6
Рада сорвалась к умершей тетке не потому, что торопилась с наследством – о нем она думала меньше всего. Ее туда погнала тоска... Неизвестность была хуже правды. Не могла она поверить, что у Марка нет возможности ей написать, если, конечно, это правда, что он идет на поправку. Ехать туда без всякого приглашения? Но хотят ли ее видеть? В качестве кого она туда поедет? Как турист? Но пока она будет оформлять документы, Марк может и передумать, что хочет ее видеть.
Словом, получалось так, что надо ждать. Вот что она ненавидела всегда! Да она, даже когда опаздывала, не умела ждать троллейбус или трамвай. Бежала вперед, а потом чертыхалась, когда транспорт ее обгонял. Как говорили ее мама, возмущенная нетерпеливостью дочки во всех жизненных ситуациях, ее терзала «нетерплячка» с самого рождения.
Это меткое украинское словцо мать произносила часто, а тетя Оля это явление называла шилом в заднице и не уставала с ним бороться. Безрезультатно, увы...
Только Марка оно и забавляло.
– Ты можешь шагать дальше, – спокойно говорил, когда они вместе ожидали автобус или даже электричку, – мы тебя догоним.
И приходилось стоять, усмиряя ноги, которыми она перебирала на месте, как лошадь перед стартом.
Марк вообще усмирял ее порывы ускорить любой процесс. И он, знающий это качество, сейчас терзал ее молчанием?!
Ладно, она еще потерпит немного.
Убегая на работу утром, в последний день перед отъездом к тетке, она открыла почту и обнаружила там письмо от Димы, того самого, что писал и Юрию. Она даже испугалась, подумав о самом страшном – Марк умер!
«Дорогая Рада! Я хочу, чтобы Вы знали правду. Марк мне о Вас говорил как о женщине прагматичной и умной, и я тоже надеюсь на Ваше благоразумие. Он стал жертвой теракта, легко ранен, идет на поправку. Я же так занят работой и детьми, что не могу уделить ему столько времени, сколько полагается. Наша родственница, Леночка, заменила ему и сиделку, и врача, и друга-утешителя. Думаю, будет неразумно, если Вы приедете сюда, чтобы с нуля начинать жизнь. Вряд ли Марк будет способен в ближайшее время вообще заботиться о ком-то. Это он нуждается в заботе. И у него так много проблем (бытовых). Думаю, Вам не понять специфики нашего бытия. Только тот, кто поварился в нашей жизни, может рассуждать о будущем. Я понял так, что у Вас есть надежный друг, и Вы не останетесь в одиночестве. Если этот молодой человек мне написал, значит – вы доверяете ему. Марк не может писать, потому что задета правая рука. Это он мне поручил связаться с Вами. Решайте сами, что делать дальше. С уважением, Дмитрий».
Всю дорогу на работу Рада одолела механически, погруженная в горькие мысли. Слез не было – одна растерянность. Если бы это написал сам Марик, она бы точно разревелась. Но к ней обращался незнакомый человек, почему-то решивший, что имеет право распоряжаться чужими судьбами. И что это за Леночка, заменившая Марку даже друга? Как это понять? Почему – заменившая? Кого заменившая? Ее, Раду?
Весь рабочий день она обдумывала ответ и даже попала впросак во время деловых переговоров с партнерами фирмы. Вечером она написала Дмитрию: «Уважаемый пресс-секретарь моего возлюбленного Марка! Передайте ему, раз он доверил Вам вести и личную переписку, что я не посягаю на его свободу. Но если он захочет меня видеть, прилечу немедленно. У меня нет друга, писал Вам мой сосед». Прочитав свой ответ, она сказала громко:
– Сволочь я! Да не сосед Юрочка, а друг!
Через два часа не выдержала – открыла почту. Писал теперь Марк:
«Девочка моя! Что происходит?! Я лежал в госпитале, не хотел тебя тревожить и попросил Диму писать тебе только правду. Сегодня вернулся домой и сразу – к компу! Твое письмо я прочитал с недоумением – в нем звучит обида. К сожалению, Дима удалил свои письма тебе. Может, он превысил свои полномочия? Чем-то тебя задел? Но он просто отчитывался о моем состоянии здоровья. Ты скажешь, что можно было поговорить по телефону. Но и тут я не виновен: во время теракта мне выбили несколько зубов, и сейчас предстоит операция... Как бы я шепелявил в трубку? Не волнуйся, за мною хорошо ухаживают. Леночка – ангел доброты, это дальняя родня Димина. Очень энергичная девушка. Она снабжает меня еще и книгами.
