо наших общих знакомых приобрел много и личных друзей. Нравился женщинам, и они ему были небезразличны. Но я была в нем уверена. Ведь женщина, испытывающая взаимную любовь, почувствует перемены.
Часто ездил в командировки по участкам экспедиции и на «материк», но всегда торопился домой ко мне и детям.
Дни без него меркли. Не понимала женщин, радовавшихся отъезду куда-либо своих мужей. Я не радовалась. И когда, возвращалась с работы и видела на кухне свет, сердце от радости начинало биться сильнее: «Он дома».
Входила в квартиру, видела такого родного и близкого, понимала, как его не хватало! От его присутствия в доме становилось уютно. Сама таяла под пристальным взглядом его синих внимательных глаз. Только он так умел смотреть на меня. Когда был дома, просыпалась от чувства полного нескончаемого счастья, душевного покоя. И пусть за стенами, на улице бушует вьюга или льет беспросветный дождь – дети спят в своих комнатах, дома тепло, тихо, надежно под крылышком этого человека…. Более пятнадцати лет пролетели, как один день…

Уехал в очередной раз на Старт, не возвращался целых три месяца. По телефону объяснял, что много работы. Начала беспокоиться. Некоторые из друзей, как бы шутя, стали поговаривать:
– Смотри, потеряешь мужика. Слетай сама к нему, узнай, в чем дело.
Отмалчивалась. Никуда не полетела, но все же обратилась к начальнику экспедиции с просьбой об отзыве из командировки. Муж прилетел, пришел домой. Взглянула, и сразу поняла: влюбился.
Не представляла жизни без него и так испугалась за себя, что про него самого и не подумала. А каково же было ему? Он не просил ни о чем. Поняла: дальнейшее зависит только от меня. Скажи я: «Иди к ней», ушел бы. Не сказала – остался с нами…

Но через некоторое время эти переживания отошли на задний план, их сменил страх перед неизбежным. Жителей поселка стали потрясать смерти молодых геологов, проходчиков и рабочих, в недалеком прошлом работавших на Ирбычане. Диагноз один – рак. Точных сведений не было, но дошли слухи – в одной из штолен якобы обнаружен уран. В срочном порядке ее законсервировали. Муж тоже часто бывал там…
А у него начались неприятности на работе, на время заслонившие ирбычанскую. В дороге скоропостижно скончался водитель автомашины «УРАЛ». Мужа обвинили в том, что выпустил шофера в рейс без освидетельствования медсестры. В течение двух лет вызывали то к следователю, то к приезжающим членам комиссий. В итоге признали невиновным и оставили в покое. Из экспедиции ушел, стал работать механиком гаража в Сельхозтехнике...

17
Однажды почувствовал боль, обратился в поликлинику. Узнала о самом страшном. Видать, организм мужа оказался крепче, чем у тех, молодых, но болезнь все же настигла и его…
В ночь перед операцией молилась. На рассвете забылась. Вдруг увидела, и это не было сном, – над окном в сияющем свете во всем белом – седого старца, с рукой, приподнятой для наложения креста. Увидела мужа, лежащего вроде бы на каталке до подбородка закрытого простыней, спускавшейся на пол. Очнулась, подумала, что старец благословляет на операцию, немного успокоилась…
Днем пошла в церковь и на коленях просила Николу Чудотворца не дать ему умереть и дать прожить еще хотя бы год. Почему-то тогда показалось год – это так много.
Никола Чудотворец внял моим безумным просьбам и отпустил ему ровно год. Но какой!.. Мужественно переносил боль и осознание неизбежности смерти. Я не видела гнева в его глазах. Наоборот, постоянно подбадривал меня…
Вспомнила, что года два назад дальний родственник, страдая такой же болезнью, не вытерпел очередного приступа боли, повесился. Попросила мужа, чтобы и в мыслях не держал такого, а я постараюсь вылечить. Он верил мне. Или делал вид? А что я могла?.. Но слово мне дал…. Боли становились все нестерпимее. Обезболивающие ставила Лена, потом, научилась и я. После очередной инъекции, когда боль отпустила, тихо промолвил:
– Зря дал обещание.
Сначала не поняла, но потом вспомнила. Видела его страдания, и пожалела, что неосознанно навязала свою волю. Правда ему ничего не сказала…

В последний день, утром сказал мне, что прилетала большая белая птица и смотрела на него через окно. Спросил: «Ты за мной?» Та в знак согласия кивнула головой и улетела. У меня оборвалось сердце, но бодрым голосом сказала:
– Что ты! Птицу видеть – к жизни. – Глянул с надеждой на меня…
Ворвался в память и мой сон, привидевшийся этой ночью. Будто идем по берегу сильно разлившегося стремительного и бурного ручья Безымянного. Он в нарядном синем костюме – здоровый, красивый. И нужно перейти на другую сторону. Через ручей переброшена дощечка, а чуть пониже другая. Говорит:
– Пройду здесь по этой дощечке, а ты иди на ту.
Видела, как перешел, и побежала скорее к другой, не теряя из виду. Но когда переходила, внимание отвлеклось на дощечку, еле державшуюся под напором воды. Перешла, подняла взгляд, но нигде его не увидела. Сколько ни бегала, ни металась по берегу, так и не нашла. Ушел…

Когда последний раз в пять часов вечера ставила укол, сказал:
– Не суетись. Посиди со мной. Теперь все! Больше уже не выкарабкаюсь,… Ты знаешь, а ведь самое страшное наказание, которое уготовил Господь для человека – это смерть. За что же он так рано наказал меня?.. – затем помолчал, глянул своим особенным взглядом, взял мои руки в свои, тихо сказал:
– А вообще-то я со всем смирился, и смерти уже не боюсь. Но мне жаль тебя.
Присела к нему на кровать, обняла, прижала голову к своей груди и сказала:
– Бедный страдалец. Как же помочь тебе?
Он был в полном сознании, приник ко мне, затих и перестал дышать…
Когда его перенесли в зал и положили на скамью, прикрыли белой простыней, и она свесилась до пола, вспомнила видение перед операцией. И только сейчас поняла, о чем тогда хотел известить белый старец…

18
Муж был самым дорогим человеком. Его не стало. В мгновение оказалась в другой жизни, которую теперь должна прожить до конца дней без него. С его смертью разом померкло все вокруг, в сердце поселилась невыносимая пустота, страх и тревога с еще большей силой набросились и придавили так, что порой становилось невыносимо дышать.
Дети, внуки были рядом, но их перестала чувствовать, присутствия не ощущала, они для меня перестали существовать. Смысл жизни потерялся. Утратила реальность. Вообще не жила, это была не я. Только чувствовала, что во мне и вокруг сплошная, всеобъемлющая боль: такая цепкая, липкая, черная, непомерно огромная и только моя. Ложилась с этой болью, забываясь коротким неспокойным сном, и просыпалась с нею…

Дни проходили в анализе последних двух лет, в анализе этого года, месяцев болезни и его последнего часа. Все вспоминала, ругала себя, если сомневалась, правильно ли поступила тогда-то, а вот если б сделала иначе, то, может быть, он и не умер.
Приходила в голову мысль и о том, что зря тогда не отпустила к последней его любви. Может, остался бы жить. Пусть не со мной, но я бы знала, что где-то на свете есть он, ходит по земле, дышит, живет…
Здравый смысл отодвинулся куда-то на второй план. Продолжала копаться в прошлом, делала себе страшно больно. Слишком мало времени прошло,  оголенное израненное сознание не успело еще притупиться.
И только сейчас до меня дошло, почему ему, умирающему стало жаль меня – здоровую, остающуюся жить. Поняла, когда ощутила гнетущую силу одиночества, боль потери дорогого человека.
Ему, по-видимому, уже все равно, а мне досталась участь помнить всегда и скорбеть, мучаясь какой-то виной и запоздалым раскаянием…

