О II Московском фестивале университетской поэзии,
альманахе «День открытых окон 3» и о молодой поэзии вообще.
Что, сублимируя, несу, б.., миру я?
Герман Лукомников.
* Статья опубликована в журнале "Литературная учёба", №4/ 2010.*
Как, думаю, известно хотя бы некоторым читателям, 23-25 октября 2009 г. состоялся II Московский фестиваль университетской поэзии, а по его итогам в январе 2010 г. вышел сборник «День открытых окон 3 ». Об этом сборнике я в основном и буду говорить в своей статье, но сперва стоит сказать пару слов о том, что такое университетская поэзия и в чём её особенность. В самом сборнике, помимо стихов, опубликованы также материалы круглого стола «Есть ли у университетов своя поэзия?» проходившего в РГГУ 24 октября 2009 г., но никакого чёткого определения университетской поэзии мы в этих материалах не найдём. Некоторые участники круглого стола не принимают сам этот термин – так, руководитель литобъединения при Университете печати Георгий Векшин считает его слишком расплывчатым, а поэт Сергей Стратановский вообще предпочитает говорить не об «университетской» или «молодёжной», а о «современной молодой поэзии». Нечто похожее на определение даёт лишь тот же Георгий Векшин, называя вузовскую поэзию «поэзией молодых растущих небездумных организмов».
Те же участники, которые не возражают против самого термина «университетская поэзия» (например, поэты Данила Давыдов и Дмитрий Кузьмин), приходят к печальному выводу: такая поэзия в нашей стране как сколько-нибудь значимое явление не существует. Почему – это нам сейчас не интересно, важнее узнать, где же она тогда существует и в чём её особенности.
Как утверждает маститый филолог и поэт Юрий Орлицкий, в странах Запада университетская поэзия существует и активно развивается, более того – по большому счёту, поэзия там только в университетах и уцелела. На Западе, говорит Орлицкий, «нет такого поэтического безумия, как в России, где каждый второй пишет стихи», – там поэзия стала занятием интеллектуалов. И, конечно же, от этого она сама стала весьма интеллектуальной. Да университетской поэзии другой быть и не прилично – место происхождения, как-никак, обязывает. Но, однако, не получается ли так, что эта поэзия интеллектуалов только таким же интеллектуалам и интересна? Как с этим обстоит дело на Западе, я не знаю, да мне сейчас и не до того, меня интересуют наши российские реалии.
Этот вопрос тоже был затронут на круглом столе: поэтесса Дарья Суховей заметила, что в связи с университетской поэзией сразу вспоминаются два жупела: во-первых, филологическая поэзия, во-вторых, «поэзия для деревообделочников», как выразился сам Л.В. Щерба, т.е. поэзия только для узкого круга людей, способных понять поэта. Насчёт первого Суховей отметила, что любая поэзия, в сущности, филологична, раз имеет дело с языком и литературной традицией, а что до филологии, то она составляет от силы 1/30 тех специальностей, которые преподают в вузах («а шуму-то, шуму!»). О втором же жупеле она сказала, что университет как раз и должен дать образование и ориентацию в культуре и в жизни, чтобы человек не замыкался в маленьком мирке какой-нибудь субкультуры.
Всё это верно – и то, что в вузах преподают далеко не одну филологию и пишут стихи вовсе не одни филологи, и то, что университет даёт человеку образование и широкий кругозор. Однако филологов среди современных поэтов (и вообще литераторов) отнюдь не 1/30, а намного больше – так, среди 55 авторов «Дня открытых окон 3» их не меньше 13 , т.е. почти четверть, так что, думаю, действительно есть причины говорить о филологизации современной поэзии. Не имею ничего лично против филологов, но их обилие в литературе меня настораживает. По-моему, профессиональное знание истории и теории литературы для писателя вовсе не обязательно и даже может быть вредным, особенно если ему недостаёт опыта и знания жизни (а молодым писателям как раз этого зачастую и недостаёт) – есть соблазн попытаться возместить этот недостаток какими-нибудь изящными выдумками, игрой с цитатами, изобретением новых слов и пр. Тонкие знатоки литературы это, пожалуй, оценят, а вот простые читатели – едва ли, скорее просто пожмут плечами: мол, нечего толком сказать, вот и выпендривается. Что же из этого может выйти, как не та самая «литература для деревообделочников», вернее – для «литературообделочников», т.е. филологов, профессиональных литераторов и т.п.?
