"Где все мужчины?
- Погибли. В вендетте..."
"Крестный отец"
«Будь любезен с ребенком, когда ты видишь его впервые:
ведь, не известно, кем он будет, когда вырастет».
из древнего индийского трактата
"…"Матка плачет кровавыми слезами, оттого что яйцеклетка не смогла оплодотвориться!" Пышная, розовощекая замдеканша громогласно читает нам, еще зеленым первокурсникам, лекцию по нормальной анатомии по теме: "Месячный цикл в женском организме". При этом она встает на середину кафедры и поднимает обе руки в стороны: то бишь туловище ее - это матка, а руки ее - это трубы, по которым сперматозоиды в долгой и изнурительной гонке настигают яйцеклетку. Мы в легком шоке от ее такого необычного объяснения.
Я же вам, господа, вот что скажу: женщина остается женщиной до той поры, пока вышеназванные органы доблестно выполняют репродуктивную свою функцию: вырабатывают здоровую яйцеклетку, наделяют ее удивительной способностью "открыться" нужному сперматозоиду, тут же закрыться для иных его собратьев, и намертво прикрепиться к телу матки. А такой доблестью их наделяет гормональный фон, который должен работать как часы. Как добротные, дорогие и точные часы…
- А знаешь, может это и хорошо, что ты не сможешь воспроизвести себе подобных. Такие женщины как ты, не должны воспроизводиться. Опасно для общества.
Иосиф лежит под капельницей и пытается завязать со мной разговор. Я молча наблюдаю за тем, как капля за каплей в его венозную систему проникает сыворотка. Да, нелегко было его, хоть и ослабленного коматозным состоянием, привязать к кушетке: его руки и ноги были намертво мной завязаны к металлическим поручням. Он должен продержаться, таким образом, четыре часа. Я слегка увеличиваю дозу, не забывая при этом фиксировать время в журнале. Лиза, шмыгая носом, тихо сидит рядом. Она молодец - все сделала, как надо. Распустила студентов, помогла мне незаметно пронести Иосифа в изолятор. Правда, за небольшую "услугу": мне пришлось ткнуть ей в лицо ее "записки микробиолога".
- Лола, а что ты будешь делать, если я умру после серотерапии? Самцы то крыс - погибали.
Что же он никак не уймется, этот Иосиф?! Вот, болтун - работать мешает.
- Не умрете, Иосиф Иванович, я видоизменила сыворотку. Добавила гуанин - он тормозит гепатотоксическое действие сыворотки.
- Ну, хоть на этом спасибо!
- Это Вам спасибо: мне подсказали ваши надписи и заметки в моем анамнезе. Работала всю ночь. Премию дадите?)))
Иосиф, прикрыв глаза, чуть улыбается. Нет, он держался молодцом. И, когда я, привязывая его к кушетке, рассказала о своей догадке. И, когда ему объявила, что намерена на нем испробовать его же сыворотку…
- Ты, моя умница, не зря я именно тебя выбрал из всех выпускниц. Твой взгляд ничего не пропускал, видел больше и дальше, чем другие. Развяжи меня, я буду лежать смирно.
Мы с Лизой осторожно развязываем его руки и ноги, садимся рядом.
- А если все-таки…твой эксперимент со мной не удастся? Что будешь делать?
- Тогда…тогда, дорогой мой Иосиф Иванович, будем считать это издержками профессии.
- … Согласен. Но, я верю, что у нас все получится.
...Дорогой мой читатель, если тебе посчастливилось стать исследователем, то ты поймешь этот нехитрый диалог между учителем и его достойной ученицей. Что может быть лучше настигнутой цели, цели, которая то позволяла приблизиться к себе, то, тщетно впслескивая руками, отдалялась на немыслимые дали? Отдалялась, не переставая манить тебя знаменами будущих побед. Это агония славы, которая в обмякшем теле Иосифа набирала свои обороты, вложила в его уста слова, достойные всех похвал. Держись, мой добрый учитель, мой стойкий и непреклонный наставник. Держись!
Я оставила Лизу подле больного, крепко накрепко запретив ей давать ему воды в течение трех часов: могли развиться осложнения после терапии. Мне его смерть ни к чему.
Сняв халат, обработав руки и лицо, я вышла в холл. Свежий вечерний воздух наполнил мои легкие, и у меня слегка закружилась голова. Я только присела на скамейку, как услышала голос Игоря:
- Отдыхаешь?
Он стоял за спиной, скрестив руки. Я молча подала знак ему сесть рядом.
- Я знаю, что ты затеяла. Это преступление. Мне все рассказала Лиза.
Я повернулась к нему и взглянула в его глаза. Я не видела его больше суток, а казалось, что целую вечность: столько всего произошло. Я вглядывалась в его лицо, захотелось вдруг его взять за руку. Нет, меня не беспокоила его озабоченность по поводу моих действий: он ничего не сможет мне сделать. И, даже не беспокоило то, что он думает по поводу моего вчерашнего проступка на пикнике. Мне хотелось заставить себя взглянуть на него тем взглядом, каким я смотрела на него всего лишь двое суток назад: когда было все хорошо, не было ни записок Лизы, ни поцелуя Иосифа. В его изумительных изумрудных глазах я увидела свое отражение - это была черноволосая женщина с чужим лицом. "Меня здесь больше нет…"
- Очень хорошо, что ты все знаешь. Ну, и..? Ты со мной или против меня?