Как теперь жить без него, когда был каменной стеной, за которой жила прочно, надежно, защищено, обласканная его любовью? С ним чувствовала себя настоящей женщиной. Любые трудности всегда отступали от нас…. Думала, что так будет вечно…
К сожалению, ничего вечного в нашем мире нет, и только Бог знает, что каждого ожидает в будущем. Какие бури, какие напасти, какие утраты. Наверное, это и хорошо, что не знаем грядущего…
Слышала где-то такие слова: настоящее не наше, а будущее не дается даже во сне; прошедшее – вот наша собственность, и даже вечность не может отменить ни одной радости, которое дало нам летящее мгновение…
А если бы я знала будущее, разве бы ощутила сполна силу счастья быть с любимым человеком? Могла ли в полной мере прожить молодость, казавшуюся бесконечной и вечной, и смело позволила себе справиться со всеми трудностями, неустроенностью в необжитых местах, куда не раз забрасывала судьба. Разве бы хватило меня на  ту жизнь, которую прожила?..
А теперь без него осталась незащищенной, потерянной, слабой…
Однажды, рано утром очнулась от холода. Не помнила, как оказалась на могиле, и только тогда окончательно поняла, что его больше нет…

19
Время неумолимо идет вперед. Вышла на работу. Правда слабо соображала, что делаю…
Как-то в кабинет зашел прилетевший с отчетом начальник Чайбухинского строительного участка Анатолий Прокопьевич – в возрасте чуть более пятидесяти лет, красивый, рослый мужчина, с густой седой шевелюрой. Был нашим общим другом. Увидел, в каком состоянии, сказал:
– Знаешь, никому не рассказывал, но тебе расскажу, хотя старое ворошить – тепла в сердце не прибавится, – помолчал какое-то время, продолжил:
– Ведь никто не знает заранее, какую ношу поднимет. Тоже был счастлив безмерно, пока не потерял любимую жену. Жили в Хабаровске. Работал прорабом на стройке, она на мясокомбинате. В ночной смене попала в мясорубку. Похоронил. Осталась шестилетняя дочка. Жить не хотел. Однажды очнулся на могиле с петлей на шее, и тут нашло прозрение: «Что же делаю? Хватит. Ведь дочь поднимать надо»…. За два дня собрался и уехал сюда. Таким образом, оказался в Чайбухе. Через год привез женщину. Любви нет, но благодарен ей за дочку. Вместе поставили на ноги. Теперь и внук растет… – молча посидел, а потом сказал слова, которые запомнила навсегда: – Знаешь, пересиль себя! Надо жить дальше. Ведь прожитое прошлое принадлежит тебе. Так просто отбросить нет возможности…. Лишь можно осторожно запаковать в хрустящую обертку, бережно положить на самую дальнюю полочку памяти и стараться не разворачивать упаковку, зная,… что будет шуршать… и тревожить.
Положил свою теплую сильную ладонь на мои руки, заглянул в глаза и тихо сказал: – Так запакуй свое горе в хрустящую обертку, не разворачивай. Хорошо?..

Умом понимала – надо оставить воспоминания и немедленно прекратить копаться в памяти, но сил не было все забыть и отбросить.
На сорок дней пришли на кладбище. Не помня себя, упала на могилу и закричала:
– Возьми к себе.
Лена, несмотря на малый рост и тщедушное телосложение, с какой-то нечеловеческой силой схватила, поставила на ноги:
– Ты что, сдурела? Он возьмет, не сомневайся. Но ты посмотри на своих детей. И так наполовину осиротели. Хочешь полными сиротами сделать?
Дети стояли, прижавшись, друг к другу, ведь взрослые уже, но такие несчастные и испуганные. Опомнилась: «Что делаю? Ведь они привыкли видеть во мне опору, сильную женщину, маму, способную решать самые сложные жизненные проблемы, а тут увидели слабую, неприкаянную и совсем чужую»…

20
Но побороть себя так и не смогла. Тогда обратилась в больницу. Стала получать горстями таблетки, уколы, лишавшие нормального восприятия окружающей действительности. Навещали знакомые, сослуживцы и дети, но все проходило мимо сознания, не оставляя следа…
Лена тоже приходила проведать, уговаривала, ругала, стыдила, старалась достучаться до парализованной горем души. А мне было все безразлично…

Отходила от лекарств, наведывалась домой помыться, сменить одежду. В одно из таких посещений зашла Лена. Глянула на меня, с горечью в голосе спросила:
– Ты, что на двадцать третий километр захотела?.. – после паузы продолжила:
– В таком состоянии запросто упекут. И что же, выйдя оттуда, будешь делать? Пятно этого заведения останется на всю жизнь. Ну, встряхнись же. Неужели ничто не интересует? Ведь у тебя дети, внуки. И для себя надо продолжать жить и работать. А кому ты такая будешь, нужна? – сказала, потом включила свет в прихожей, подвела к зеркалу и сказала: – Смотри, смотри внимательно. Кого там видишь?..

Взглянула на отражение и в моем сознании, будто что-то произошло. Вдруг вынырнула из небытия и вошла в реальную действительность, до этого времени мною не ощущаемую. Приблизила лицо к зеркалу, внимательно посмотрела, и впервые за все время пришла в ужас. На меня, выискивая кого-то, смотрели пустые потускневшие глаза; лицо посерело, стало одутловатым, волосы свисали серыми спутанными прядями. Показалось, что кто-то чужой отражается. Оглянулась, но за мной никого не было. По спине пробежал холодок.
Последними усилиями собрала истерзанную страданиями волю, выползшую откуда-то из глубины подсознания, и с большим трудом разорвала цепкие тенета лекарств, окутывавших меня все последнее время. Постаралась сосредоточиться и вникнуть в суть происходящего и понять, что в зеркале – это я…. Осознала. И за много дней осмысленно спросила себя: «Чем это я занимаюсь?» И вдруг с каким-то вызовом самой себе, впервые нормально задала вопрос: «Неужели не справлюсь?» Подумала, решительно тряхнула головой, поставила перед собой задачу: «Возьму сейчас нагрею воды, хорошенько помоюсь, позвоню в больницу, пусть не ждут».

Лена каким-то седьмым чувством поняла мое состояние, сказала: – Ну, вот и молодец. Давай мойся, а я пока приготовлю ужин.
После мытья почувствовала себя обновленной. Вдруг стало приятно ощущать чистое тело. Светлые волосы, уж никак не серые, спускались чистыми ласковыми прядками на шею и чуть щекотали. В свежей одежде и мягком халатике охватило какое-то чувство навроде блаженства, и это понравилось. Пробегала мимо зеркала, бросала взгляды на отражение, и все больше узнавала себя. Соседочка поглядывала и понимающе улыбалась.
За ужином говорили, говорили. И как после долгого отсутствия наконец-то вернувшись, начала удивляться, слушать о разных ничего незначащих новостях и событиях. Оказывается все время жила здесь, но их, пусть незначительных, не знала, они проходили мимо, не трогали, не задевали, а сейчас как-то стало даже чуть интересно…

21
Больше в больницу не пошла. Возвращалась к нормальной жизни тяжело, долго, но всегда знала, что рядом есть надежные друзья, такие как Лена и Леня…
Стала оттаивать и приходить в себя. Наконец-то вспомнила и про детей и внуков. Их очень любил муж. Да ведь и я их любила. Двое внуков, дети сына, являлись продолжателями его рода и фамилии. Внучку, дочку дочери очень любил и за ее большущие глаза, ласково называл: «Мой большеглазик» и «мой глазастик». В сердце стало появляться тепло, физически ощущала. Из мрака отчаяния все чаще проскальзывало просветление. Чувствовала, как медленно оживаю…. С головой окунулась в дела детей и снова, уже осмысленно, начала работать…
Нестерпимая боль потери и одиночества стала затухать, реже обрушиваться страшной тоской, еще недавно застилавшей весь белый свет. Занималась разными делами, хлопотала по дому или находилась на работе, но всегда была на чеку и старалась не шуршать хрустящей бумагой, в которую тщательно запаковала свое горе и печаль. И это начало удаваться…. И поняла, что нет боли, которая бы не прошла, иначе невозможно было бы жить…
Изредка вижу во сне, что муж здоровый и живет где-то далеко, иногда приезжает, приходит, но такой чужой и старается скорее уйти, а я думаю: «Ну и ладно, пусть не с нами. Сама хотела, чтобы он хоть так, но жил». Просыпаюсь и чувствую, что это лишь сон, и тогда жалость к нему и тоска опять начинает обнимать своими цепкими лапами, и снова неимоверными усилиями стараюсь от них избавиться…


