Будучи убежденным коммунистом, он тем не менее никогда не сверяет своих взглядов и убеждений с генеральной линией партии. На все у него есть свое собственное мнение, которое он ни от кого не скрывает и не раздумывая идет на открытый конфликт ради своих убеждений даже с соратниками по борьбе.
Он категорически отверг просьбу руководства компартии Израиля, написать стих в память об И.В. Сталине.
Но Пэнн заявил, что о Сталине не напишет ни слова, однако сам предложил написать стих в память о советском композиторе Сергее Прокофьеве, умершем в один день со Сталиным.
В 1959 г. вместе с дочерью Синильгой Пэнн по приглашению Союза Писателей СССР приезжает в Москву, где принял участие в работе Второго съезда советских писателей.
Здесь он встречается с Борисом Пастернаком, Назымом Хикметом, Александром Фадеевым…
Своему кумиру, Владимиру Маяковскому он посвящает идущие из самого сердца строки, которые родились скорее всего прямо на площади Маяковского у памятника великому поэту,
Ни славы груз, ни многопудье бронзы
Сдержать не в силах звоном бьющий шаг.
Через хребты веков на все вопросы
Потомков любопытных, не спеша,
Ты отвечаешь, распахнув пиджак.
…Да, это ты!
С глазами Азраила,
И светлых дум слуга и следопыт.
Я подхожу, поэт из Израиля,
Тебя переводивший на иврит.
В моей стране, ломая слов преграды,
Вгоняя в пот жрецов елейных рифм,
Я нес тебя с собой на все эстрады,
Твоим стихом толпу их покорив.
Пэнн восхищен и снова очарован Москвой , которую не видел более тридцати лет:
Врываюсь в широту Москвы
И все не в силах наглядеться!
Москва мне открывает сердце,
Ведь мы по-братски с ней близки.
Его уговаривают остаться в Москве, предлагают прекрасные условия, но Пэнн категорически отказывается, хотя когда-то он писал :
«Мне тесно быть в себе, а родина мала:
Восстали на мои студеные истоки
Всей Библии жара, всей Библии хула,
А на мои грехи — все древние пророки».
Подобно дереву , он кровно связан со своей землей, и как дерево как-будто врос в нее.
Он никогда не забывает Россию, но его жизненные корни уже навсегда неразрывно связаны с Палестиной.
При жизни поэта были изданы всего несколько сборников его поэзии:
На иврите- "Вселенная в осаде" ("Тэвэль бэ-мацор", 1948), "Вдоль дороги" ("Ле-орэх а-дэрэх", 1956), "Было или не было" ("Хайя о ло хайя", 1972).
Последний сборник был издан в год смерти поэта.
В 1965 году в Москве , под редакцией Давида Самойлова был издан сборник стихов поэта на русском языке "Сердце в пути", более трети стихотворений которого были переведены с иврита самим Пэнном.
Стихотворения и поэмы Маяковского переведенные Пэнном на иврит были изданы отдельным сборником в 1950году .
Перу поэта также принадлежит пьеса " Кулам кэ-эхад", (Все как один, изданная в 1952 году.
Уже после смерти поэта были изданы дополнительные сборники его стихов:
На иврите: "Рэхов ха-эцев а-хад-ситри", (Улица односторонней печали 1977год),
На иврите и на русском: «Лейлот бли гаг» (Ночи без крыши 1985 по названию главной поэмы в сборнике).
В последние годы своей жизни поэт был тяжело болен.
У него развилась тяжелая форма диабета, ему ампутировали сначала одну ногу, потом другую.
Несмотря на тяжелую болезнь Пэнн продолжал творить и активно участвовал в жизни своей новой родины.
До последнего своего дня, он был членом израильского Комитета борьбы за мир и Движения дружбы "Израиль - Советский Союз", продолжал писать для газеты израильских коммунистов «Коль ха-ам»
Но главные его усилия в эти последние годы его жизни были направлены на помощь молодым поэтам, которых он опекал с отеческой заботой.
Его дом на улице Дизенгоф в самом центре Тель-Авива, где поэт прожил все последние годы своей жизни стал творческой мастерской в которой начиналась карьера таких известных впоследствии ивритских поэтов и критиков как Давид Авидан, Габриэль Мокед, Сасон Сомэх и Яков Бессер, Шай Шавит.
Он внимательно прочитывал стихи молодых поэтов , затем говорил: «Ну что ж , по содержанию хорошо… А теперь давай поработаем над тем, как написано».
