Мастера минимализма, или И все...

 
Хочется мудрой мыслью предварить последующий бег слов. Очень. Хочется, знаете ли, сразу же омочить читателя философской водицей, чтобы он, бедолага ошарашенный, потрясенный моим напором, воскликнул «ах!» Воскликнул и призадумался. Ну, скажем, для затравки сойдет: «в основе каждого поступка лежит игра воображения, проистекающая из желания индивидуума достичь определенной цели»? И пусть читатель, снаряженный моей подсказкой, уже сам разбирается, что к чему. Сам делает вывод, что колосится на отдельных участках литературного поля. 
Но читатель нынче пошел какой-то прямолинейный. Впрочем, как и автор. Все эти сюжетные премудрости, витиеватости замысла, лабиринты символики и исторические аналогии ему претят. Читателю подавай простоту, уложенную в одну строчку: скользнул глазами по шеренге букв, слепил, если получится, какое-нибудь приемлемое содержание – и побежал дальше. К очередному параду, устроенному нашим многотерпеливым алфавитом.
Нет, «игра воображения» – как-то сложно. Действительно. Ум можно сломать. В самый раз будет, наверное, начать так, по-старокрестьянски: «коли есть причина, жди поступка». И все. Можно теперь следовать к сараю, набитому всякими словесными заготовками, и сколачивать в том же духе хреновину за хреновиной. Пипл схавает, как один чувак нехило выбакланил в чудную минуту откровения.
Но ведь есть иная категория читателей – малая по своей численности, раздумчивостью отмеченная, что мне в упрек немедленно выскажет: «И?» И что – за этим просматривается? Желание распоряжаться менторским тоном по своему усмотрению? Так этого добра, желания, у каждого из нас по ведру на единицу настроения. Или охота к сотрясению воздуха слаще спокойствия?
Нет. Ни первое, ни второе. Не люблю, когда профанируют слово. Когда литературу превращают по дурной прихоти в предмет одноразового пользования – типа зубочистки, чье криволинейное движение изо рта в мусорницу предопределено правилами гигиены.
Потому вот. Скажите – да, скажите, честно и открыто, как схваченный за руку взяткополучатель, которому есть что терять: вас не мутит от расплодившегося вокруг малословия, не несущего читателю ни полезной информации, ни сути, ни подъема духа?
Кому свое менторское искусство посвящать? Автору? А еще, как он сам себя пометил на выставочной странице: писателю, журналисту? Но, главное, главное-то – все эти частушечные в два притопа подробности помещены под микроизображением книги, написанной ИМ. Писателем, журналистом и обладателем государственной премии по литературе за 200… год. Книга выпущена, скромно сообщает вдобавок «золотое перо России», в издательстве «Жопа с ручкой». О! «Жопа с ручкой», конечно, не «Вагриус» и не «Амфора», но тоже звучит, как «Вальс втроем» – щемяще-сладко.
И вот этот большой писатель и журналист, но не великий любитель читателя, добавил еще одну строчечку – о своем жестоком, как инквизиция, издателе, который якобы запрещает ему выставлять на обозрение произведения. Бедный малый, замученный палачом с договорной петлей над головой! Поневоле пожалеешь: не только кабальные условия достались ему, но и трудное ремесло. Тут наш малословник, в доказательство, дает сноски – заметьте, не собственно тексты! – на сайты таймырских оленеводов, рыбаков Сахалина и курских соловьеведов, где скромно перечислены магазины, продающие это нетленное его творение. И все. Как хотите, но получается с запашком: пукнул и – убежал далее убеждать граждан. В другом месте. Как ему невыносимо. Как хочется понимания и взаимного чувства.  Плакаться в такую удобную для выплескивания горя народную жилетку: ему не позволяют… его держат за руку… ему грозят страшными карами…
Напрашивается естественный, как круговорот воды в природе, вопрос: где все-таки твои, писатель и журналист, сочинения, по которым можно судить о таланте? Ты за кого держишь читателя? Ведь нетути и не будет – ни рассказов, ни романов, ни ожидаемых от такого крупного литературного дара воспоминаний. Потому как единственное видение, терзающее нашего несостоявшегося классика, – это обожатель русского слова, то есть, в данном случае, я, ты, он, она – вместе, дружная страна, – взмокший от волнения, бегущий со смятой купюринкой в потной ладошке к одному из обозначенных магазинов. Авось пересекутся координаты, мои и книжной точки…
И, стало быть, заявленный квартирант, собственность «Жопы с ручкой» и продукт агрессивной рекламы, никакой не писатель, а обыкновенный жлоб, определивший меня, тебя, его, ее – вместе, дружную страну, – в разряд слабоумных, готовых по первому слову купиться на синюшнюю, похожую на промерзшую курицу, ссылку. Только не надо говорить, что все так делают. «Все так делают» говорит о заурядности, а отнюдь не об особенности «писателя». И если кто-то меня сейчас упрекнет, что я груб, то и отвечу соответствующе – не надо профанировать слово. Ты находишься в литературном клубе, так и будь любезен – покажи на что способен. Здесь. Не кивай издалека на таймырских почитателей соловьев. Не франти искусством лишь составлять адреса на полях. Жалобиться публично на издателя и у меня есть резоны, а уж  выразительное молчание, лишь только обещающее результат, – вообще для многих не проблема.