Именно это зачастую и выходит: как пишет, например, в своей статье «Везде одни и те же» ("Литературная Россия", № 44-45/ 2009) критик Александр Титков, современная молодая поэзия всерьёз рискует совершенно замкнуться в своём узком кругу. Авторы её в большинстве своём люди несомненно талантливые, многие из них пишут уже далеко не первый год, активно участвуют в различных литературных фестивалях и конкурсах, регулярно появляются в лонг-листах престижных премий, а между тем за пределами узкой литературной тусовки их до сих пор никто не знает. Почему? По наблюдениям Титкова, потому, что молодые поэты пишут не для того, чтобы их стихи читали и задумывались над ними, а чтобы «получить пятёрку за написанное». Пишут не для простых (относительно, конечно, простых – поэзия дело тонкое) читателей, а для редакторов толстых журналов, для премиальных жюри и издателей интеллектуальной литературы.
Статью «Везде одни и те же» я обсудил на сайте «В контакте» со своими друзьями, и, судя по их откликам (а откликнулись на неё люди умные, образованные и сами не чуждые творчеству, хоть и не обласканные вниманием «мэтров»), Александр Титков не одинок в своём мнении. Так, один из друзей написал мне, что «все эти начинающие поэты, обгоняя друг друга <…> торопятся о своих талантах всему миру заявить », а в результате «на всех этих поэт.вечерах и фестивалях одну только словесную муть <…> и слышишь. Да и <…> самим поэтам-слушателям вся эта муть или вообще не интересна или интересна с большой натяжкой». Не берусь пока судить, куда торопятся, и торопятся ли вообще, молодые поэты, и интересно ли им творчество друг друга, но насчёт мути соглашусь – по моим впечатлениям, её в творчестве нынешних молодых стихотворцев хоть отбавляй. Иные стихи написаны так, что хоть всю голову изломай, не поймёшь, что автор хочет сказать, какими чувствами или мыслями хочет поделиться с читателем. Немало таких стихов и в сборнике «День открытых окон 3», о котором я и собираюсь говорить. Причём мутно пишут отнюдь не только новички или какие-нибудь неизвестные авторы, но чаще, напротив, уже заметные, обласканные вниманием «мэтров» поэты, номинанты и лауреаты престижных премий вроде «Дебюта» и «ЛитератуРРентгена». Кстати, среди участников II Московского фестиваля всяких номинантов и лауреатов набралось немало – в общей сложности 24 из 55, т.е. примерно 43,6%. Так что, можно сказать, фестиваль стал смотром лучших сил современной молодой поэзии.
Вот мы с Вами, читатель, и поглядим, что это за силы, как и о чём пишут молодые поэты – бывают ли у них интересные стихи, или же только одна муть, написанная, как выразился однажды критик Кирилл Анкудинов, не для чтения, а для потребности социокультурных меньшинств?
Особое внимание я намерен уделить всё тем же номинантам и лауреатам, в которых «мэтры», судя по всему, видят будущее русской поэзии. Согласитесь, это ко многому обязывает, особенно, если учесть, что, как утверждает маститый филолог и поэт Юрий Орлицкий, русская поэзия занимает сегодня в мире лидирующее положение. Впрочем, не будут забыты и остальные, обойдённые (пока?) вниманием «мэтров» стихотворцы. Говорить я буду, конечно, не обо всех 55 авторах, а только о некоторых наиболее интересных или типичных, да и у тех ограничусь одним-двумя, редко тремя самыми характерными стихотворениями.
***
Отчего произведения молодых поэтов выглядят мутными и непонятными? Судя по представленным в сборнике стихам, часто от того, что в них нет (во всяком случае, не видно) цельности, единства замысла. Отдельные строки и строфы обычно понятны (хотя тоже не всегда), но непонятно, как они связаны друг с другом, почему они объединены в одно стихотворение. Получается какой-то поток сознания, в котором у более талантливых поэтов проплывают, как льдины, превосходные, ясные, глубокие, но не связанные друг с другом фрагменты, а у менее талантливых плывёт одна тина и муть.
