- Мать, опять ты пьяная. Когда уже напьешься?
- Сашка, я ж чуть-чуть, стопочку.
Женщина поднялась из-за стола и принялась оправдываться перед внезапно вернувшимся домой сыном. Она торопливо убирала пустую бутылку в буфет, стакан и ломти черствого хлеба, пряча туда же.
- Ну, куда бутылку-то ставишь, выкинь, – косо глядя на мать, пробурчал сын.
- Я приберу, Шурик, не ругайся, – сметая крошки со стола в подол своего платья, ответила мать.
- Надоело! Сколько можно? Ты же обещала больше ни грамма при мне.
- Так ты бы предупредил, что раньше приедешь. Я тебя к восьми ждала. Вот ужин собиралась приготовить, – мать указала руками на горку картофеля, лежащую в тазу.
- В доме хоть бы прибралась, да платье сменила. Ходишь как старуха, глядеть жалко.
- Не смей мне указывать! – разозлилась мать и стукнула кулаком по столу. – Я сама знаю, что мне делать. Все норовят совет дать, за ворота не выйди. Теперь вот сына своего слушать приходится.
Сашка понимал, что разговор миром не закончится, а будет иметь неприятное продолжение. Иногда такие перебросы словами поворачивались битьем посуды, почти не оставшейся в силу частых пьяных выходок матери. И Сашка попытался не подливать масла в огонь, а пойти лечь спать. Но не тут-то было.
- Я всю жизнь на этом свете мучаюсь, - начала как обычно свой монолог пьяная мать. Каждый раз это были одни и те же слова и причитания. Но не дослушать их Сашка не мог. Мать приходила в ярость, когда сын уходил в комнату или перебивал её.
– Мать – пьяница, отец – инвалид, без рук. Меня никто не жалел. Никогда никто не жалел! Родители ненавидели друг друга, я ненавидела их обоих. В шестнадцать уже работала ткачихой, мыла полы по вечерам, по ночам шила на продажу. А в восемнадцать голову ломала, чем тебя накормить. Рыдала сутками оттого, что молока ни капли не было. Потом в школу тебя обуй, одень, книжки собери. Вот и прошла жизнь, сын. Прошла куда-то мимо, ни на минуту ко мне не зайдя. А теперь что? Ждать чего? Не уберегла я и тебя от пьяной матери. Так хотела, чтобы всё у нас было как у людей: и семья, и забота, и любовь. Да не смогла дать тебе этого. Ты уж, сынок, прости меня Господа ради. Бог не простит, так хоть ты прости, - мать упала в ноги оторопевшего Сашки и зарыдала.
- Ты что, мать? Чего вздумала? – он попытался поднять её на ноги, но та крепко уцепилась за его брюки. Тогда Сашка дрожащей холодной ладонью провел по её волосам и опустился на колени. – Ты же у меня одна, мамка. Кроме тебя нет никого. Мы с тобой должны вместе быть, помогать друг другу. Кому мы ещё нужны, если не друг другу. Не плачь, мам, всё будет хорошо, всё будет как у людей, даже лучше.
- Правда? – мать вскинула голову и посмотрела на сына мутными мокрыми глазами.
Она быстро поднялась с пола и подошла к столу. Схватив таз с картофелем, быстрым шагом направилась к двери, бормоча:
- Сейчас, сыночек, я ужин приготовлю. Я мигом. Приберусь на кухне, бутылки унесу, да вместе со стаканом выброшу.
- Ты куда, мать? – удивился Сашка, глядя, как та надевает уличную обувь.
- Я в баню, сынок, вымою и почищу, я мигом.
Сашка взял у нее таз и отнёс на место:
- Не надо ничего готовить, мам. Я не голоден. Иди лучше отдохни.
- Я не устала. Мне надо пол вымести да подтереть, а то и вправду давно не мыты. Ты, сыночек, ругай меня, ругай чаще, указывай на недостатки. Я исправляться буду. Вот так возьму, и пить брошу. Точно-точно брошу. Хватит! У меня сын вон, какой взрослый, скоро в армию, мне его кормить надо. У меня же семья, у меня ведь ты. Сашенька, надо жить, ведь, правда?