Часть 2

1
Опять собрала всю волю, приостановила воспоминания прошлого и вернулась в субботний вечер…
Как раз уже и стол был накрыт. Плотно поужинали, время было позднее, а я, целый день, работала на огороде, очень проголодалась. За ужином и бесконечными разговорами засиделись.
Время было три часа ночи, на улице светло, как днем, а впереди выходной. Леня предложил взять удочки и половить камбалу, клевавшую прямо с борта полузатонувшего, на одну третью часть затянутого песком плашкоута напротив бетонки, идущей от памятника Ленину к пологому берегу моря в метрах двадцати при приливе и в «бесконечность» при отливе. Во время приливов почти до самых бортов заливается морской водой, и тогда видна только половина покосившейся в сторону моря палубы. Во время отливов оставшаяся часть над песком становиться сухой, открывает проржавевшие металлические бока и лестницу, по ней можно подняться наверх. Сейчас только начался отлив, и судно с одной стороны еще находится в воде, где и можно заняться рыбалкой…
Плашкоут является как бы визитной карточкой нашего поселка.
Баржа исписана масляной краской – выпускники школы запечатлевают: выпуск такой-то, имена, фамилии и клички. Постепенно даты и надписи предыдущих годов покрываются датами и надписями вновь приходящих и уходящих в жизнь. И это повторяется много лет…

2
Занялись сбором – прихватили удочки, приманку из старых запасов прошлогодней икры и хорошую закуску из колбасы, отварного и вяленого оленьего мяса, огурцов – как свежих, так и консервированных в банках, хлеба, нескольких головок лука, большого куска сала, посоленного с чесночком, его при надобности удобно поджарить на костерке. Пара бутылок водки не отяготила.
На улице увидели прогуливающихся по бетонке людей, несмотря на то, что злые комары нападали назойливыми тучами. Наверное, наверстывали упущенные дни, когда из-за холода те редко появлялись в таком количестве им на съедение.
На берегу недалеко от плашкоута человек пять копошились возле довольно-таки древней дюралевой моторки. С ними двое детей лет по шести и молодая симпатичная женщина.
В ленивой позе на плашкоуте застыли рыбаки: видать, давненько не клевало. Леня пошел к лодке поздороваться (общительностью в дядьку), в друзьях весь поселок и прилегающие села.
Поговорил о чем-то с мужиками, махнул нам рукой. Когда оказались возле, предложил прокатиться по морю, порыбачить на ставниках, пособирать чаячьих яиц, нарвать дикого лука, и вообще посмотреть красивые места Тайночки. Это в километрах двадцати по берегу.

Обычно очень боюсь моря!
Даже когда, нахожусь на берегу и вижу проплывающую лодку, появляется чувство страха за тех, кто там, не говоря уже о себе самой.
Тем более со мной на воде всегда что-то случается.
Первый раз с лодкой утащило сильное течение Ангары, когда мне было лет восемь. Сидела в лодке, привязанной к столбу причала, и раскачивала изо всей силы. Узел развязался, течение подхватило, вынесло на середину, оказалась во власти реки. Вцепилась в борт суденышка, боялась шелохнуться. Посудину заметили с берега и сообщили отцу. Снарядили погоню, догнали километров через пять. С тех пор побаивалась Ангары.
Но когда переехали жить на Енисей, уже в возрасте четырнадцати лет вместе с подружкой стала одной из первых купаться во время весеннего ледохода. И хватило же ума бросаться с берега в просветы между льдинами, доплывать до заранее намеченной цели и возвращаться обратно. В один из заплывов накрыло льдиной, но не растерялась, открыла в воде глаза, стала выискивать светлые пятна. Увидела, рванулась к одному, вынырнула, глотнула воздуха. Изредка появлявшиеся спасатели в этот период вылавливали отчаянных купальщиков. На мое счастье оказались поблизости и вытащили из воды.
А потом через несколько недель, уже летом, к берегу подогнали плоты. Приходили купаться и ныряли с рулевых весел. Старались прыгнуть подальше от края плота. При очередной попытке скользнула нога, прыжок получился коротким. Вмиг затянуло под плот. Сколько там не сопротивлялась, затаскивало все дальше. Устала бороться и захлебываясь, подумала, что уже не выбраться, но тут кто-то схватил за волосы и вытянул на поверхность. Это были рабочие-плотогоны. Когда пришла в себя, один из них сказал:
– Ты, девка, наверное, в рубашке родилась, или у тебя очень заботливый Ангел-хранитель. На твое счастье только что развязали бревна в этом месте, а Витек начал багром подталкивать их к берегу и увидел мелькнувшие волосы. Он-то и выдернул. Теперь считай, что крестный отец…
 Как и все мои сверстники, была неверующей комсомолкой, но все же задумалась над словами спасителя и почему-то впервые поверила, что имею личного Ангела-хранителя. Выстроив друг за другом ранее происходившие случайности, где каким-то чудесным образом не погибала, избегала увечий, начиная с самого детства, еще более убедилась в его постоянном присутствии, и в будущем это подтверждалось не раз. Но воды  все же опасалась…

3
Вот почему сначала долго не соглашалась плыть на этом утлом суденышке, но Лена все подталкивала в бок и шептала:
– Поедем, поедем – видишь: даже детей берут.
Будто бы нашло оцепенение, взглянула на детей, подумала: «Коль и они плывут, значит, родители уверены в безопасности». Согласилась.
Начали затаскивать в лодку вещи. В радостном приподнятом настроении уселись. Кто-то из мужчин оттолкнулся от берега. Бодреньким голоском залился, установленный на корме движок, стремительно понеслись…

Опомнилась и сообразила, что сижу в лодке и плыву по морю, где-то метров за триста от берега. Подумала со страхом: «Что же наделала? Ведь под нами глубина, наверное, несколько сотен метров, а вода холодная и черная, как бездна».
Берег стремительно удалялся. Оказались во власти стихии. А наше море шутить не любит, особенно с теми, кто так, как мы, бездумно и бесшабашно двинулись в путь сбитые с толку теплом и серебряным светом белой ночи. С такими море поступает жестоко…
Сразу в мыслях промелькнула трагедия семьи Юли Никифоровой. Почему-то всегда об этом вспоминаю, когда бываю на берегу. Сейчас же сама, попала в жуткую ситуацию.
Юля приехала раньше меня на год. Работала начальником производственного отдела строительной организации, где и я по приезде стала  работать. Родом из Кривого Рога, прибыла сюда вместе с трехлетним сыном после трагической гибели мужа. Тот разбился на мотоцикле. В этом году отпраздновала тридцатилетие. Познакомилась с хорошим парнем Сашей – электриком нашей организации. Вскоре поженились – состоялась чудесная пара. От души радовались их счастью.
По весне в гости приехали отец и восемнадцатилетний брат. Как раз в разгар ловли крабов. Охотники добирались до скалистых берегов на лодке, ставили краболовки, а на следующий день снимали улов. Саше в этом вопросе не было равных. Решил показать свою удаль тестю и свояку. А накануне изрядно выпили за встречу и еще не совсем протрезвели. Почему-то считается, что встреча родственников и друзей должна сопровождаться обильным застольем и обязательно с водкой. Ведь под нее, проклятую, так хорошо идут все северные деликатесы!..