Вот, например, стихи Анастасии Векшиной (финалистка премии «Илья» в 2004 г., шорт-лист «Дебюта» в 2008):
Это раньше мы любили говорить
А январь весь прожили в тишине…
О чём это? О близких людях, уставших друг от друга, о начавших остывать чувствах? Нет, не об этом – дальше мы читаем, что
На подоконнике сидели мандарин и деревянная птица
Мандарин со временем высох стал твёрдым <…>
Друзьям было прилично подавать напитки
В кастрюлях, ковшиках и мисках <…>
спагетти вползают в стоптанное бытовое помещение <…>
и мы начинаем говорить то есть вспоминать
да нет же послушайте мы говорим говорим говорим говорим
Говорим, говорим, – а о чём, не понять: какая связь между людьми, которые раньше любили говорить, засохшим мандарином на подоконнике, питьём напитков из кастрюль и ковшиков и, наконец, вползающими в бытовое помещение спагетти (прямо сцена из какого-нибудь голливудского ужастика)? И что они все означают?
Или вот ещё её стихотворение:
Северянин приходит утром.
Приходит, стучится в окно и говорит:
– Я принёс рыбу. Два судака и подлещики <…>
Готов на каждом из них поставить автограф <…>
Уходя <…> Северянин не воображает себя Тригориным,
И Нина не мерещится ему на берегу пруда.
Автографы на пойманной рыбе – это, конечно, здорово придумано, но при чём здесь Игорь Северянин, а тем более – Тригорин и Нина из чеховской «Чайки»? Сама Анастасия, филолог-русист по образованию, наверное, знает, при чём, но как быть неискушённым в таких тонкостях читателям? Вот, по-моему, яркий образчик той самой филологической поэзии, вокруг которой, по мнению Дарьи Суховей (тоже, кстати, филолога по образованию), слишком много шуму. Судите сами, читатель, на пустом ли месте этот шум?
Вот стихи Светы Сдвиг, едва ли не самого заслуженного автора сборника (четырежды – в 2003, 2005, 2007, 2009 гг. – она попадала в лонг-лист «Дебюта», в 2009 г. – ещё и в шорт-лист премии «ЛитератуРРентген», а также удостоилась гран-при фестиваля «Молодой литератор»):
наступает дождь лампа на балконе крыша
говорит дождь как и весь день
где ты была по мягкому ступают ноги <…>
нельзя спать дорога рычит от неудобной одежды
я отчётливо помню как мы
ещё живём друг без друга
под одеялом нет крошек <…>
я учусь что текст должен быть понятен
Видать, не очень-то хорошо учится – её текст непонятен и бессвязен, наступающий говорящий дождь, рычащая дорога и крошки под одеялом существуют сами по себе, являются неведомо откуда и невесть зачем. Отсутствие знаков препинания усугубляет эту непонятность: поди разбери, что там происходит от неудобной одежды, дорога ли рычит или же героиня отчётливо помнит.
Другие стихи Светы, вошедшие в сборник, тоже не отличаются ясностью: если в них и можно связать конец с началом, то всё равно непонятно, что автор этим хочет сказать, какими чувствами поделиться:
самое красивое что я здесь видела
небольшой weihnachtsmarkt в берлине
где старики играли музыку 30-х <…>
я вернулась около шести а он
скорее всего не ложился
ещё не работало радио и чайник
и на кухне было слышно только это
Этакая незамысловатая дневниковая запись, зачем-то переложенная в стихи (а вернее – просто записанная в столбик). Интересно, это считается у «мэтров» интеллектуальной поэзией или нет? И если считается – в чём тут интеллектуальность?
А вот другой, столь же заслуженный автор «Дня открытых окон» – Лев Оборин [шорт-лист «Дебюта» в 2004 и 2008 гг., лонг-лист – в 2007 и 2009 (в последнем году даже дважды – по поэзии и эссеистике), и ещё шорт-лист премии «Содружество дебютов»]. Именно его я в первую очередь имел в виду, когда писал, что у талантливых авторов поток сознания несёт, как льдины, прекрасные, но не связанные друг с другом фрагменты. Вот пример такого потока:
…Что вы хотите? Я по ночам и так
думаю о миллиардах тех, кто мне неизвестен <…>
За что я не знаю, что было в чудесных лесах нейронов
у этих, которые, может, не только горшки обжигали? <…>
У моего отца был отец, у того был отец <…>
у того был отец –
вот бы на него посмотреть!