Сашка, одобряюще кивая, провел мать в спальню и уложил на кровать. Ещё немного высказавшись, она отвернулась к стене и уснула.
* * *
Утром Сашка уехал в лес с бригадой вальщиков местного леспромхоза. Он кое-как устроился туда работать и местом дорожил, несмотря на то, что заработной платы не держал в руках, ровно, как и все работяги, больше четырех месяцев. Грузовик, набитый людьми, проехал мимо железнодорожного вокзала, где было безлюдно и тихо, если не считать прибывшего поезда дальнего следования, из которого вышел единственный пассажир.
Мужчина среднего роста, с ещё не совсем морщинистым лицом, но полностью седой головой, одетый в скромный легкий плащ серого цвета и немного помятые брюки, поставил чемодан рядом с собой и закурил.
Небо было затянуто тучами, пробрасывал мелкий, но холодный августовский дождик. Незнакомец, подняв воротник, зашагал твердым, уверенным шагом по обочине дороги. Позади он услышал звук приближающегося автомобиля и, оглянувшись, поспешил отойти в сторону. Старый «ЗиЛ» проехав немного вперед, остановился, и из кабины выпрыгнул седоватый мужик в телогрейке и засаленной кепке. Он прищурил глаза и крикнул незнакомцу с чемоданом:
- Колян? Забродов! Черт тебя побери, ты-то что здесь делаешь?
- Змей? – произнес незнакомец и улыбнулся.
- Колян! – радостно воскликнул водитель, обнимая мужчину. – Ты зачем прибыл? Я право чуть узнал. Сколько лет!
- Я, Витька, к сыну приехал! – радостно ответил мужчина.
- Ишь ты, вспомнил, – смутился старый знакомый. – И чего прямо туда?
- Ну, а куда ж ещё, – усмехнулся тот.
- Давай-ка лучше ко мне сначала. Отдохнёшь с дороги, расскажешь, как живёшь. Я тебе расскажу кое-что.
Они оба сели в машину и направили путь к дому Виктора.
- Я дрова развожу, - объяснял старый школьный друг Виктор, - на сегодня работы больше нет, так что сейчас заедем в магазин, купим беленькой и по душам. Ты, кстати, надолго к нам?
- Навсегда.
Виктор уставился на друга и поинтересовался:
- А жить где будешь?
- С Надеждой и сыном. Или она другого отыскала?
- Да нет, не отыскала она другого, – поникшим голосом проговорил Виктор. – Только сомневаюсь я шибко, что примут они тебя.
- Это почему же?
- Эх, глупый ты человек, Коля. Сколько лет не появлялся, не писал? Не помнишь? А я тебе скажу, что Санька твой осенью в армию уже пойдет. Взрослый парень. Думаешь, нужен ты ему сейчас? Тебя бы к нему, когда он пацаном был. Когда нуждался в мужской поддержке, поддержке отца. Он ведь тебя даже не видел, да и ты его тоже. Сразу же уехал в Улан-Удэ. Даже не дождался, чтобы взглянуть на дитё.
- Витька, ты не прав, - возразил пристыженный друг, - ты же помнишь, как всё было. Надька сама меня прогнала…
- Прогнала, когда ты отказался жениться на ней и посоветовал избавиться от ребёнка.
- Ну, оступился я, молодой, глупый был. Так что теперь меня на помойку выкинуть?
- Пойдём в дом, – предложил Виктор, выходя из машины и пряча бутылку водки за пазуху. У меня, правда, жена дома, но ничего страшного. Маринка Киселёва, помнишь? Жена моя.
- Кто бы мог подумать, – удивился гость. – Первая красавица на деревне и за тебя, охламона, пошла.
- А что я? – возразил Виктор. - Я, между прочим, порядочный семьянин. На доске почета третий год нахожусь в леспромхозе. Кстати, Санька твой там же работает, на лесе.