У него всегда и для всех находилось время.
Умирал поэт мучительно. Кроме ампутации обеих ног, он перенес обширный инфаркт .
Он умирал в полном одиночестве, никого к себе не допуская.
Единственной кто не не разлучалась с ним в эти последние дни жизни поэта была его жена Рахель, с которой они прожили вместе 37 лет.
Приходила навестить умирающего поэта и его вторая жена (Рахель была третей) –известная израильская актриса Ханна Ровина. Она поддерживала Рахель как могла.
Дочь поэта от второго брака- Илана Ровина, ставшая певицей, навестила отца лишь раз.
Во время своего визита она попросила отца разрешить ей исполнить песню на его стихи на предстоящем фестивале в честь Дня Независимости.
Отец ответил согласием.
Он умер как раз в тот самый день, в то самое время, когда его дочь исполняла на фестивале в честь Дня Независимости песню на стихи отца. Называлась песня "Баллада о моей юнности".
По воспоминаниям Синильги-дочери поэта от брака с Рахелью, его последним словом было "Шалом".
Так закончилась жизнь Александра Пэнна- человека с взрывным характером, неукротимого, когда-то неотразимого красавца под два метра ростом и щеголя, любимца женщин, который и сам был к ним неравнодушен так же как и к спиртному почти до последних дней своей жизни.
Почтить память израильского Маяковского пришли и друзья и недруги.
Дочь Синильга, безумно любившая отца и следовавшая за ним повсюду была безутешна и во время похорон потеряла сознание.
Дочь от второго брака Пэнна –Илана была не в силах простить отцу обиду за мать и прямо заявила , что не жалеет его.
Две вдовы- Ханна и Рахель поддерживали друг друга как могли и сообща приводили в чувство Синильгу..
До конца своей жизни, она умерла в 1980 году в возрасте 91 года, Ханна в сопровождении Рахели каждый год приносила на могилу Пэнна цветы.
У него был сложный характер и он не был образцом примерного семьянина.
Почти сразу же по прибытии в Палестину, он женился на Белле Дан.
У Беллы был жених, но Пэнн заявил, что если она не ответит ему взаимностью, он застрелится.
Белла не ответила.
Тогда Александр выполнил свою угрозу. Ему повезло, он остался жив , а Белла после этого поступка Пэнна ответила ему взаимностью.
У них родилось двое детей-сын и дочь.
Спустя какое-то время, Пэнн влюбился в королеву сцены, как тогда называли Ханну Ровину – актрису театра Габима, которая была старше его на 17 лет.
Пэнн покорно следовал за ней по всему миру, где Ханна была на гастролях.
Однажды, когда Пэнн отсутствовал, от тяжелой болезни умер его сын.
Коогда Пэнн вернулся домой , жена не пустила его даже на порог.
С Ханной Ровиной он прожил год.
Через год Ханна родила Пэнну дочь-Илану. Роды были тяжелыми, Ханна провела в больнице долгие месяцы.
А Пэнн влюбился в одну из медсестер ухаживавших за его женой –Рахель, с которой он прожил вместе 37 лет.
Он не был ни идеальным мужем, ни хорошим отцом.
Он любил часто уходить из дому и подолгу бродить в незнакомых местах , забыв о доме, семье, обо всем… Она терпела его многочисленные флирты и измены, она прощала ему невнимание к семье, она прощала ему все, потому что любила его таким, какой он есть и не пыталась приручить.
И Пэнн не забыл ее в своем творчестве посвятив ей целый цикл стихотворений, который он так и назвал:
"СТИХИ О ТЕБЕ"
Рахэли — жене и другу
1. Твоим рукам
Пою сиянье рук твоих и пальцев нежность,
трепещущих взволнованно и юно, —
Они ведь жизни смысл без устали прядут,
и скромной силе их едва ли есть предел.
По ним скучал смычок, об их прикосновенье
мечтали в тишине всех инструментов струны,
И только потому, что музыки язык
отвергла ты, рояль концертный помрачнел.
Пою духовность рук твоих. Не выставляли
они своей красы толпе на обозренье,
Их голос был так тверд, так страстно убеждал,
что будничной борьбой стал будущего зов.
Ты в суете сует их песню закалила
и вверила борьбе и веру, и прозренье,
И трудолюбие, и горечь этих рук,
чей взмах или покой красноречивей слов.
Пою величье рук твоих и добрых пальцев.
Расплескиваешь ты тепло их не напрасно —
Оно торопится людей в беде согреть
и упасти от горести детей.