- Заплутавший идёт через лес, одинаковыми стволами,
несуществующими дорожками, цепким подлеском,
вязкой хвоей. Что это там такое,
видное боковым зрением? Жёлтый знак,
треугольник <…> а это всего лишь память – цепким подлеском,
<..>
выжженная пустота в окружении голых стволов.
В самом деле, интересно было бы узнать, что было в чудесных лесах нейронов у миллиардов забытых людей, и как выглядел отец отца моего отца – но они как связаны между собой и почему объединены в одно стихотворение? А уж о жёлтом треугольнике в лесу не знаю, что и сказать – о чём это вообще, к чему? Может, это глюк в компьютерной игре, в которую играет автор? И какое отношение он имеет ко всему предыдущему?
Те же вопросы вызывают и другие стихи Льва, вроде вот этого, которым заканчивается его подборка:
она приходит обнимает в губы <…>
не спрашивай сращивай в бесконечную плотность
точка когда гелий назад водород
точка когда всё начинается наоборот
наоборотность
«Сращивай в бесконечную плотность» – это, видимо, о соитии, но что значит «точка, когда всё начинается наоборот» и при чём здесь гелий и водород? Может быть, речь идёт о зачатии нового человека, новой вселенной (есть ведь поговорка, что каждый человек есть целая вселенная), а Вселенная, как известно, состоит в основном из гелия и водорода. Но почему же тогда «наоборот»? Не знаю. Надеюсь, что не для красного словца «наоборотность» – как-то не хочется верить в такую несерьёзность несомненно талантливого поэта.
Из менее титулованных авторов отмечу Дениса Ларионова (лонг-лист «Дебюта» в 2009 г.), автора следующих стихов:
Жизнь скользких тел американских
В пустыне, нет, в снегу, нет, воз-
Врат, перемотай, в пустыне:
Пить сок песка, нет,
Пить песочный сок
На этом рассказ о жизни скользких американских тел, пьющих то ли в снегу, то ли в пустыне песочный сок, обрывается, и дальше мы читаем:
Светло до гипса, нет, до пусто,
До обнажения приёма:
Здесь будет операция на сердце.
Операция на сердце – это, наверное, следствие неумеренного питья песочного сока, но при чём тут гипс и обнажение приёма? Или автор хочет сказать, что само стихотворение – голый литературный приём, в котором нечего искать смысла? Видимо, так!
Всё же у Дениса временами попадаются очень хорошие, глубокие и ёмкие строки, например, вот такие:
Слоистая ткань фатерлянда,
самокритика без вытеснения.
Очень точное (по крайней мере, на момент выхода сборника) и лаконичное описание социальной и политической ситуации в нашем фатерлянде, не правда ли? Жаль только, таких строк не очень много, а ещё жальче, что непонятно, к чему они (хотел было написать: «непонятно, как они вписываются в общий контекст», но в стихах Дениса Ларионова никакого общего контекста, никакого единого замысла обычно не видно).
Другой вид мутных стихов – те, в которых единство замысла вроде бы налицо, но выражен этот замысел так туманно, так темно, что понять его нельзя. Хуже ли это, чем предыдущий вид? По моим наблюдениям, обычно хуже: в стихах первого вида можно понять хоть отдельные фрагменты, в этих же – разве что отдельные слова и словосочетания.
Вот какие стихи пишет Дмитрий Машарыгин (в 2008 г. – лонг-, в 2009 – шорт-лист «Дебюта»):
вот и Пушкин не стоит
в темноте морозной
понимает что убит
потому что осень
Пушкин после после
в темноте морозной…
При чём тут осень, когда Пушкин погиб зимой, когда сам автор дважды пишет о морозной темноте, которая обычно бывает зимой, а не осенью? При чём тут сам Пушкин? Что автор вообще хочет сказать? Что Пушкин убит, потому что осень? Что он не стоит в морозной темноте, потому что убит? Так ведь и без того известно, что убитые обычно не стоят, а лежат, хоть в морозной темноте, хоть на жарком солнцепёке. И если Пушкин не стоит, тогда что он делает в темноте морозной, и после чего? Автор его знает!
