О Светлом Воскресении

Елена Агалакова
   Христианство для меня – даже не религия. Христианство – учение, в котором родилась Любовь. Иисус - ее родитель. Ни до, ни после любви в религии не было. Ну, где?

 В иудаизме? Родовое сознание, с уклоном в матриархат. Страх и пиетет.
 В мусульманстве? Родовое сознание. С уклоном в экстремизм. Страх, превосходство и ненависть.
 В буддизме? Ну, в нем не только любви нет, в нем и бога нет.
 Ни одна из христианских религий не сохранила христианской идеи в первородном качестве. Католичество грешит обмирщением, православие – идолопоклонством, протестантизм опрощает культ до схематичности. Но главное все равно забыли все.

   Мне тут ребенок книжку подбросил. Очень сильную. И там такой пассажик мелькнул: «Он  забрал у меня лучших!» Эту фразу сказал отрицательный герой про положительного, когда тот написал для тамошних дворян кодекс чести. Никаких революций, жертв, крови. Только идея, ради которой стоит жить, жертвовать собой, проливать кровь и совершать революции.
Как Иисус. Иисус написал любовь.

   Иисус принес с собой кодекс чести. Заповеди были до него. Старозаветные еврейские заповеди: «Не убий!», «Не укради!», «Не пожелай!» Но у евреев был жестокий Бог. Богобоязненные евреи если и не грешили, то из страха. Представьте себе дворянина, который из страха исполняет свой кодекс чести? Иисус не изменил ничего, кроме мотивации.

   Он не назвал себя рабом. И не назвал слугой. И не призывал на помощь некую абстрактную сущность. Он назвался Сыном. Ему нужна была другая связь. Ему нужна была близость. Глубокая, заинтересованная, человечная близость. Не страх, и не обещание рая на той стороне, и не превосходство над неверующими другими. Ему нужна была любовь.

   Сын – это очень близкий. Тот, кому нужна поддержка, и тот, кто готов сам поддержать. Он не прятался за Бога. Не только прятался. Он отвечал за Бога. Как любящий сын отвечает за отца. Как дворянин отвечает за свой Кодекс чести. Как самый близкий отвечает за своего ближнего, потому что если ты - Сын, ты знаешь, как судить, (как бы судил Он) и как будут судить тебя. О силе и о слабости отца будут судить по силе или слабости сына. Сын не может облажаться. Такова любовь.

  Он был странный Бог, этот Бог-Сын. Он говорил с каждым, как будто один на один. Будучи никем сам, не признавал никакой иерархии. Не давал возможности укрыться за саном, родом, профессией или толпой. Только от сердца к сердцу. Или ты один, сам отвечаешь за все, что диктует тебе сан, род, профессия или толпа, или... или толпа, профессия, род или сан тебе не диктуют.

  Тогда кто диктует? И что диктует? Если раньше ты не убивал, не крал и не желал чужой жены из страха, то, что сдержит тебя сейчас?

  Достоинство. Сын Бога знал, что нужно, чтобы быть достойным своего Отца. Его любви. И не просто знал, но жил так, чтобы быть достойным. Чтобы оправдать Его надежды. Любил, верил, прощал, жалел, защищал, бранил, исцелял, учил, кормил, мыл ноги, читал проповеди. Утверждал достоинство в других.

  И все, кто с ним соприкасался, не убивали, не крали, и не желали чужих жен уже не потому, что боялись. А потому что знали о своем достоинстве, и верили в чужое. Это очень по-дворянски. Настоящая любовь аристократична. Она предполагает достоинство в другом.

  Никаких насильственных мер не предполагалось. Тебя никто не накажет. И не обидит. И не проклянет. Тебя просто оставят. С твоим саном, родом или толпой, с твоим предательством, гордыней, трусостью, слабостью. Никто не наругает. Просто ты перестаешь иметь отношение к Нему. Его близким, Его радостям, Его умиротворению, Его спокойной вере в правильность выбранного пути. К Его смелости следовать путем Сердца, путем Отца.

  Вы думаете этого недостаточно? Но многие отказались от всего, чтобы  только быть с ним.
Его присутствие в жизни делает жизнь стоящей. Мне бы хватило. И еще многим хватило бы… Совсем не обязательно было распинать лучшего. Ну, не стало бы христианство мировой религией! Тогда бы не стало. Стало бы позднее. Да хоть бы и не стало! Идея все равно была бы жива! Потому что идея прекрасна! Его идея – вечна!

  Да и начхать бы на этот лакейский мир, которому нужно убить, а после плакать! Две тысячи лет  мусолит обстоятельства его жуткой кончины. И волшебного Воскресения. Да хватит уже! Гоняться за дешевыми чудесами! Он не для этого умер, и не для этого воскрес! Думая о его смерти, мы забываем о его жизни!

  А истина в том, что Иисус бессмертен, не потому что умер, и даже не потому что воскрес, а потому что Его любовь высока и делает высокими всех, кто к ней прикасается. Апостолы любили его еще до смерти, живого, и умереть готовы были еще за живого. И он за три свои миссионерских года свел с ума весь Ближний Восток, одной любовью, и стал реальной угрозой для фарисеев. Живой. Еще не мученик. Еще не распятый. Любовью. Не смертью.

  Я люблю его живого.
  Я скорблю о нем мертвом. Я преклоняюсь пред ним воскресшим. Но люблю я, все-таки, его живого. Никого не хотела обидеть. Не хочу, чтобы его недооценивали.

  Праздник этот люблю. И куличи и яйца, и такие красивые службы. И нарядных прихожан. И что все целуются. И в его Воскресенье верю!  Ну, просто для  меня  он не мифология, а идеология скорее. Я бы сказала, что большая любовь, наверное, самая большая в жизни.
  Христос Воскресе!
  Воистину, воскресе!