Их формы не испортили мозоли —
движенья их как будто гимн прекрасный
Всему правдивому и честному всему
в кипенье яростном сражающихся дней.
2. На демонстрации
Озаряемый пламенным гневом своим,
сотрясаемый маршем голодных когорт,
Стоны бедности город несет, как плакат,
пробивающий стены и свод голубой.
И печатают лозунги тыщи подошв
на асфальте, который годами истерт.
И по этому городу шествуешь ты,
и тяжелое знамя шумит над тобой.
И не в яростных криках шагающих толп
выраженье души молчаливой твоей,
И не взрывчатой ненавистью ты сильна —
твоя ненависть тем и страшна, что нема.
За оградой спокойствия ярость твоя
оказалась и крови и флагов красней,
И когда бушевали нагайки вокруг.
не склоняясь, была ты, как вызов, пряма.
Ты была выше всех восхвалений, когда
не потупила перед жандармом тупым
Своих глаз — этих двух лебединых озер,
в чьих глубинах улыбка твоя зажжена.
Замер вздыбленный город. Природа сама
любовалась великим твореньем своим.
Ты со всеми слилась, ты светилась во всех,
всем, как воздух, понятна, как воздух, нужна.
3. Ты
Твой день рождается задолго до зари,
когда твои глаза еще о сне лепечут.
Он к изголовию приходит моему
с шеренгою забот, в которых боль твоя.
Неповторимая, прилежная моя! —
Работой каторжной испытанные плечи,
И сила верности, которой меры нет,
непостижимая, как сила муравья...
Предместья чадные толкуют о тебе,
трущобы шепчутся, одетые в отрепья,
Где сердце чуткое, глазастое твое
из дома в дом песет свой свет и свой бальзам.
О простодушная, о добрая моя!
Туберкулез в крови и горе в черном крепе
Содомом сделали твой день, но ты тверда —
плотинами ресниц закрыла путь слезам.
Не благодарности ты жаждешь — быстроты!
Чтобы поспеть туда, где человек слабеет,
И обессиленным ногам стать костылем,
улыбкой высветить уста, чья боль остра.
О всемогущая, безмолвная моя!
Как описать тебя, когда мой стих робеет
Пред тихой прелестью и скромностью твоей,
любимая моя, подруга и сестра?!
1955
Перевод Р. Морана
Свое видение собственных жизни и творчества, Пэнн выразил в стихотворении: "СОВРЕМЕННЫЙ ГАМЛЕТ"
«Быть или не быть,
вот в чем вопрос!»
«Не быть?» — Не может быть!
Я должен быть и буду сущим всюду,
Чтоб каждым стуком сердца не забыть
Борьбы и жизни сути.
Не быть — не может быть!
«Не быть?» — Не может быть!
Взлететь я должен невесомой массой,
С красавицей Офелией исшить
Глоток зари на Марсе.
Не быть — не может быть!
«Не быть?» — Не может быть!
Я проживаю год в теченье часа,
Мне суждено из атома добыть
Большое слово Счастье.
Не быть — не может быть!
«Не быть?» — Не может быть!
Без глаз моих потухнут свет и грозы.
Как идолов, пришла пора разбить,
Шекспир, твои вопросы.
Не быть — не может быть!
1965
Как будто подводя итог своей жизни, Александр Пэнн написал эти строки:
Мне много довелось пройти дорог.
И идолов разбить пришлось немало.
Не раз я поднимал трепещущее знамя
И многим женщинам дарил свою любовь.
Прощайте все:
Любовь, Дорога, Знамя и Свобода.
И Родина моя любимая прощай!
("Вдоль дороги")
Творческие гены Пэнна проявились у его старшей дочери Зрубавелы, ставшей как и отец поэтессой.
Ее сын – внук Пэнна, Йонатан Файн (род. в 1959 г.) – продолжает традиции деда.
Файн хорошо знал деда и часто его навещал.
Сегодня Файн известный в Израиле писатель.
Он собирается писать книгу о своем деде.
-Его биография захватывает,а правду о его жизни никто из нас не знает,-говорит Файн.
О жизни Пэнна поставлено несколько пьес на израильской сцене.
Чаще всего его имя связывают с актрисой Ханной Ровиной, с которой у него был короткий, но бурный роман.
Этот роман притягивает внимание интеллектуалов и творческой элиты гораздо больше чем непростая судьба и творчество израильского Маяковского , хотя жизнь и творчество Пэнна заслуживают не меньше внимания.