О других стихах Дмитрия скажу так: может, и глубоко, но так мутно, что ничего не понять, не разглядеть, что в этой глубине. Но что-то в них, пожалуй, действительно есть, как есть что-то, например, в этих стихах:
весь мир молчанье ждёт тебя на свет
весь мир молчанье а молчанья нет
весь мир молчанье скоро ли война
весь мир молчанье и твоя вина <…>
весь мир молчанье русский бог молчит
весь мир молчанье и молчанье бог…
И т.д. – мир, молчанье, бог (или Бог? Что за мода не ставить знаки препинания и прописные буквы?!). Вот это действительно поэзия для интеллектуалов – целое эссе можно написать об этом стихотворении. Но это – как-нибудь в другой раз.
Марк Кирдань (шорт-лист «ЛитератуРРентгена» в 2009 г.) любит внезапно менять тон и настроение в своих стихах и выдавать без предупреждения философские сентенции, связь которых с предшествующим текстом, скажем так, неочевидна. Вот, к примеру, его стихотворение «Сон в больнице»:
и лошади спускаются по стенкам
пузатой чашки, злясь себе навстречу.
и человек, поджилки напрягая,
отодвигает крылья занавески.
и склянки-всадники расплёскивают влагу <…>
Лишь столкновение – и всадники пропали –
и кто живой остался в этом поле –
идёт один, разматывая руки
к нему приставших тонких мертвецов <…>
больной лежит, больной желает вспомнить <…>
и хохот мира,
и его причуды,
и чудо распадающихся жизней
каков ты, мир!
Ты смрадный, но хороший!..
Про смрадный, но хороший мир, – верно сказано, вот только к чему? Мир, описанный в стихотворении – это, во-первых, не реальный мир, а мир снов больного человека, во-вторых, что в этом мире такого смрадного (разве что тонкие мертвецы)? Что в нём такого хорошего? А если это сказано о нашем обыденном мире – то к чему? Или Марк написал эту строку в качестве пояснения для непонятливых читателей – вот, мол, что я имею в виду? Надеюсь, что нет – ведь это всё равно что признаться в своей полной неудаче: я-де хотел донести до читателя то-то и то-то, но выразился так темно, что ничего невозможно понять, и приходится говорить напрямую.
Ещё не могу не отметить интересное выражение «поджилки напрягая» – до сих пор писатели заставляли своих героев напрягать жилы, а поджилкам оставалось разве что трястись от страха. Но герою Марка Кирданя то ли приходится, отодвигая «крылья занавески», прилагать такие усилия, что не только жилы, а даже поджилки напрягаются, то ли, наоборот, ему незачем напрягать жилы и можно обойтись поджилками.
Кстати, о снах: может быть, туманные стихи тех поэтов, которых я разобрал выше, – это тоже сны, только поэты об этом не предупреждают, а я, не зная этого, ломаю тут голову, ищу связность и смысл в этих поэтических сновидениях? Не знаю, но, раз об этом ничего не сказано, будем считать, что это всё не пересказ по памяти снов, а творения вполне бодрствующих умов. Тем хуже для поэтов – зачем писать так тёмные и путаные стихи, что в них ни мысли автора не понять, ни чувств его не угадать? Тем более, что многие из этих авторов, как я постарался показать на примерах, умеют, когда хотят, писать более-менее внятно.
Но, к счастью, далеко не все авторы «Дня открытых окон 3» пишут так мутно и непонятно. Есть и те, чьи стихи сразу отзываются в душе, хотя и написаны порой почти также темно, как стихи разобранных выше авторов. В чём тут дело? Наверное, в том, что, в отличие от тех, о ком я уже рассказал, эти поэты пишут больше из сердца, а не из головы (в самом деле, можно ли себе представить, чтобы такие стихи, как у Светы Сдвиг или Дениса Ларионова, писались из сердца, так сказать, от полноты чувств?).