Мужчины вошли в дом, где на пороге их встретила хозяйка.
- Николай? – не поверила она. – Уж, каким ветром?
- К сыну приехал, – пояснил Виктор. – Остановится на пару ночей у нас.
- Конечно, – согласилась хозяйка. – Где же ты пропадал, Коленька?
- Потом все вопросы, Марья, ты нам на стол лучше накидай чего-нибудь, – попросил Виктор.
Разлив по стаканам, он принялся расспрашивать друга о его жизни.
- А ты что ж не семейный что ли? Слышал я, будто у тебя жена в городе есть.
- Не удалась моя жизнь. Три года как жена от рака умерла, а год назад и дочь ушла вслед за ней на тот свет. Погибла в Москве. Ездила на каникулы к матери жены. Пошла к подружке и не вернулась. Потом в новостях сказали, что террористы дом жилой взорвали. Подругу-то врачи выходили, а Светланке осколок прямо в сердце угодил. Вот и остался я один на земле. Помыкался, помыкался, не дает бог смерти. Вот и надумал попытаться сына найти.
- Страшная судьба у тебя, Коля, - поник друг, но и здесь ничего хорошего не ждёт. Надежда пьёт уже лет восемь, с сыном частенько ругается. Не примут они тебя.
- Не травил бы ты душу себе да пацану, ехал назад, - добавила Марина. - Только хуже сделаешь всем.
-Но ведь не для того я длинный путь проделал, чтобы с вами бутылку распить и обратно. Приехал к сыну, поэтому, не повидав, не уеду.
- Твоя воля, – развёл руками Виктор. – Сашка к восьми возвращается с леса, я тебя провожу.
* * *
Мать прибралась в доме, нажарила картошки, стараясь удивить сына. Сашка вернулся усталый, но повеселел, заметив в матери перемены к лучшему. Он принес дров, мать подкинула их в печь и позвала сына за стол.
- Ты, Саша, кушай, а я до магазина сбегаю. Забыла хлеб купить. Завтра не с чем тебя отправлять будет.
- Да можно без хлеба. Мама, завтра купим.
- Нет, я мигом, пока не закрыли, – она накинула кофту и вышла из дома.
- Мам, дождь расходится, вымокнешь, – крикнул вслед Сашка, но та отмахнулась.
Сашка вернулся к столу и принялся жевать малосольные огурцы. Он порадовался редкому спокойному вечеру и нехотя улыбнулся, протягивая руку за очередным огурцом. В дверь постучали. Сашка, жуя, открыл. Перед ним стоял седой мужчина в сером плаще, который был предназначен для носки в дождливую погоду, но, однако в данном случае не спасал. Капли впитывались как в губку в тонкую ткань и от избытка падали на пол.
- Вам кого? – спросил Сашка.
- Надежда… Надежда Алексеевна дома? – хриплым от волнения голосом спросил гость.
- А она до магазина ушла. Должна уже вернуться, – ответил растерянный парень.
- Я подожду, – гость вышел на крыльцо.
- Да вы в дом проходите, - усмехнулся Сашка, - дождь ведь.
- Спасибо, – мужчина вытер ноги и присел на стул.
Сашка уселся напротив и молча уставился на незнакомца. Тот, заметив его вопросительный взгляд, посмотрел тоже. Сашка тотчас перевёл внимание на потолок. Гость повторил движения парня, но, не найдя на бревенчатом потолке ничего интересного, отвел глаза. Так они сидели до тех пор, пока не услышали шаги. Мать вошла в дом и торопливо закрыла за собой дверь, стягивая попутно с плеч мокрую кофту.
- Это что ещё за приведение? – растерялась она, увидев в кухне гостя.
- Мам, к тебе, – Сашка поднялся со стула.
- Да правда что ли? - развела она руки в стороны и опустила их на талии.
Гость заёрзал, потом привстал и, исподлобья взглянув на женщину, произнёс:
- Здравствуй, Надежда.