В воскресное утро солнце ласково пригревало. Под лучами яркой синевой посверкивала гладь моря. На рейде стояли морские суда, у берега на ленивых волнах качались катера и плашкоуты.
 Присутствовало много людей. Кто готовил лодки, кто торопился с вахты, а кто просто пришел поглазеть. Жители устали от зимней стужи и радовались теплым солнечным дням конца апреля, с удовольствием прогуливались по бетонке, останавливались, наблюдали.
На крабовые места шло несколько лодок. Первыми отплыли Саша и родственники. Юля с сыном их провожали…

Суденышки хорошо были видны с берега, когда показалась группа белух – китообразных животных белого окраса: две большие самки длиной метра по три с  детенышами – от полутора до двух метров. Игривостью и безобидностью напоминают дельфинов. Белухи, видимо тоже радовались теплому деньку, друг за другом выныривали до половины туловища из воды и с огромной силой плюхались обратно. Фиолетово-розово-голубые прозрачные брызги разлетались в разные стороны.
Поселяне любовались чудом природы с берега, а в море Саша решил ближе показать красоту Направил лодку к резвящимся животным. Оказавшись в нескольких метрах, краболовы не предполагали последствий. Трагедия произошла за считанные секунды у всех на виду. Один из любопытных детенышей, величиной чуть не вполовину посудины, поднырнул под нее. Та взметнулась над водой, накренилась, перевернулась, накрыла Сашу и спутников.
С ближних лодок рыбаки ринулись на помощь, надеясь, что те успеют вынырнуть. Но минут через двадцать, подплывшие увидели только сиротливо качающееся на волнах кверху дном суденышко. Подоспевшие с берега и другие пытались перевернуть его, но сил не хватало. Тогда двое Сашиных друзей, разделись, обвязались для страховки веревками и отважились нырнуть в ледяную воду. Под лодкой никого не было. Потом долго длинными баграми и другими приспособлениями пытались прощупать вокруг, но результатов не дало…. Белухи же так и уплыли, резвясь и играя, и даже не заметили, что лишили жизни трех человек…
А старожилы рассказывали, что где-то недалеко от этого места лет тридцать назад в море уже была трагедия – упал самолет. Еще многие часы слышались по радио мольбы о помощи. Спасательной службы, позволяющей достигать дна, тогда не было, да и сейчас нет…
Юля вскоре уехала к матери: узнав о трагедии, та слегла…
Мысль о ней быстро исчезла, и в моей голове промелькнула другая, еще более страшная, бросившая меня сначала в жар, а потом и в холод. Ведь в этот день дети с внуками должны вылетать из Магадана на «материк».
Смерти почему-то не испугалась, только подумала: «Ну, три минуты в холодной воде и конец». Испугалась, что вместо спокойного отдыха принесу  им страдание, утонув…
 
4
Помаленьку пришла в себя. Стала оглядывать случайных попутчиков и еще больше перепугалась. В лодке сидели люди, любившие выпить. Даже моторист, управляя одной рукой, другой торопливо поднес ко рту и с жадностью стал пить целый стакан водки. Все, включая молодую женщину, увлеченно говорили, перекрикивая стук с усилием работавшего движка и раз, за разом чокаясь стаканами и кружками, торопливо твердили:
– За начало пути.
Закуска из хлеба, трех луковиц и двух соленых селедин сиротливо болталась в такт качавшейся на волнах лодке. Никто не закусывал.
Дети обреченно сидели на носу, предоставленные сами себе…

Взглянула за борт и ужаснулась: суденышко шло с натягом, глубоко осело в воде, и только сантиметров на пять борта выступали над ней. Налетавшие волны пытались, как бы сравнять с морской поверхностью. А небольшие белые барашки, бывшие в начале пути, превратились в устрашающие волны, которые наша лодка уже преодолевала с трудом. Море оказалось не таким гладким и безобидным, каким виднелось с суши.
Внимание привлекла Лена. Она сжалась от страха, превратилась в комочек, вцепилась в борт побелевшими пальцами. Попыталась отцепить: бесполезно – пальцы окостенели, остекленевшие от страха коричневые беличьи глаза с ужасом смотрели на происходящее…

До берега было далеко, очертания его, из-за внезапно наползшего густого тумана едва различались, волны усиливали свой бег за бортом…
И тут заглох… мотор! Лодка, получила свободу, стала раскачиваться и регулярно взлетать на очередном гребне подступавшей волны, или проваливаться между. Иногда зачерпывала бортом, и время от времени поворачивалась сначала в одну сторону потом в другую, отчего перед нами мелькал то далекий берег, то бескрайнее бушующее море. Весла отсутствовали. О видневшейся вдали спасительной земле не приходилось даже мечтать. А море как-бы почувствовало нашу беспомощность и обреченность, стало наверстывать упущенное и злорадно с еще большим остервенением играть волнами и нами, сидевшими в лодке, представлявшей для него не более пушинки от перышка чайки…

5
Какое-то мгновение, а показалось вечность, сидели, ни живые, ни мертвые…
За несколько секунд передо мной пронеслась вся жизнь, начиная с раннего детства и до последнего вздоха. В сознании бешено завертелись события одно за другим, не соблюдая хронологическую последовательность – прошлые отрывки оказывались, как только что происходящие, а происходящие уносились куда-то в глубину…
В этом хаосе вдруг воочию увидела неспокойную быструю воду и судно, так же качающееся на волнах.
Оказывается, человеческая память устроена так, что в любой даже неподходящий момент, момент страха или другого неадекватного чувства вдруг пробегают перед глазами кадры в спокойное время не вспоминающиеся никогда, тем более из детства.
Во время страшной опасности моя память преподнесла и вынесла на поверхность отрывок из жизни, произошедший со мной в возрасте двух лет. Это, видимо, связалось с тем, что сейчас находилась тоже на воде, качалась в лодке, и в моем сознании появилось чем-то похожее на настоящее событие из прошлого, произведшее большое впечатление. Оно дремало где-то, и теперь ясно и осязаемо предстало.
Хотя перестала нормально соображать, почувствовала – это прошедшее и стала усиленно гнать, но одновременно в глубине души, не сознаваясь самой себе, радовалась зримому, наполненному красками и звуками приходу, внесшему в душу бурю эмоций, страшную тревогу из-за неизвестности, сумятицу, вызванную вопросом: «Как это возможно?» и… любопытство.
Почувствовала, что в этот миг опасности как бы обрела две жизни сразу – далекую, прошедшую, перенесенную в день сегодняшний и теперешнею из-за моей легкомысленности готовую вмиг оборваться. Сознание лихорадочно цеплялось за них, а память, метаясь между: окончательно запуталась и как бы переставила местами события…

6
Прошлое победило! Перестала сопротивляться и увидела молодую маму, быстро идущую по круто спускавшейся к пристани дороге с двухлетней мной и сестрой Ниной четырех лет. Почти бежали, мама крепко держала за руки. Отца с нами не было. Она тревожилась – где он?
Лошади, запряженные в телеги и повозки, переполненные людьми, то и дело обгоняли, дорожная пыль застилала все вокруг, мешала дышать.
Подбежали к пристани – длинного деревянного настила уложенного на толстые бревна, закрепленные скобами к круглым столбам, торчащим рядами из воды. Набегающие волны бились о них. Боком к настилу стоял большой металлический паузок и беспокойно, раз за разом по воле волн ударялся о стенки причала.
Пристань, заполненная народом, бурлила. Мужчины, одетые в военную форму, чувствовали себя уже как бы отрешенными от мирской суеты, то и дело поправляли заплечные мешки, неумело закинутые за спины. Женщины, держали в руках головные платки, судорожно обнимали любимых и, не стесняясь, целовали. Слезы текли из глаз, застилали весь белый свет, торопливо смахивали – то ладошкой, то платком и глядели, глядели на дорогих мужчин. Никто не знал, доведется ли свидеться снова. Пожилые родители на шаг-другой отходили от сыновей, давали возможность проститься с женами и невестами. Маленькие дети цеплялись то за материнские юбки, то обвивали снизу своими ручонками ноги отцов, обутых в солдатские сапоги.
Многие мужчины наливали из бутылок самогон в алюминиевые кружки, граненые стаканы и пили, торопливо занюхивали кусочком хлеба, переходившего из рук в руки. Бражку пили из трехлитровых стеклянных банок.
Где-то в середине толпы залихватски, а, скорее всего от отчаяния, принималась играть гармошка, выводили мелодии то яблочка, то полным-полной коробочки, то амурских волн.
Кто-то с дрожью в голосе затягивал песню об одинокой рябине, а то вдруг врывались слова о вихрях враждебных, об идущей народной войне, но потом резко все обрывалось, и тогда на причале слышен был только рев провожающих, шум и гам толпы, объединенной общим горем. Народ отправлял своих мужей, сыновей, отцов на Великую Отечественную войну, которая шла уже больше года…