Вот, к примеру, меланхоличные стихи Анны Орлицкой (лонг-лист «Дебюта» в 2008 и 2009 гг.):
не болей девочка прошу тебя не болей
а если болеть – укутывайся теплей
сколько уже из августов родилось сентябрей <…>
сегодня твой город гигантским одеялом укроет ночь
и ты под ним – спи, усни
белый мишка как верный любовник
в плюшевые объятья тебя заберёт
из самых кошмарных снов <…>
его пуговичные глаза до утра
будут с любовью на тебя смотреть
Написано вроде бы ни о чём, а так написано, что прямо слёзы на глаза наворачиваются. Или вот ещё:
отрасти волосы ниже пояса
встречайся не в метро
а на перекрёстках улиц <…>
води друзей в некурящие залы
тихих кафе на невском
заказывай лимонад и мороженое
не думай о дыме<…>
возвращайся домой
после полуночи <…>
не расстраивайся
не расставайся
не думай о дыме
Что это за дым, почему о нём не нужно думать? Не знаю, но он явно не даёт покоя той, кому адресовано стихотворение, раз Анна целых два раза советует ей не думать о нём. Чем-то этот дым тревожит героиню стихотворения, не даёт ей спокойно жить, встречаться на перекрёстках улиц, сидеть с друзьями в тихих кафе за лимонадом и мороженым и гулять по городу до полуночи. Что он означает – не знаю, возможно, он напоминает Анне (то есть, её героине) о чём-то страшном. Может быть, о том таинственном ужасе, которым полны стихи следующего нашего автора, Галины Рымбу?
Если в стихах Анны Орлицкой тревога только маячит где-то на горизонте, то стихи Галины Рымбу (лонг-лист «Дебюта» в 2009 г.) просто наполнены этой тревогой, непонятной, но близкой и прямо-таки физически ощущаемой. Если мир стихов Анны – вполне себе будничный, знакомый каждому, хоть и по-своему увиденный поэтессой, то Галина пишет о каком-то совершенно особом мире, мире странном, таинственном и часто страшном. И пишет так, что этот мир кажется порой едва ли не реальнее обыденного:
Раскалённый август, запах пшеничных тел.
Полусонные карлицы шагают по спелой воде,
но никогда им не перейти эту реку вброд,
И мелькают за ними тени топоров да бород <…>
А на том берегу – скрип уключин, загадочный лес <…>
Там, где чёрные кроны всенощно поют для тебя
Непогожие тайны расплавленного сентября…
Или вот совсем жуткие, апокалипсические строки:
…океан – наверху, он рожает великую рыбину,
и восходят из кратеров мертвенные пары.
этот век нас сожрал, потопил нас, не оставив священной кости
в нас. Поцелуи аморфные – на ледяной лоб.
по девятому кругу так больно, так страшно нести
на поверхность тебя, господи, так тяжело…
Наверное, мало кто, кроме автора, сможет внятно объяснить, о чём написаны эти стихи, что значат эти, такие необычные, метафоры и образы, все эти пшеничные тела и полусонные карлицы, аморфные поцелуи и великая рыбина. Но каждый, думаю, почувствует настроение автора.
То же самое можно сказать и о творчестве Александры Бабушкиной. Только вот настроение в её стихах совсем другое – нет тоски и щемящей тревоги, нет давящего непонятного страха, а есть задумчивая, грустноватая нежность. Стихи Александры, наверное, самые лиричные во всём сборнике. Вот, например, такое печальное и задушевное стихотворение:
от тяжести и от нежности
почти разрывается
сердце <…>
и ни одну мысль в полной мере
не выразить словами
не удержать руками хода времени
<…>ирисом
распускается новая минута
и осыпается лепестками как будто
в ладони дрожащие <…>
и не охватить мыслью и не передать словом
эту грусть и нежность эту
беспредельную
и это небо гуашевое
и акварельное
И в самом деле, не охватить мыслью и не передать словом грустную нежность этого стихотворения.