Я по-прежнему люблю тебя, мечтаю о нашей встрече, но реально понимаю ситуацию так: с приездом твоим надо повременить. Как только я решу свои проблемы (это касается и работы), сейчас же вышлю телеграмму: прилетай! Пока же тебе надо оформить визу, паспорт, а я позабочусь о гостевом вызове. Очень жалею, что уехал сюда, но назад дороги нет: родня и мои личные проблемы опутали меня крепко... Ничего, все кончится... Годика через два мы решим вопрос и с ребенком. К тому времени, я думаю, все утрясется! Целую тебя, родная!»
– Годика через два! Годика через два все утрясется! – крикнула Рада и забегала по комнате. – А мне сколько лет, ты забыл?!
Впервые за последние недели она разрешила себе вволю наплакаться. Злая обида переполняла ее. Почему это они оба с нежностью пишут о какой-то Леночке? Разве она не просто сиделка?
– Все! – вслух сказала себе Рада, – больше не заглядываю в почту! Пусть
ни катятся подальше – к своей Леночке, ангелу доброты!
Целую неделю проторчала Рада в тетушкином городке, оформляя документы, связанные с наследством. В промежутках беготни по ЖЭКам, нотариальной конторе, по знакомым тети Ольги, а также по подружкам детства, Рада ловила себя на мысли, что места в них для Марка остается все меньше. Словно его трезвое письмо охладило ее страсти. Или это истерика, как и бывает, сыграла спасительную роль? Организму надоело жить в напряжении, и он сдался?
За ключами от своей квартиры, оставленными тете Алле, она заходить не стала – открыла своими. Через час, приняв душ и поужинав с неожиданным удовольствием, Рада уселась звонить. Заранее улыбалась, представляя, как Юрочка обрадуется ее приезду, как прибежит, и они будут либо читать стихи, либо болтать обо всем, что придет в голову. И будут смеяться! И не станут вспоминать Марка. Итак, она сначала сообщит Юрочке о приезде, а уж потом откроет почту... на всякий случай. А вдруг там...
Телефон Юрочкин молчал. Часы показывали двадцать один тридцать. В это время он еще не спит.
– Пивко где-то жрет, зараза, – беззлобно проворчала Рада, как когда-то, в самом начале болезни отца, еще не сердясь, говорила ее мама Вера.
«Зараза» тогда звучало ласково...
– Ничего, отучим, – кинула Рада в сторону телефона.
Почта вывалила на нее три письма от Марка и одно от Димы, который извинялся за «превышение полномочий, за что ему влетело от родственника». А Марк, словно под копирку, повторял, что любит ее и даже ждет, но «поближе к весне». Раду задело как раз вот это – похожесть писем, словно у Марика закончился запас нежных слов и вообще – оскудел словарь, и он просто копирует письма.
И тогда Раду осенила мысль, явно запоздалая: да он просто разлюбил ее, забыл! Ее образ померк в его сознании, стертый всеми этими несчастьями в семье, шоком от переезда в чужую страну, поисками работы! Столько пережить! Сестра заболела, потом умерла, его самого подстрелили, лишился зубов, а тут еще она, Рада, живущая в спокойной обстановке, требует любви, ее подтверждения...
– Эгоистка я несчастная!
Но мысль, вдруг осенившая, стала прорастать. Обида на Марка медленно уползала, прихватив с собою и чувство потери, одиночества.
«Дорогой Марк, – написала Рада, – я тебя отпускаю. Все равно я бы не решилась приехать в чужую страну. Мой дом здесь. Я рада, что у тебя есть друзья. Леночка помоложе меня, и у нее есть время ждать, когда ты решишься на ребенка. Целую. У меня все в порядке. Время залечит любые раны. Выздоравливай! Рада».
Соседка, тетя Алла, ключи принесла сама.
– Слышу – приехала! – сказала она и с кряхтением обосновалась в кресле, явно настроенная на долгие разговоры. – Чего же не зашла? Держи свою связку. У меня уже дома ключи висят от половины квартир. Захочет кто ограбить сразу всех – пусть ко мне идет! Ну, как съездила?
– Спасибо, хорошо. Долго рассказывать. Мне тут еще надо к одному человеку заглянуть.
Не собиралась Рада устраивать посиделки с тетей Аллой. Та вздохнула шумно, буркнула:
– Ладно, не хочешь секреты свои выдавать, я в душу лезть не привыкла.