Часть воинства уже погрузилась на паузок, когда, наконец, увидели отца, торопливо пробирающегося через толпу. Ринулись друг к другу. Отец обнял маму, а мы с сестрой их ноги и запах кирзовых сапог отца врезался в память навечно. Но отец все оглядывался и оглядывался назад. Мама тоже посмотрела и в гневе выкрикнула:
– Опять, эта Власиха!
Потом у меня это слово долгое время было ругательным.
Мама отстранилась от отца, но он молодой, сильный, поймал, притянул к себе, поцеловал долгим поцелуем в губы и прошептал, но мы с сестрой услышали:
– Дождись, и больше никогда не изменю тебе.
Та залилась слезами, припала к нему:
– Глупый, как не дождаться, ведь у нас будет третий. Теперь уже точно сын…

Старший начальник громко прокричал, что пора прощаться и нужно всем, остававшимся на берегу солдатам загружаться на палубу.
Сразу же с первых шагов дорога им выпадала нелегкая. Прежде чем достичь Красноярска, предстояло пройти нелегкий стокилометровый путь по своенравной коварной Ангаре, которая мчалась между нависшими с обеих сторон скалами, покрытыми на тысячи километров глухой непроходимой тайгой, преодолеть пороги протяженностью в десятки километров, зажавшие как в тисках до самой Стрелки Ангару, где та впадала в Енисей.
Паузок, подцепленный длинным тросом к маленькому фырчащему катеру, стал отчаливать, и многие женщины бросились в воду, стремясь еще хоть секундочку побыть с любимыми, своими защитниками…
Мама тоже оказалась в воде. От страха, что утонет, закричали. Услышала нас, поспешила на берег…
Катер, натужно тянувший за собой паузок, нагруженный бесценным грузом, вышел на середину реки, дал прощальный гудок и, направившись вниз по течению, стал неотвратимо удаляться, уменьшаться в размерах, пока не превратился в маленькую точку. Завернул за выступ Рыбинской скалы, скрылся из виду.
В молчании медленно и долго поднимались от пристани по дороге, ведущей в поселок. Видели мамино отчаяние, не плакали…

7
События прошлого, появились, мгновенно промелькнули и исчезли, а настоящее не замедлило о себе напомнить потоком ледяной воды, хлестанувшим меня по рукам. Оказывается, тоже, совсем как Лена, вцепилась в край лодки. Ледяная вода привела в чувство и заставила окончательно очнуться и вернуться в действительность.
Моторист, торопился снять движок, накренил лодку так сильно, что вновь подоспевшая волна метнулась через борт, окатила теперь уже всех с головы до ног пенящейся водой. Попутчики мужчины успели навалиться на другой борт и выпрямить лодку. Следующая волна чуть опоздала и лишь смогла со страшной силой лизнуть по внешней стороне борта посудины.
Оказались по щиколотки в ледяной воде. Только несколько секунд сидели ошалело, но тут же пришли в себя и суетливо, беспорядочно с большим усердием, вызванным смертельным страхом и шоком, стали вычерпывать воду всем тем, что попалось под руки. Кому-то из мужиков подвернулся двухведерный контейнер, предназначенный для будущей рыбы, а кому-то под руку попалось детское ведерко неизвестно как оказавшееся под досками, в ход пошли кружки и даже стаканы, только недавно исполнявшие совсем другие функции. Теперь же пригодились в виде спасательного инструмента.
Мне не досталось ничего, старательно начала вычерпывать воду сложенными вместе ладонями, зная, что от действий немного что измениться, все равно без устали наклонялась в лодку, ловила воду и, выпрямляясь, выкидывала, выкидывала за борт. Спина от таких упражнений заныла, руки от холодной воды нестерпимо горели, но не обращала внимания и продолжала до изнеможения работать на спасение.
От наших торопливых действий лодка еще сильнее раскачивалась на волнах, усиливая наше смятение и отчаяние. На фоне безбрежного, начавшего уже основательно бесноваться моря, своей хрупкостью напомнила нам попавшую в водоворот скорлупку ореха. А в ней сидели мы, безрассудные, неведавшие, что сотворили…

Наконец, избавились от части воды, почувствовали незначительное облегчение, но от опасности все равно не освободились. Лодка все так же беспомощно продолжала болтаться между волнами. Они ускоряли атаку, как бы намереваясь нас заглотить.
Тем временем моторист и трое помощников вытащили движок и стали в нем ковыряться. Моторист при этом бурчал:
– Надо было заменить приводное устройство, так нет, все «на русский авось» надеемся. Теперь вот отломился винт, а где его взять?
Добровольные помощники перебивали друг друга, что-то советовали мотористу, старались помочь, но лишь мешали…
Самым здравомыслящим человеком оказался Леня. Некоторое время спокойно и молча наблюдал за горе-ремонтниками. Понял, что от них толку мало, поднялся, перешагнул через сидевших и оказался возле движка. «Ремонтники» молча уступили. Не торопясь, осмотрел, вытащил из движка какие-то части, походным складным ножом почистил и освободил приводное устройство от сломанного винта. Тщательно проверил работу…
Действия его проходили при глубоком молчании терпящих крушение, отчего еще сильнее слышались волны. Они раз за разом бились о тонкие стенки нашего утлого непрочного убежища. Брызги воды от девятого вала окатывали, но мы, до нитки, промокшие и замерзшие, уже не реагировали, лишь с нарастающим напряжением следили за действиями спасителя, боясь пропустить хоть одно незначительное движение, а тот, не обращал на нас внимания, сосредоточенно продолжал «колдовать» и своим спокойствием вселял надежду…
Подумал, попросил небольшую проволочку. Моторист услужливо протянул. Очистил от мокрой грязи и мазута, отрезал кусочек требуемого размера и вставил проволочку в деталь, затянул пассатижами, зачистил наждачкой, поставил в приводное устройство, затем, установил остальные части движка, сказал мотористу:
– Ставь на место и заводи.
Моторист закрепил движок, дернул за шнур. Мотор застучал – сначала робко, затем все уверенней. Лодка остановила смертельное вращение и качание, получила устойчивость, тронулась с места. Все вздохнули с облегчением. Моторист радостно замотал головой и еще долго повторял с восхищением:
– Ну, ты даешь, Леха!.. Точно говорят, что знатный механизатор…
Попутчики уже минут через пять пришли в благодушное настроение. Их вдохновляли заветные бутылки. Они выглядывали из раскрывшейся сумки, поблескивали прозрачной жидкостью.
Опять появился повод выпить – теперь уже за благополучный ремонт и дальнейшее путешествие…

8
Белая ночь, так и не померкнув, стала отступать. Солнце осветило все вокруг ласковыми лучами. Море уже не так сердито как раньше обходилось с нами, почувствовав движение лодки, наверное, решило дать возможность достичь цели.
Увидели наконец-то долгожданный спасительный берег, который стал стремительно на нас надвигаться величественными скальными нагромождениями причудливой формы. Завернули за один из выступов, оказались в большом пологом ущелье, с обеих сторон покрытом тополями, кустарниками ив и ольхи, густой высокой ярко-зеленой травой. Шиповник красовался розовыми бутонами, кое-где виднелись шапки рябины, усеянные белыми цветами.
Лодка без злоключений направилась к берегу. Подплыли, быстро повыскакивали на плоские камни, служившие причалом.
Одна Лена осталась сидеть неподвижно. Муж подошел в брод, с трудом отодрал от борта руки Оставалась сидеть в скрюченном состоянии. Взял на руки, донес до берега, осторожно опустил на траву. И только минут через двадцать расслабилась и, обращаясь ко мне, вымолвила:
– Почему не послушалась? А еще и уговорила. До самой смерти не забуду…
А я сказала, что обратно на этом суденышке не поплыву, буду ждать более прочного. На наше счастье здесь находился естественный источник, и катера подходили заправляться пресной водой. Нам осталось дождаться очередного.