Помнится, я писал в начале статьи, что университетская поэзия прямо-таки должна быть интеллектуальной – место происхождения обязывает. И вот перед нами несомненный образец интеллектуальной поэзии – стихи Аллы Зиневич (победительница литературного конкурса «ПОЭТому» в 2008 г., лонг-лист премии «Неформат» – в том же году). Чего стоит, к примеру, вот это стихотворение «Павел (Радомышль)»:
Гражданка римская, как апостол Павел –
в городке семь холмов, может, восемь, а может, девять,
как Муз, как планет, как всегда у Данте <…>
В любви до шестнадцати лет я вела себя Савлом
– смеялась над поцелуями, бросала в парочки эпиграммами,
и за это Бог меня наказал – я не увижу Радомышль,
пока мы не вступим с тобою в брак <…>
Четыре стороны света, четыре евангелиста,
там зелёные, здесь кровавые листья,
в зеркало падаю, встаю, как апостол Павел,
три дня, восемь месяцев, семилетье,
а ты города моего не видел <…>
и блудный сын в белеющий дом вернётся,
и в земной, и в заоблачный дом вернёмся,
ты прозреешь и вскоре увидишь… город.
Столько всевозможных аллюзий и символов в одном стихотворении, что не сразу поймёшь, о чём оно. Если же вчитаться, то видно, что это обращение к любимому, с которым Алла мечтает обрести вечное счастье в родном городе, Радомышле (причём Радомышль в стихотворении – это не столько реальный город, сколько символ Рая, небесного отечества, не зря же сказано «в заоблачный дом вернёмся»). Главная мысль стихотворения, как видим, вполне ясна. К чему же автор зовёт себя римской гражданкой, к чему строки о четырёх евангелистах, зелёных и кровавых листьях – этого я не знаю. Наверное, все эти детали имеют какой-то глубокий смысл, понятный посвящённым. Но чтобы понять это всё, надо быть, несомненно, очень образованным человеком, во-вторых, наверное, хорошо знать Аллу лично. Но как же быть непосвящённым? Как им читать и понимать такие эзотерические стихи?
И под конец скажу ещё об одном авторе, первом (по порядку) и, на мой взгляд, наиболее интересном поэте во всём сборнике – о Катерине Кюне (лонг-лист «Дебюта» в 2009 г.), разговор о которой я специально приберегал напоследок, чтобы закончить свой обзор на радостной ноте. Катерина – автор прекрасных, глубоких и ясных стихов, сдобренных вдобавок толикой хорошего юмора. Вот в стихотворении «Молитва» она горько печалится: «я полная дура, Господи, я полная дура», и молит послать ей ангела с фонариком – «пусть развеет мой мрак, пусть посветит...». А чтобы она не забыла увиденное, просит послать второго, с фотоаппаратом, чтобы он заснял для неё то, что высветит первый ангел:
я увижу всё как есть, Господи, я всё увижу
но ты же знаешь, какая я недотёпа, какая я недотёпа
выроню по пути, пролью первый попавшийся кофе
десять минут – и снимок не годен, снимок в клочья истрёпан…
И героиня просит послать ей третьего ангела, чтобы носил за ней этот снимок и показывал, когда она попросит. Только одна загвоздка – как бы представить маме этого нового спутника:
ведь она сразу спросит, что это за мужик с крылами
а если мама взялась за дело, значит дело к свадьбе…
Или вот безымянное стихотворение о любви:
небо поит из лужи своих голубят
жирное солнце уводит столбик в распухший плюс
рядом с тобою я лучше самой себя…
Последняя строка, по-моему, просто гениальна – едва ли можно лучше, выразительнее и лаконичнее, сказать о том, что делает с человеком настоящая любовь.
***
Пожалуй, хватит. Итак, что можно сказать о современной молодой поэзии на примере стихов разобранных мною 11 авторов «Дня открытых окон 3»? Читатели, наверное, заметили, что все наиболее титулованные, обласканных вниманием «мэтров» авторы – всевозможные лауреаты, гран-призёры и, простите за жаргон, шорт-листеры – пишут, за редкими исключениями, как-то мутновато и непонятно. Готов поверить, что их стихи полны глубочайших прозрений, но язык их таков, что сильно мешает воспринять их глубину. Часто – так сильно мешает, что даже сомнение берёт: а есть ли она там, эта глубина? И если есть – кто её сможет почувствовать, какими способностями, какими знаниями нужно для этого обладать? Какому читателю, одним словом, адресована вся эта поэзия?