- Ты чего пришёл? Забыл что-нибудь?
Сашка, ничего не понимая, выпучил глаза и молча ждал продолжения.
- Вот, сынок, полюбуйся и скажи спасибо. Благодаря этой биологической случайности ты и появился на свет.
- Здравствуй, сынок, – промямлил мужчина. Сашка открыл рот и вновь опустился на стул.
- Здравствуй, сынок! – с сарказмом повторила мать. – Где ты был, папашка, когда сын твой на свет родился, когда в школу пошёл, когда рос? У тебя ли душенька болела, чем ребенка накормить, в какой обуви зимой ходить будет? Тебя сюда никто не звал. О тебе здесь ни дня не вспоминали, не рыдали, имя вслух не произносили, разве что в проклятьях. Вот и отрывай свой зад от стула и неси его подальше по добру – по здорову.
- Я, Надя, не к тебе пришёл, а к сыну, – возразил гость и приблизился к Сашке с желаньем обнять. Но парень отпрянул и произнес:
- У меня никогда не было отца, почему я должен чужому дядьке на шею кидаться и папкой звать? Думаешь, нагулялся и можешь легко вернуться? Думаешь, что я тебе в грудь уткнусь и стану сопли по рубахе размазывать? Ты мать кинул, ты вообще не хотел, чтобы я на свет родился. Как можешь теперь придти в наш дом? Как зовут-то меня хоть, знаешь?
- Санькой тебя звать и лет тебе восемнадцать, – пробормотал отец.
- Это тебе подсказал кто-то, – добавила мать.
- Я всегда о тебе помнил, всегда думал, как вы там, – гость посмотрел на Сашку, потом на мать. – Надя, все ошибаются. Нужно давать людям шанс исправиться.
- Вот и дай нам шанс греха не совершить, – ответила мать. – Ступай вон из нашей жизни, так, как тогда бежал без оглядки.
- Я всё потерял в жизни: семью потерял, дом потерял, покой. Некуда больше бежать. Если вас потеряю, не выдержу, – отец упал на колени и, закрыв руками лицо, заплакал.
- Чтобы что-то потерять, нужно это что-то иметь. Ты не можешь нас потерять, потому что нас не было никогда в твоей жизни. А что сейчас один, так на то божья воля. Его не проведёшь. Это тебе расплата, так прими достойно. С колен встань. То, что сейчас ими пол трёшь, тем ошибок не исправишь, прощенье не замолишь, только отвращение к себе вызываешь.
Гость встал на ноги и, опустив голову, вышел вон. Сашка пошёл следом, сказав матери, что проводит до ворот. Отец остановился и посмотрел на сына сквозь полумрак и стену дождя.
- Сын, хочу, чтобы ты знал, что я в любой момент готов сделать всё для тебя. Твоё прощенье мне теперь дороже жизни, поэтому рассчитывай, я и её отдам, если понадобится.
- Уезжай, батя, так всем спокойней будет, – сын посмотрел в мокрые глаза отца и, закрыв за ним ворота, сморщил лицо, будто острая смертельно опасная боль дала о себе знать внутри, ближе к сердцу.
* * *
Два последующих дня Сашка возвращался из леса, наблюдая одну и ту же картину. Мать пьяная лежала на кровати лицом к стене и притворялась, что спит. А за воротами ходил внезапно отыскавшийся отец, курил и всматривался в окна. Сашка подходил к дому, а родитель заходил за небольшую яблоню, чтобы тот не мог его увидеть. Сына смешило ребячество пожилого человека, но всё же делал вид, что ничего не замечает. Зная характер матери, к ней не цеплялся тоже.
На следующий день отец пришёл вновь. Мать видела его в окно, когда расправляла шторы. Заметив, что тот и спустя четыре часа не ушёл, надела туфли и, взяв старую хозяйственную сумку, вышла за ворота.
- Чего ты здесь топчешься, как чёрт на плече? – одарила она колкостью свою давнюю любовь. – Или, может, на шухере стоишь? Я сейчас со двора, а ты квартирку обберешь? А может, ещё что вынюхиваешь?