Конечно, потом рыбачили со ставников. Лазали за яйцами на вертикальные скалы, где чайки со всей окрестности устраивают гнезда, высиживают и выращивают птенцов, учат летать. Отсюда молодняк расселяется по всему побережью…
Нарвали дикого лука. Пришлось подняться на высокую, почти плоскую поверхность полуострова, обрывавшуюся к морю отвесно. С опаской подползли к самому краю и увидели далеко внизу, у самого берега волны, казавшиеся издали безобидной рябью.
Взглянули в бесконечную даль, сливающегося с голубым небом могучего, безбрежного моря. Увидели, как прекрасно оно, раскинувшееся синим огромным сегментом, в котором играли блики яркого летнего солнца. Еще раз убедились, что земля все - таки круглая!..
Любовались красотами, но чувство страха не покидало…

Наконец, к причалу подошел катер. Погрузились. Отчаянные мореходы в составе с миловидной женщиной и детьми остались на берегу. Решили заночевать и возвращаться обратно своим ходом только завтра…
Сердобольные моряки дали одеяла, чтобы укутались от сильного ветра гулявшего по палубе во время хода по морю.
В восемь часов вечера были дома. Благодарили Бога за счастливый исход…

Утром в понедельник дети позвонили и сообщили, что долетели нормально, а я не стала расстраивать рассказом о необдуманном поступке, чуть не закончившимся очень плачевно…

Часть 3
1
Несколько дней находилась под впечатлением пережитого – сиюминутного и того, что дошло светом далекой звезды из детских лет. Так ли все происходило в далеком детстве, как мне привиделось? У мамы не спросишь. Более пятнадцати лет нет с нами. К счастью, есть старшая сестра – участница тех событий. Живет в Сибири. Так уж сложилось по жизни – та больше общалась с родителями, а я как уехала в семнадцать лет из отчего дома, так бывала только в отпуске, заглядывала ненадолго.
Позвонила. Нина подтвердила события, промелькнувшие в моем сознании несколько дней назад, когда я находилась между жизнью и смертью более трех часов далеко от спасительного берега, с заглохшим мотором на утлой лодчонке, являвшейся страшной игрушкой на волнах разбушевавшегося холодного грозного Охотского моря…
Потом все же, не удержалась, спросила:
– А что ты знаешь про Власиху?
– Значит, пришло время, и ты стала интересоваться нашей семьей, – в голосе послышалось радостное волнение, помолчала, спросила: – А, что вообще знаешь о жизни наших родителей и их прошлом? Как они оказались на Ангаре, хотя родом с Енисея?
Сказала, что припоминаю отдельные эпизоды, но связно почти ничего не помню.
– По телефону рассказать – займет много времени и дорого обойдется. Это длинная история и, если интересно, сейчас же сажусь писать, а через неделю получишь письмо. Про все напишу, даже о прошлом наших дедов и о том, что рассказывала мама, и что помню сама. Да кстати, недавно разбирала старые бумаги отца, нашла его записи: сделал незадолго до смерти. Там о нашем прародителе Евдокиме есть, о родителях нашего отца и о нем самом.

2
Сестра выполнила обещание, написала все, что знала и включила воспоминания отца.
«Наши родители родом из села Улазы, в двухстах пятидесяти километрах от Красноярска вверх по Енисею, ты это знаешь – писала сестра. – Отец жил в крепкой зажиточной семье деда Евсея – чалдона, сибирского казака, потомка человека по имени Евдоким, пришедшего вместе с товарищами несколько веков назад осваивать Сибирь. Им довелось участвовать в войне против татар. Евдоким славился силой. На своем верном коне за один бой изрубал мечом десятки татар, и был неуловимой грозою для них, появляясь в неожиданных местах по всей бескрайней степи на сотни километров от Енисея. Татарские воины долго охотились за ним, старались поймать. Никак не удавалось, но однажды во время очередного боя оступился верный конь. Евдоким не удержался в седле, рухнул на землю, враги накинули сеть, пленили. Привели к хану, знавшему о достоинствах и бесстрашии воина. Решил помиловать Евдокима и сослать на другую сторону широкого Енисея. В награду за храбрость отдал в жены дочь от наложницы.
Евдоким с молодой женой переплыл Енисей, поселился между высокой горой Улаз, и отвесной скальной стеной Городовой, имеющей протяженность более двух километров. Здесь и образовалось поселение Улазы, в дальнейшем выросшее в большое крепкое село.
Пространство на берегу Енисея до отрогов Саянских гор протянулось на тысячи километров и покрывалось глухой непроходимой тайгой. Мужчины нашего рода стали потомственными охотниками, но для себя занимались и земледелием, постепенно отвоевывали землю у тайги путем выкорчевывания огромных елей, лиственниц, шедших на постройку добротных сибирских домов пятистенок…
Место постройки дома Евдокима передавалось из поколения в поколение старшим сынам, которые строили, перестраивали, достраивали на свое усмотрение последующие жилища…
Деду Евсею, как старшему, достался уже просторный дом. Срубленный из толстых ошкуренных лиственниц, он был просторным и не пропускал морозы. Широкое подворье заполнялось коровами, овцами, лошадьми. Во всем помощницей и опорой Евсею была его жена Варварушка. Родилось пять детей. Подрастали помощниками. Когда старший сын Николай женился, дед поставил к своему дому прируб. Так что семья все росла…

Многочисленное мамино семейство появилось в Улазах в двадцать пятом году.
Заставила двинуться в путь безысходность, хотя дед Иван вырос в семье богача на Поволжье. В молодости имел необузданный нрав, в округе за ним закрепилась слава повесы, шута и пьяницы. Был Иван богатым наследником и завидным женихом, но никто из соседей не решался выдавать свою дочь. По стечению обстоятельств досталась ему красавица Мария…
Судьба ее должна была сложиться совсем иначе, чем сложилась на самом деле. Уже на тройке лошадей мчалась с любимым на венчание в церковь, как один из пролетов моста, подмытый весенним паводком, обрушился. Вместе с лошадьми рухнули в глубину бурной реки люди. Жених вытолкнул из воды Марию на выступ уцелевшей части моста, сам утонул.
И это не все. Потеряв жениха, должна была в этот же день до определенного часа успеть обвенчаться хоть с кем. Несколько лет назад отец-самодур, развлекаясь с друзьями, решил позабавиться и поиграть судьбой дочери: составил, как он считал, шуточное завещание. Если не выполнит волю отца, не обвенчается в этот день и час, будет лишена наследства. Состояние отойдет местному монастырю. Сам внезапно умер, а завещание осталось в силе.
Дядя, любивший племянницу как родную дочь, не хотел видеть нищей. Стал спешно искать первого встречного, готового немедленно пойти под венец с несчастной невестой. Поблизости оказался Иван, возвращавшийся домой навеселе. Посмотрел на невесту, дал согласие.
Не доезжая пяти километров до церкви, у повозки сломалась ось, колеса откатились, лошадь повредила ногу, жених и невеста выпали на обочину. Другого транспорта поблизости не оказалось. Молодые отправились в церковь пешком. Как ни торопились, пришли на час позже намеченного времени. Наследство отошло монастырю. Но это не помешало венчанию.
Прадед Григорий, знал грехи сына, но все же решил помочь и выделил десяток лошадей для продажи, чтобы полученные деньги тот пустил на обзаведение хозяйством. Непутевый сын забрал лошадей, продал и кутил в Сызрани, пока не спустил все деньги. В гневе отец выгнал из поместья и сына, и невестку, отказался от них навсегда. И никогда не изменил решения…

Иван принимался работать и лесообъезчиком, и плотником, и печником, и сторожем – нигде не удерживался из-за своих пороков. После рождения первенца остепенился, устроился работать стрелочником на железную дорогу. Народившиеся дети подрастали, становились помощниками в семье. Старшие – дядя Петр и дядя Шура – уже батрачили, а наша мама с семи лет была в няньках. Тетя Таня и тетя Тоня были еще малы. Так и жила семья, но голод в Поволжье, случившийся в двадцать четвертом году, погнал с насиженного места. Как и тысячи других отправились искать лучшую долю в Сибири.
До Улаз добирались целый год. Семью сохранили, но что это стоило! Сначала ехали на лошадях и вели вповоду корову. Постепенно за еду продали все, пошли пешком, кое-где в деревнях останавливались, взрослые подрабатывали, младшие дети собирали милостыню, добрые люди подавали. И опять семья шла дальше по Сибирскому каторжному тракту.