Понятно, конечно, что «День открытых окон» – это, во всяком случае по замыслу, сборник не просто молодой, но именно университетской поэзии, которой, как я писал выше, сам Бог велел быть интеллектуальной. Понятно, что интеллектуальная, серьёзная литература занимается творчеством языка, поисками новых способов выражения, и эти её поиски не каждый сможет понять и оценить по достоинству. Но какой бы серьёзной и интеллектуальной ни была художественная литература (неважно, поэзия это, проза или что ещё), она всё же не перестаёт быть художественной литературой – т.е. литературой для широкой (хотя бы относительно) публики, а не для узкого круга лингвистов, филологов и особо утончённых эстетов. А между тем многие современные авторы, в том числе молодые поэты вроде тех, о ком я рассказал в первой части своего обзора, пишут именно что для узкого литературного и окололитературного круга. В самом деле, кому ещё могут быть понятны (я уже не говорю – интересны) стихи Анастасии Векшиной, Светы Сдвиг, Марка Кирданя и им подобных поэтов? Что найдёт там читатель, далёкий от литературных тонкостей, ищущий в поэзии не языковых находок, а смыслов? Боюсь, он почувствует… как там писала Анастасия Векшина? «Спагетти вползают в стоптанное бытовое помещение»? Вот и наш читатель почувствует, наверное, как спагетти вползают ему на уши.
Или, может, молодые поэты считают, что они – элита, а публика – дура и неспособна их понять? Конечно, художнику полезно немного презирать публику, но только до такой степени, чтобы не следовать рабски её вкусам и не впадать в отчаяние из-за неуспеха у неё. Если же он начнёт думать, что публика априори неспособна его понять – это, скорее всего, плохо кончится. На том же круглом столе «Есть ли у университетов своя поэзия» поэт Дмитрий Кузьмин сказал: «когда стайка 20-летних девочек-поэтесс дружно объявляет 20-летнего мальчика-поэта гением – увы, профессиональное будущее этого мальчика (равно как и этих девочек) в большинстве случаев вполне безнадёжно». Думаю, то же самое выйдет, если такого мальчика (или девочку) объявит гением (даст престижную премию, напечатает в журнале и т.п.) дюжина пишущих дяденек и тётенек, которые неизвестны никому, кроме нескольких десятков или сотен таких же, как они, писателей, но при этом считают себя элитой, «хранителями классических традиций» или, наоборот, «авангардом литературы». Вернее, выйдет ещё хуже – статус члена «культурной элиты» выглядит намного солиднее, а значит, кружит голову намного сильнее, чем статус «первого парня на деревне». Кумир стайки девочек, обнаружив, что его опусы никому, кроме этих девочек, не интересны, может и призадуматься: «а правильной ли дорогой я иду?» (если он, конечно, достаточно честолюбив, чтобы не довольствоваться признанием нескольких своих поклонниц). Автор же поэтического журнала или номинант на премию «Дебют» в той же ситуации вполне может встать в гордую позу и ничтоже сумняшеся заявить, что его творения – это-де высокая литература, которую простой публике понять не дано, и в подтверждение этого сошлётся на хвалебные отзывы тех самых пишущих дяденек и тётенек. И чем больше будет таких отзывов и других знаков признания, тем труднее будет вразумить юного стихотворца.
Радует, однако, что далеко не все молодые поэты поддались соблазну этой глупой и претенциозной «элитарности». Есть, как можно видеть хотя бы из моей статьи, немало таких, кто пишет стихи для того, чтобы поделиться с читателем своими чувствами и мыслями, а не для того, чтобы нагонять на него скуку своими якобы «высокопоэтическими» виршами. Да и из тех, кто этим увлёкся, многие, как я постарался показать, тоже могут писать вполне вменяемо, по крайней мере, местами. Очень надеюсь, что и они смогут перебороть соблазн «элитарности» и от игр в «высокую поэзию» перейти к настоящей поэзии. А для этого надо поменьше беспокоиться о том, насколько твои творения соответствуют принятым среди «элиты» канонам, и почаще задаваться вопросом, вынесенным в эпиграф этой статьи.