Но, признаться, таких малоразговорщиков, минималистов, плодовитых лишь на ссылки, – раз, два – и обчелся. Вид сей исключительный.
Гораздо многочисленнее другая группа. Пытающаяся всучить порченый товар – свои бездарные высказывания и недоношенные мысли. Эти специалисты в составлении одного-двух предложений даже не подозревают, насколько они нелепы, смешны. Глупы, наконец. Уже потому глупы, что не могут остановиться. Коли есть причина, жди поступка. Какого только?
Я исключаю из этого ряда тех, кто, действительно, собирает свои заметки, наблюдения и размышления в единое сочинение не ради получения посетительского балла, а – с понятной целью разобраться в себе и окружающих, примерить открывшиеся ему истины ко времени, сконструировать жизненные ситуации исходя из собственных убеждений и приобретенного опыта. Зачастую просматривается концепция, и «размышлизмы», максимы, если они расположены в «правильном» порядке, выносят читателя к финальной точке с вполне оправданным убеждением, что автор перед ним не просто так выпендривался, щеголяя «умностью». Автор – исповедовался. Делился сокровенным. Говорил по душам.
Не то – наши продавцы словесной убогости.
Доброе настроение, которым запасаешься перед литературным путешествием, при встрече с ними, моментально улетучивается.
Вот образчик «высокой» мысли. Миниатюра (!) из трех предложений наречена незатейливо и в то же время, как любят изъясняться люди театра, волнительно – «Сапог». Ага – именно так: волнительно. На фоне найденной для самопального философствования кирзухи.
«Вечер. К сапогу, стоящему в углу с налипшей к подошве грязью, наработавшемуся за день, спешит шустряга-таракан.  Не правда ли, друзья, это так напоминает нашу жизнь: слабого притягивает к себе сильный».
И все. Монтень с Ларошфуко могут, прощально помахав ручкой, отчаливать: их миссия завершилась вполне предсказуемо. Место на олимпе мудрости забил очередной трудяга с размотанными портянками.
Что больше всего умиляет, так это проводимая параллельно ни к чему не обязывающей болтовне повальная запись читателей в сердечные приятели. Что ты: друзья! Куда ж без душевной близости, намекающей на особые отношения – всех со всеми!
Между тем, вопрос спешит на смену вопросу. Отчего это сапог напоминает автору жизнь, а не, скажем, олигархические посиделки? Что, к олигархам не может грязь налипнуть? И ведь, кажется, к ним более слабые тянутся и тянутся – почище, чем таракан к вышеназванной обувке. А утром отоспавшийся в углу, надраенный чебот, с блеском на носке, на что похож? На лампу, к которой тянутся мотыльки? И почему именно сапог-одиночка привлек внимание «писателя», а не – часы, для которых афористическое поле легче сотворить, не – потолок, что, по русской традиции заплеванный, дает пищу для размышлений? И, насколько мне известно, тараканы спешат ко всему без разбора, даже к отравленному, отчего они, шустряги безмозглые, и мрут иногда. Автор даже не подозревает, что вывел своеобразную формулу жизни: сапог (с грязью) + таракан. Да, спасибо! Вот это он нам, друзья, и втюхивает в качестве альтернативы высказыванию, положим, Фолкнера. «Жизнь – это не имущество, которое надо защищать, а дар, который нужно разделить с другими людьми».
Ну что тут скажешь о «творце»? Бездарь, заинтересованная только в посетительском балле. Бездарь, полагающая, что продумывать фабулу, лепить характеры героев, выписывать диалоги, подбирать нужные слова – единственно необходимые для объяснения позиции автора, шлифовать язык – занятие для лохов. Бездарь, усвоившая из общения с малоразборчивой публикой, что можно и нужно профанировать литературу. Из присланной рецензии: «Да, да, как вы точно подметили: вся наша жизнь – сапог». А то! Кто бы сомневался!
А вот еще один подвид мучающихся без читательского внимания. «Политики»-страдальцы. «В нашем городе Задосранске мэр – ворюга и развратник». И все. Задана, ясен пень, тема. И каждый заглянувший к «сочинителю» просто обязан поделиться мыслями о своем, наболевшем. Ведь какого мэра ни возьми, он, увы, тоже – не идеал для остального человечества.
«Анна Каренина», «Братья Карамазовы» и «Рудин» заключены в этом «произведении», тоскливо торчащем, как ****ь на панели, на виду у всех. Какая глубокая мысль!