Мужчина кинул окурок в сторону и молча зашагал прочь.
- Катись, катись отсюда подальше. Назад в свой город, горожанин хренов! Теперь чужих детей расти, раз свои не нужны были! – крикнула Надежда вслед и для пущей уверенности в словах запустила камень в его сторону. Тот, благо, не долетел. Потом она купила бутылку и по привычке одна, осушив её, улеглась на кровать.
Когда Сашка вернулся с работы, отец снова стоял за домом. Сын ступил на порог и с силой хлопнул входной дверью. Мать от неожиданности соскочила с кровати и, прислонившись к дверному проёму, обратилась к сыну:
- Ты уже дома?
- Нет, я еще в лесу, – резко ответил он.
- Я пятьдесят грамм выпила, – виновато улыбнулась мать.
- Да пей её хоть вместо воды, если она тебе здоровья прибавляет. – Сашка подошёл к окну и добавил. – Что он ходит здесь сутками? Может ему билет назад купить?
- Опять здесь что ли? – не поверила мать и выглянула в окно. – Вот зараза! Я ж его сегодня уже послала дальше некуда. А он опять припёрся. Пойду иначе поговорю с ним.
- Не надо ни с кем говорить, – остановил её сын. – Пусть стоит, коли нравится.
Сашка исчез в спальне и после непродолжительной возни крикнул:
- Мам, где деньги?
Мать отошла от окна и, волнуясь, переспросила:
- Какие деньги, сынок?
Сашка подошёл к ней и, держа в руке несколько мелких купюр, пояснил:
- Деньги, те, что в шкафу под простынями лежали. Где они? Ты что всё пропила?
- Как ты смеешь на мать так думать! – сдвинув брови, громко ответила та. – Я тебе не алкоголичка последняя!
- А кто ты, мать? – не выдержал сын. – Ты и есть алкоголичка, неизлечимая пьянь! Ты мне жизнь отравила своими запоями! Ты меня нормального детства лишила, ты и этот папаша чёртов! – Сашка показал пальцем в окно и швырнул оставшиеся деньги ей в лицо. – На, и эти пропей. Завтра хлеба не на что будет купить.
Мать закрыла ладонями лицо и опустилась на пол. Сашка завёл свой старый «Юпитер» и умчался со двора, растворяясь за хвостом взметнувшейся пыли. Рваные мысли сверлили его рассудок, отдавая болью в душу. Хотелось забыть всё, всю свою жизнь смять, расшвырять по сторонам, пусть пропадает пропадом, катится к чертям такая. Хотелось забыться. Он напился, всерьёз, по-взрослому, как это умела делать мать. Впервые один, с горла, занюхивая горем, но запивая горячими, ещё детскими слезами. Не легчало. Самогонка уже не лезла во внутрь. Он швырнул бутылку в кусты и под скрежет ночных светлячков затарахтел к дому по тёмной улице.
Очнулся Сашка, лёжа в канаве, неподалеку от мотоцикла. Растерев ушибленное колено, он поднялся и попытался завести свой драндулет. Тот нервно взревел и фарой осветил дорогу, на которой метрах в четырёх, не шевелясь, лежал человек. Сашка отпустил руль и мотоцикл, завалившись на бок, заглох. Откинув лежащего на спину, парень почувствовал, что руки стали липкими, будто шарил он ими в банке с мёдом. В лунном свете прочертилось лицо человека. Кровь стекала по нему густыми реками прямо по открытым, но застывшим глазам. Отскочив в сторону и упав, Сашка, мгновенно протрезвевший, ползком спиной вперед вернулся к мотоциклу. Попытки вновь завести его долго были безуспешными. Тогда он вцепился в руль и бегом покатил его домой.
Мать спала, не смотря на зажжённый в комнате свет. Сашка, запинаясь об собственные ноги, прошёл к столу. Садясь на стул, он задел стоящий рядом бак, крышка которого съехала и со звоном упала на пол. Мать зашевелилась и, проснувшись, спросила:
- Саня, это ты?