3
Добрались до Улаз. Стали на постой к одинокой женщине, уступившей им небольшой угол в хлеву. Дед и дядья батрачили, бабушка тоже была в услужении в богатой семье. Через полгода заняли на окраине освободившийся небольшой домишко, выделенный на сходке, но через черту бедности переступить так и не смогли…
Мама, уже семнадцатилетней девушкой жила в няньках у богатого хозяина. Несладко приходилось. Помимо ухода за детьми, выполняла работы по дому и на скотном дворе. Однажды перед Рождеством в доме велись праздничные приготовления. Закончила управляться со скотиной, промерзшая забежала на кухню, увидела гору дымящихся жареных пирогов. Взяла один и только успела надкусить, как оказавшаяся тут же хозяйка, выхватила и принялась им бить по лицу, все приговаривала:
– Не хватай без спроса хозяйских пирогов, – отхлестала, остатки выбросила в помойное ведро.
Хозяйский сын, лет восемнадцати, прыщавый нахальный парень, конопатый и рыжий, буквально преследовал девушку. Отбивалась, как могла. Хозяину пожаловаться, не смела, иначе бы выгнал.
Однажды на покосе возле стены Городовой, конопатый и наша будущая мама остались вдвоем. Тот решил овладеть ею. Упорно сопротивлялась, под руку попались вилы, защищаясь, вонзила в грудь обидчику. Увидела окровавленного парня, испугалась и понеслась в гору. Взобралась на самую высокую точку, закрыла глаза и бросилась вниз, но не упала в реку, а попала в крепкие руки молодого парня. С малолетства тот был заядлым охотником, гору Городовую и ее окрестности знал, как свои пять пальцев. Увидел девушку в разорванном платье. Почуял неладное, устремился за ней и спас от неминуемой гибели. Он и раньше видел ее, нравилась ему, а в роковой миг понял, что без нее не будет счастья. Хозяйский сын выжил. Его отец, разобравшись в чем дело, не стал заявлять о происшествии.
Вскоре наши родители поженились Отец, как и его старший брат, не стал отделяться от родителя. Вели общее хозяйство, работали от зари до зари, батраков не держали, лишь на летнюю страду нанимали сезонных рабочих…
А в двадцать девятом началось раскулачивание. Более двух десятков зажиточных семей выселили из Улаз, отправили неизвестно куда, отобрали имущество. У остальных сельчан забирали в общественные подворья лошадей, коров, овец, даже птицу…
Дед Евсей был гордый, упрямый и не мог допустить, чтобы кто-то стал распоряжаться его собственностью, командовать им самим. Старшие сыновья тоже не хотели идти в колхоз. А тут еще председатель сельсовета оказался злопамятным человеком: вспомнил, как дед неоднократно обзывал того лодырем, решил пустить под раскулачивание своевольное семейство.
На Соловки деда отправили одного, так как бабушка свалилась в горячке и не могла подняться с постели для дальней дороги. Дочери деда – наши замужние тетки, жили в соседних селах, их не тронули. Дяде Михаилу шел четырнадцатый год, был оставлен при матери.

4
Отец и дядя Николай решили с семьями тайно бежать из родного села, так как знали, что, забрав отца, представители власти не остановятся и доберутся до них. Дядя Николай с семьей уехал в Дудинку, а наш отец с мамой – на Ангару…
Вскоре туда приехали дед Иван с бабушкой Марией и всей семьей. Поселились в поселке Рыбном, в трех километрах от нас…
С родственниками отца родители не общались до сорок пятого года, боялись, что через них выйдут и на отца. Только после войны узнали, что дед Евсей сгинул где-то, так и не добравшись до Соловков, а дядя Николай по приезде на Север простудился, заболел туберкулезом, умер, оставил жену и четверых детей. Бабушка от болезни так и не оправилась и тихо доживала свой век у младшей дочери. Дядя Михаил отбывал срок в Ягодном Магаданской области. Попал туда по навету: работал комбайнером в колхозе, образованном в Улазах, соперник по злобе открутил гайку и вывел технику из строя. Дяде припомнили и кулака-отца. Осудили на десять лет по статье «вредительство»…

По приезде на Ангару отец – отличный стрелок, занялся охотой. Здоровый и сильный, мог десятки километров шагать зимой по тайге на снегоступах и не уставать. Подстать ему оказался и местный житель, ровесник отца по фамилии Власов. Тоже женатый. Мужчины стали лучшими друзьями, а женщины – лучшими подругами. Власовы имели дочку твоего возраста.
Когда началась война, Власова сразу же забрали на фронт. Уезжая, тот наказывал нашим родителям не оставлять его семью и оказывать посильную помощь. В течение года отец ходил помогать жене друга справляться с хозяйством.
Веселая, добрая, доверчивая мама жила в неведении. В голову не приходило в чем-то подозревать подругу, пока соседка не раскрыла глаза. Вот тогда-то и стала любимая подруга ненавистной Власихой. Это имя превратилось в ругательное слово. Мама сильно переживала, собиралась разводиться с отцом, но время было военное, да и куда бы делась с двумя ребятишками?
Отца призвали на фронт в сорок втором. Проводили. Этот момент и привиделся тебе, повторяться не буду. Именно все так и было.
А дальше произошло следующее – вечером от горя, отчаяния, накопившейся злости пошла и повыхлестала все стекла в окнах дома соперницы. Тут же забрали, завели дело и начали готовить материал в суд. Грозило несколько лет лишения свободы в связи с военным положением. Во внимание не брали малолетних детей, беременность и то, что муж находился на фронте.
Нас приютила соседка, позже из Рыбнова приехала тетя Таня и забрала к себе. Квартиру заняла семья эвакуированных. Каким-то образом подследственной удалось отправить письмо на фронт и сообщить мужу о бедственном положении. Тот обратился с просьбой к командиру, который и направил ходатайство в прокуратуру о приостановлении следствия по делу жены доблестного бойца-снайпера.
В заключении мама пробыла пять месяцев. Жить оказалось негде. Вынуждены были пойти на квартиру в небольшой домик к одинокой женщине. Ее мама вспоминала всегда с благодарностью.
На этой квартире через месяц после освобождения, в сорок третьем родился братик Толя. И в эту же квартиру пришел с фронта в сорок четвертом безрукий отец…
По окончании войны был суд. Действия квалифицировали как хулиганские. Дали три года условно, которые уже прошли. Из зала вышла свободной…»

5
Прочитала письмо, поразилась жизнеспособности близких людей, оставшихся в прошлом. Как и у нас, ныне живущих, судьбы складывались непросто, непредсказуемо и сплетались между собой от роковых случайностей. Так же обрушивались трагедии и несчастья, бывали счастливые моменты. Попадали в обстоятельства, независящие от их воли, но продолжали жить, несмотря ни на что.

Долго думала, заново переживала события давно ушедших лет, и наконец-то реально, осознанно смогла представить жизнь наших родителей. Даже приоткрылась завеса прошлого дедов…
Давно ушедшие события, возникшие в памяти ясно, как никогда, позволили понять, что прожитые в детстве годы на Ангаре, оставили в душе неизгладимый след. Никогда больше туда не возвращалась, однако воскресшие воспоминания вернули вновь, казалось бы, утраченную часть жизни. Вновь захотелось побывать там и хоть одним глазком взглянуть на чистый островок детства. Удастся ли?..