- Никто не давал тебе право так поступать с людьми, даже если они обошлись с тобой, как животным. Боюсь, ты задолго до заражения была безнадежно «больна».
- То есть, ты против меня?
- Я ухожу. Меня здесь больше нет. Прощай…
Он поднялся и пошел мерной походкой к выходу, я уже не стала смотреть ему вслед: никогда мне не нравилась его походка сзади, какая то неуклюжая…и чужая.
Мне вдруг захотелось прокричать ему вслед, заставив его если не обернуться, то хотя бы вздрогнуть:
« О какой надежде ты говоришь? Безнадежна...О той надежде, что возлагал на меня Иосиф? Надежде вылепить из меня превосходного ученого, а затем превосходного подопытного образца? Или о моей надежде стать его преданным соратником, сильным и неустанным плечом, готовым в любой ситуации поддержать его в неустанных трудах день и ночь. А может, ты говоришь о своих собственных надеждах. Но, прости, я не знаю о них, ты не говорил мне о них. Возможно, то были иллюзии, а стало быть – утопия. Прощай, а мне надо к Иосифу». Но, я промолчала, заставила себя замолчать. Где гарантия, что он обернется...
Всю ночь мы с Лизой просидели у изголовья больного, следили за его давлением и сердечным ритмом, через 6 часов взяли кровь на анализ; затем пришлось изрядно потрудиться с результатами исследований. Иосиф молча наблюдал за всем этим, лишь изредка давая мне наставления по ходу работы. Выздоровевшим его еще рано было называть, но состояние в тихой мере начинало стабилизироваться. Пока я ставила ряды с реактивами, которые должны были окончательно показать эффективность сыворотки, Иосиф даже начал высказывать свое мнение по поводу дальнейшего продвижения рабочего материала.
- Доктор Абишева, нам теперь следует это в доступной и «осторожной» форме выложить Научному совету.
- Я уже побеспокоилась об этом, Иосиф Иванович. Оставьте это мне…
- Что ты этим хочешь сказать?!
Что я хочу этим сказать?! Я хочу этим сказать, мой дорогой достопочтенный учитель, что я сегодня утром в письменной форме уведомила совет о Вашей болезни – о внутрилабораторном заражении, что в полной мере говорит о Вашей несостоятельности как микробиолога. Хороший исследователь не допустит самозаражения, а стало быть, Вы плохой исследователь. Я хочу сказать, что совет уже рассматривает новую кандидатуру на пост директора института, а единственным «наследием былого» остаюсь я, Ваш покорный слуга. Это значит, что завтра будет «завтра без Иосифа». Выздоравливай, мой милый друг, ты сделал все возможное, чтобы выйти из родных стен института не в дверь, а в окно.
И сам уйдешь, и Лизу с собой
Все сложилось так, как я и предполагала: уход шефа с ее незабвенной подругой и мое триумфальное шевствие по коридору власти. Коротко и ясно. Я сижу в своем собственном кабинете директора, строю планы на будущие победы, и никто мне не помешает, не запретит. Через полчаса я жду журналистов, следует дать интервью по поводу разработки новой сыворотки. Она та же самая, что была взращена Иосифом и мной, но название я дала другое: новое имя – новая жизнь.
…Я открыла глаза, и взглянула на Игоря: он сидел, уткнувшись глазами в мигающий монитор компьютера.
- Я вижу, ты торжествуешь?
- Мы могли вместе разделить это торжество, но, ты покинул меня. Зачем ты пришел?
Он молча поднялся с кресла и подошел ко мне. Из внутреннего кармана пиджака он вытащил маленький сверток и положил передо мной. То был подарок, его подарок, который он так и не успел мне вручить на собственном дне рождения. Я развернула сверток: в маленькой бархатной коробочке лежало золотое сердечко. Выпуклое и трогательное, оно играло на свету солнечными бликами. Мне захотелось потрогать его руками, пощупать пальцами, вдеть в золотую цепочку, надеть на шею и …Но, я смогла только промолвить:
- Красивое. Наверняка, дорогое?
- Ты безнадежна. Безнадежна…Я хотел быть рядом с тобой.
Вот оно как! Но, увольте господа, Вы говорите о надежде, которую я никак не могла оправдать: о бесплодной надежде. Прощай, Игорь, а мой вояж только начинается, только начинается...
Секретарша осторожно открыла дверь и попросила разрешения впустить журналистов. Я с готовностью кивнула ей головой, и взглянула на застывшего передо мной Игоря: «Если хочешь, ты можешь поприсутствовать». Он молча сел в кресло, а толпа журналистов уже заполонила мой кабинет... Я свесила ногу на ногу, подправила воротник на накрахмаленном халатике, и начала свое повествование...
Так вот…Я занимаюсь микробиологией. Заранее предупреждаю: образ микробиолога - эдакой серьезной тетеньки в белом халате и шапочке, обперевшейся пышной грудью на край стола и неподвижно склонившейся над биноклем микроскопа, давно устарел и канул в лета. В худшем случае представительницы сей древнейшей профессии выглядят примерно как я (можно заглянуть в мои альбомы с фото, остальное дорисует ваше воображение-трансформер ...»