У того, кто сделал заявку на географическое открытие, вытащив на свет божий Задосранск из провинциальной тьмы, плохо, однако, обстоят дела с логикой. Русскоязычная публика клубится не только, собственно, в пределах России, но и за ее контурами. И если где-то, скажем, в Барнауле или Мурманске – гипотетически – еще можно найти сопереживающих горю «мыслителя», проецирующих поступки главного задосранца на своих, известных ему героев, то в Амстердаме или Ванкувере читателю, живущему в ином правовом пространстве, просто не понять такой однопредложной истерики. Если мэр – ворюга и развратник, что словесно зафиксировано, тогда почему у автора так плохо с доказательствами? Если этот крик души – лишь приманка для трепотни, то тут, согласитесь, попахивает клеветой. В Амстердаме и Ванкувере любители кириллицы, знакомые с местными законами, верно подскажут: с фактами на руках дуй, милый, в соответствующие органы – пущай там разбираются, но не голоси с надрывом в пустоту. Про девочек, пляшущих нагишом на столах в высоких кабинетах, да про звонкую монету, утекающую в карманы «слуг народа», россияне изрядно и так понаслышаны. Сюжет знакомый и скучный.
Ну и, наконец, третья группа – сексуально озабоченные. Они более разговорчивы, чем «философы» и «политики». И это понятно. Для того, чтобы описать размеры члена, упершегося в нежное девичье горло, одного-двух предложений недостаточно. Правда, и здесь существует лимит. «Он проник в меня сзади. Сразу, с первого толчка – глубоко. Стало трудно дышать. Соски моих грудей отвердели, а между ног потек живительный сок. Никогда я еще не испытывала подобного блаженства». И все!
Так и напрашивается заключительный аккорд в виде любимого Маяковским наречия: хорошо! Эх, хорошо-с! Дыхание перехватило, тело сломано пополам, от промежности до пяток – осень дождливая, грудями хоть орехи коли, а все равно – счастье-то какое! Когда она все это успела прочувствовать и понять? С одной стороны – точное перечисление происходящего, с другой, неизведанное доселе наслаждение, возносящее к небесам, которое, конечно, посильнее будет того, что испытывает простая русская  женщина, шагающая со шпалой на плечах к трудовому рекорду.
Спешу успокоить: имеются и мужские варианты найденного удовольствия в сокращенном виде. При том, что описываемые связи более грубы, овеществлены, что ли, – в них нет места чувствам и размышлениям. Вообще. Такие извороты, типа «подобного блаженства», у наездников напрочь отсутствуют. Всунул – потрясся на своих куцых сантиметрах – смахнул со лба пот. Некоторые так внезапно обрывают «творения», что создается впечатление, будто они внутри, между женских ног, намеренно оставляют свой инструмент: «забивают» место. На будущее. На всю оставшуюся жизнь. Которая так похожа на сапог.

Бури, когда-то шумевшие по поводу подуставшей от бумаги литературы, что рано или поздно все равно переместится в виртуальность, сегодня утихли. О сути давних дебатов, не пострадает ли качество текста, перенесенного на экран, никто и не вспоминает. Литература – если так можно назвать то, что мутной жижей растеклось по Интернету, – теряет не только формы, но и, по причине отсутствия содержания, привлекательность. Редкие удачи не столько радуют, сколько удивляют: значит, кто-то еще пытается доказать – свое! Значит, кому-то не безразличен русский язык: он-то ведь достался всем нам «по блату», с рождения, пользуйся – не хочу. Только с умом. А пользуются некоторые им абы как – черпают дырявым ведром воду.
У одного автора я нашел интересное объяснение, отчего его влечет к «миниатюризму». Вот, понимаете, занят он с утра до вечера – такой деловой дядька: с рассветом дойка коров, затем учительство вперемешку с фрезерованием – на переменках, после своих уроков по математике, в школьной мастерской, а под закат еще и ремонт зубов у односельчан, в том же месте, у станка. А писать страсть как хочется. Аж правая рука выпадает из плеча в поисках слова. А времени нет. Оттого и завлекает он читателя отнюдь не талантом, что брат краткости, а банальностями да пошлостью. «Весна растеклась по нашим улицам, поднимая настроение. Чу! То лопнула почка. Хорошо!» Нет уж! Да простит меня Владимир Владимирович, но я брезгую в данном случае его любимым словом поддерживать состояние автора, высказавшего убогую мыслишку. Ничего хорошего, напротив, все даже очень отвратительно. Ведь странно как: коровы не потерпят непрофессионального обращения с собой и взбрыкнутся, неправильно фрезерованная деталь к металлолому причислится, рты пациентов взбунтуются, если им будет нанесен ущерб, а уж плохо подготовленные ученики, не осилившие четыре простейших математических действия, вряд ли успешно впишутся в реальность. И лишь только слово можно профанировать безнаказанно – корежить его, извращать, топтать, растирать до безликой пыли или, наоборот, сбив в грязевый комок, швырять в пространство. «Мой любимый ушел от меня навсегда. Вот и все». Расчетливо приложен адрес электронной почты, куда шлепать советы. И это – в литературном клубе!
Честно? Да будь ты хоть трижды раскрасавица, умеющая вовремя выставлять затвердевшие соски и пускать литрами живительный сок, я бы тоже от тебя – дуры, изъясняющейся затертым слогом, односложно, – сбежал.