– Не обижайтесь, я просто устала, да и рассказывать нечего. Ко мне никто не приходил?
– А мне знать откуда? Я не слежу за другими. Ко мне приходили, о тебе спрашивали, а кто к тебе ...
– Кто спрашивал?
– А этот, с пятого этажа. Алкаш.
– Не алкаш он.
Тетя Алла насмешливо прищурилась:
– А ты знаешь откудова? Я, да и бабы наши его сколько раз видели... на карачках. А ты – «не алкаш»»
– Все то вы знаете...
– Нам положено знать. Для общего порядка в доме.
– Так чего он приходил?
– Я же говорю: спрашивал, где ты. Я и сказала, где.
По ускользающему взгляду соседки Рада поняла: что-то не так.
– Ну и?
– Сказала, что ты умотала к своему хахалю в Израиль.
Рада вскочила с дивана, на который только что присела, понимая, что так просто Аллочку не вытуришь.
– В какой Израиль?! Зачем же врать?
– А тебе он зачем – этот алкаш? – тетя Алла стала покрываться пятнами. – Мать бы тебе спасибо не сказала – свяжись ты с этим... очкариком!
– Ну, во-первых, не надо совать нос в мои личные дела. Во-вторых, я вас не просила врать человеку. В-третьих, он не алкаш! А если и видели пьяным, так тогда все у нас в доме – алкаши! Я уже всех мужиков наших видела пьяными!
– Каждый день? – ехидно поинтересовалась тетя Алла, тяжело поднимаясь с кресла.
– Каждый божий день вижу кого-то пьяным!
– Ну-ну, девка, хорошо, что мать не дожила... А твой... этот, кудрявый, на еврея схожий, загудел в больницу!
Тетя Алла с обиженной физиономией потащила свои телеса к двери.
– В какую больницу?
– Дочка у него... приличная вроде бы, – не ответила соседка, пытаясь справиться с замком на двери. – Выпусти меня, тут заело!
– Стойте! Я не отворю дверь, пока не скажете, где он!
Рада жестким движением сняла руку тети Аллы с замка.
– Вы же все знаете! Где он и что с ним?
– А фигушки тебе, неблагодарная! – злорадно произнесла соседка. – Могу и у тебя остаться! Забыла, как я тебя выхаживала?
Рада молча отворила дверь, выпустила тетю Аллу. Та кинулась к своей двери, потом обернулась со словами:
– Кажись, на улице Свердлова, в больнице «скорой помощи». Может, уже и окачурился!
Несколько минут Рада соображала, что теперь делать, – идти сейчас туда или завтра?
Но если придет ночью, пустят ли ее? Спросят, кто она... Что отвечать? Врать? Получается – всем она чужая! Когда же кончится это?!
Отложила поход на утро, но успокоиться не могла. Пару раз поднималась на пятый этаж – в надежде, что Юрина дочь там объявится.
Наташа не пришла, но позвонила ей. Номер Радиного телефона она нашла в записной книжке отца.
– Алло! Это Рада? Я – Наташа, мне папа говорил о вас...
Голосок у девочки дрожал, точно она недавно кончила плакать или собирается.
– Наташа, где он?! – завопила Рада. – Он жив?
– Сегодня ночью его перевели в палату из реанимации. Мне так жалко!
Наташа всхлипнула.
– Господи, да что с ним?
– Мне так жалко, я пришла, а он...
Через минуту Рада узнала все подробности. Они еще поговорили о завтрашнем дне (что нести, когда туда идти, вместе или отдельно), а потом Рада, наконец, добралась до своей постели.
«Перевели в палату, – повторяла про себя Рада. – Значит, спасли... Вот, оказывается, он еще и сердечник... инфаркт... Но будет жить, раз перевели? Один в больнице, другой... Одна я здорова. И кому я нужнее теперь? У Марка родня под боком в полном составе. У Юрочки – все далеко, хоть их и много... Наташа одна рядом. Но она учится... У нее свои молодые дела. Бедный Юрочка!»
Она не заметила, что окунулась с головой в совершенно чужую жизнь, о которой еще вчера совершенно не думала. Строила планы на завтра, забыв о любимом Марке... И сам он казался ей придуманным персонажем или приснившимся. Симпатичным, но таким далеким, каким становится полюбившийся когда-то герой фильма, тобою оплаканный, а затем оставшийся не в сердце, а всего лишь в тумане памяти...
Продолжение http://www.proza.ru/2010/04/02/1091