6
В пятьдесят третьем вместе с родителями уехала на их родную землю, на Енисее. Наша семья поселились в совхозе, расположенном на степном берегу, напротив опустевших Улаз.
В родном селе уже никто не жил, так как после разорения зажиточных семей и их выселения, там остались одни бедняки и лодыри, не очень-то расположенные к труду и не любившие землю. Отобранное имущество никому не пошло впрок. Пахотные земли постепенно стали зарастать. Часть скота, собранного в тридцатые годы в общие колхозные стада увели в район, часть зарезали на еду, остальные погибли от суровых сибирских холодов в сооруженных на скорую руку общественных скотных дворах. Просуществовав несколько лет, колхоз развалился. Село обнищало, оставшиеся жители постепенно разъехались по другим деревням. От былого величия остались печные трубы над пепелищами домов да ямы – бывшие погреба. И только дом нашего рода стоял прочно. Время и лихие люди не смогли разрушить.
С Ниной в первую зиму по приезде перешли на лыжах на другую сторону Енисея, и зашли в Улазы посмотреть, как жили наши родители и далекие предки. Поразились добротностью постройки огромного просторного дома, где в прошлом помещались все домочадцы дружной семьи деда Евсея, не стесняя друг друга. В обширном подворье, обнесенном оградой из тонких ошкуренных лиственниц, могло поместиться много скота…. Ворота стояли раскрытые настежь, все лежало под толстым слоем чистого белого снега, а вокруг ни души. Ощутили страх, будто бы посетили кладбище, и постарались поскорее уйти…
А теперь уже и остатков села нет, да и все окрестности Енисея, на берегах которого стояли старинные сибирские села, ушли под воду Енисейского моря, образовавшегося выше Красноярской ГЭС…

7
Всю ночь не могла сомкнуть глаз. Ранним утром, когда еще поселок спал, решила пройтись по главной улице и прогуляться до моря.
Как все же хороши белые ночи на нашем побережье! На поселок как бы снизошла благодать. Наступили самые прекрасные дни в году. Было светло. Поселок преобразился до неузнаваемости.
«Белый» дом, окруженный лиственницами, высаженными лет двадцать пять назад, стал выглядеть празднично. За одну ночь раскрывшиеся почки одели деревья в яркий наряд, каждую ветку по краям обрамили мягкими изумрудными иголочками. Лиственницы превратились в стройных красавиц среди ковра молодой зеленой травы, усеянной ярко-желтыми одуванчиками.
Во дворе зацвели и покрылись нарядными белоснежными кружевами единственные в поселке кусты черемухи с нежным едва слышным ароматом, не сравнимым, конечно, с одурманивающим сочным запахом цветущей на «материке». Но увидеть в белой пене цветов черемуху, ощутить чуть заметный аромат все равно доставило удовольствие…. Вообще-то на Севере все цветы сильного запаха не имеют, а издают тонкий аромат меда и свежескошенных трав на лугах…
Возле дома культуры и почты расцвели белыми глазастыми цветами высокие кусты рябины. Аллея Победы, заложенная в бытность еще живых ветеранов Великой Отечественной войны, хоть и изрядно запущенная, украсилась пышными кронами тополей, осин и ив.
Тополя, кустарники тальника, ольхи и ивы, растущие по обеим сторонам дороги, идущей по улице Победы, в палисадниках и огородах одноэтажных домов и по другим улицам всю зиму и продолжительное время весны стоявшие из-за холода с оголенными веточками, быстро покрылись ярко-зелеными листьями. Ровная сочная трава густым ковром покрыла землю…
И всего лишь через каких-то одну-две недели повсюду завиднеются кустики, а то и целые островки сиреневых цветов иван-чая, между ними вплетутся шапочки желтой пижмы и головки белых ромашек. Появится и полынь.…. Но все быстро отцветет. В годовом промежутке времени цветение мелькнет как мгновение… и исчезнет. И только чуть терпкий запах полыни, мимолетно пробудит воспоминания далекого полузабытого детства и оставит в душе горький осадок…
Поселок утопал в зелени, через которую уже не так были видны руины, как после бомбежки, появившиеся во всех уголках за последнее время, как дань перестройке…

Еще с десяток лет назад, занимаясь строительством все новых объектов даже и подумать-то, не могли, что через несколько лет большинство из них подвергнется разрушению.
Обидно и больно видеть, как умирает поселок.
Целые улицы ушли в небытие. Многие деревянные двухэтажные дома по улице Мира и геологический городок, бывшие гордостью Эвенска разрушены. По улице Победы двухэтажные дома, во многих местах перекошенные и готовые к разрушению смотрят на дорогу пустыми глазницами проемов.
Не успели забетонировать взлетную полосу, оставили недостроенной, а лайнеры новейших моделей так и не узнали сюда дорогу.
Строительная, геологическая организации, рыбозавод с автохозяйствами, с трех-, пятилетними запасами всевозможных материалов, оборудования в складах, производственными и промышленными зонами, с рабочими машинами, с действующим оборудованием, морскими судами разграблены и уничтожены полностью.
Люди, работавшие раньше на этих предприятиях частично разъехались, а из оставшихся или спились, или поумирали от безысходности, не дожив до пенсионного возраста.
Поселок стал выглядеть безнадежно заброшенным, никому не нужным…

8
Шла по утренней улице, а мысли бежали впереди, все, также переплетая прошлое с настоящим…
Печально, что я осталась «без роду и племени». Наступил в жизни момент, когда вдруг захотелось остановиться, осмыслить, увидеть родные полузабытые места, поклониться давно жившим и ушедшим. Но оказалась лишена этого, исключая поселок на Ангаре – но он всего лишь полустанок, выбранный родителями случайно, по необходимости.
А трагедия-то для меня заключается в том, что нет поселка Улазы, где проросли родительские корни, и совхоза на Енисее нет, куда когда-то вернулись. С лица земли стерты и дорогие могилы. О, время!..
Боюсь, что такая же участь ожидает моих детей и внуков, выросших на земле эвенской. Думали, что она станет родиной, что здесь, начиная с нас, и они осядут. Но этого не случиться, потому что, наверное, лет через двадцать на месте Эвенска начнут раскачиваться под сильным шквальным ветром в осеннюю пору и греться на солнышке ранней весной только жесткие кусты стланика, прикрывая развалины и вечной зеленью украшать окрестности.
Потом правда природе еще долго придется зализывать раны, нанесенные человеком. А море так же угрюмо будет охранять свои дикие берега и великой махиной простираться до бесконечности. И это будет уже навсегда…

9
Но сейчас все цвело, зеленело, как бы сглаживало наступившую в поселке разруху, и не хотелось думать о будущем …
На улицах при полном отсутствии даже легкого ветерка стояла сонная тишина, теплый воздух едва заметной дымкой лениво поднимался от земли. Дома, деревья, дороги, скамейки, кое-где сохранившиеся с былых времен, и все вокруг оказалось залито мягким утренним светом.
В этот миг ощутила полное умиротворение. Оно заполнило меня всю без остатка, мир показался несмотря ни на что таким незыблемым, стойким и вечным.
Солнце, так и не погаснув ночью, с новой силой начало освещать все вокруг и согревать.
Море увидела совершенно спокойным, сверкавшим радужными бликами под яркими лучами солнца. Оно манило прозрачной голубизной. А поверхность была – такая гладкая! В этот миг показалось ласковым и теплым.
Подошла к самой воде. Большое сообщество морских птиц, находившихся здесь же, ничуть не испугалось. Чайки сыто и лениво продолжали спокойно стоять, купаясь в теплых лучах и искоса поглядывать на меня …
Народился новый день…
Вздохнула и подумала: « Живые без мертвых одиноки, мертвым без живых пусто и холодно в небесном краю, в просторной гулкой земле…
Поэтому надо помнить дорогих сердцу ушедших людей, не печалясь о них, просто помнить. Прошлого не вернуть и ничего в нем не исправить. А мы так недолго живем! И надо наслаждаться тем, что есть, благодарить судьбу за каждый прожитый день, радоваться дню наступившему.
А мне надо продолжать жить ради детей и внуков, чтобы те дольше не ощущали себя сиротами, так как оплотом и связующим звеном между ними здесь на земле являюсь я, живая».

Эвенск, 1998;
 Магадан, 2006 г.