Сашка сидел, поджав ноги и молчал. Мать, жмурясь, подошла к нему:
- Чего не отвечаешь? Приволокся за полночь и ещё шумит. Тихо лёг бы, мать не беспокоя. Нет же, как будто танк в дом заехал.
- Я человека убил, – промямлил Сашка.
- Чего ты там бубнишь себе под нос? – не расслышала мать. Сашка поднял голову и протянул запачканные кровью ладони к свету:
- Я человека убил, мам.
* * *
Уложив сына спать, еле сговорив его на это, после трехчасовых слёз отчаяния, страха, непонимания и нежелания верить в произошедшее, немного успокоившись сама, мать надела кофту, темный платок и вышла из дома. На ногах ватных и непослушных, женщина темными дворами шла быстро, но тихо, чтобы не тревожить собак к дому с синими ставнями и зеленой оградой. На стук вышел хозяин:
- Кто там еще?
- Виктор, мне бы Николая увидеть, – не выходя из темноты, ответила женщина.
- Надежда, ты что ли?
- Да я, я, – отмахнулась она.
- Так ведь ночь на дворе.
- Очень надо. Просто так не пошла бы.
- Ну, подожди, сейчас разбужу.
Мать стояла оперевшись об палисад и нервно дышала, держа руку на груди. Потом она услышала шаги и выпрямилась. Николай остановился и молча посмотрел на неё. В лунном свете были видны морщинистые стрелки на лице и прохмелевшие несчастные глаза.
- Я по делу, – начала она. - Помнишь, говорил на днях, что за прощение сына пойдёшь на всё, жизнь отдашь? Слышала я этот ваш разговор.
- Ну.
- Говори, было?
- Ну, было.
- В силе это ещё или трёп пустой был?
- Конечно, в силе.
- Так вот с сыном твоим беда. И ты можешь ему помочь. Он человека насмерть сбил несколько часов назад. Никто не видел, но милиция обязательно придёт мотоцикл осмотреть, а тот погнутый. Сашке в армию через месяц, ему в тюрьму нельзя. Он пропадёт там. Иди с утра с повинной. Придумаешь что-нибудь. Если сам явишься, говорят, меньше дают. Хоть сейчас подумай о сыне за столько-то лет.
Николай с ужасом глядел в глаза женщине. Та отвернулась и, облокотившись о забор, зарыдала:
- Мужик ты, в конце концов, или дешёвка? Ты у меня жизнь отобрал, так сына не отбирай. Я для кого жить-то буду. Не для того я сыночка растила, чтобы его в клетку, как дикого зверя заперли. Чтобы люди в спину шептали, да глаза отводили.
- До утра дожить надо, – сухо ответил Николай и вернулся в дом.
* * *
На суде Сашки не было. Его призвали в армию, и он отправился служить, учиться защищать Родину. Мать тоже не пришла. Она то пила, то резко вспоминала о хозяйстве и бралась за работу. Но её хватало не надолго, вскоре опять уходила в запой. Сашка читал редкие письма из дома, где было со слов матери всё по-другому, всё хорошо, но на самом деле по манере письма и шатающимся буквам понимал, в каком состоянии они написаны. Об отце вестей не получал. Слышал, что сидит, слышал, что дали четыре года общего режима. Отслужив два года, Сашка решил продолжить службу, лишь однажды побывав дома, где всё было как всегда, разве только, что мать стала совсем седой и старее.
А отец ждал, когда сокамерникам приходили письма и передачки, что и ему однажды передадут конверт, пусть совсем тоненький, пусть в нём будет всего пара слов, но будет оттуда, от сына. И пусть это не слова благодарности, а просто типичные фразы «Как у тебя дела?» и «У нас всё хорошо». Он ждал этот конверт почти все четыре года, воображая, что письмо затерялось, но непременно дойдёт. Только не дождался. Сердце.