Он едва узнал Раду, так она похудела! Какими детскими показались Юрочке ее плечи! А глаза – напротив – словно увеличились.
В порыве нежности он обнял ее и чмокнул в лоб, и Рада не увернулась, даже засмеялась:
– Что ты меня – как покойницу!
Они провели чудесный вечер, упомянув имя Марка только однажды.
– Я лягу, а ты мне почитай моего любимца, – сказала Рада, устраиваясь в кресле.
– Ты о ком? О Марке?
– Здрасьте, моя радость! – удивилась Рада. – Я о Женечке! О своем поэте. Так, входи в Интернет! Мне читать трудно. Глаза почему-то слезятся.
Через минуту, когда Юрочка шарил по уже знакомому порталу в поисках Радиного любимца, она вдруг сказала смущенно:
– Стоп! Открой мою почту. А вдруг что-то пришло. Он, как и ты, исчез... почему-то.
– Сама вставай и открывай почту. Я не знаю пароля твоего, забыла?
Она как-то легко ему продиктовала пароль, словно брату родному, от которого нет секретов.
– Вот твоей доверчивостью воспользуюсь – и взломаю твой электронный ящик... когда-нибудь
– Валяй, взламывай!
Он открыл почту быстро, а потом, воспользовавшись ее замешательством (писем не было) заглянул в ее адресную книгу. Ему хватило нескольких секунд, чтобы скопировать в зрительной памяти адрес Марка. Идея написать письмо этому эгоисту (как уже обзывал его Юрочка про себя) пришла неожиданно и даже подняла ему настроение. В понедельник он этому хлыщу напишет с работы!
– Давай, читай Кругляка! – командовала Рада, натягивая плед до подбородка. В доме еще не начали топить, и было прохладно.
Юрочка молча прочитал несколько стихотворений, отбирая нейтральное, не затрагивающее ее печали.
– Вот, слушай!
Читал он просто, без тех завываний, которые почему-то свойственны поэтам и которые всегда были ему смешны:
Вчера вы были слишком строги,
Не отпуская мне грехи,
За то, что мысли не о Боге
И от лукавого стихи,
Нужны слова другого сорта…
Нужны ли? В этом ли секрет?
Конечно же, стихи от чёрта,
Хотя от Бога сам поэт!
Господь не любит перемены,
А дьявол лезет напролом!
Бог запечатывает гены,
А чёрт вскрывает их потом.
– Ах, как это здорово, как метко! «Бог запечатывает гены, а черт вскрывает их потом!» – восхитилась Рада.
– Слушай!
Кто здесь актер и кто тут зритель?
Кто режет стадо, кто пасет?
Всевышний только прародитель,
А воспитатель – это чёрт!
Не может заразить стихами
Божественный и мягкий свет!
А дьявол только бросит камень –
И пробуждается поэт!
И от него стихи кругами
Идут от боли и к Беде,
Как те, что вызывает камень,
Когда он скачет по воде!
Какое-то время они молча переваривали услышанное – с улыбкой удовольствия, обмениваясь взглядом.
«Он – умничка, все понимает, – думала о Юрочке Рада. – Как же с ним уютно!»
«Она – прелесть! Схватывает главное! У нее есть поэтическое чутье!»– думал о Раде Юрочка, лаская ее взглядом и чувствуя гордость за умную «подружку».
Уходя, он осмелился поцеловать ее в щечку быстрым дружеским поцелуем, добавив бодро:
– Значит, так: звонишь ты мне, а не я тебе. А то вдруг ты будешь спать...
На работе Юрочка прежде всего включил компьютер. В музее было тихо, начальство задерживалось. Он быстро набросал черновик письма Марку, чтобы еще поработать над ним. Письмо он стряпал бессонной ночью, переполненной мечтами – глупыми, конечно, он это понимал.
«Уважаемый Марк! Я друг Рады, а потому не могу смотреть спокойно, как она терзается из-за Вашего молчания. Что бы с Вами ни случилось, прошу – все-таки написать ей письмо. Я пишу Вам по собственной инициативе.
Если же что-то случилось, о чем Рада не должна знать, ответьте мне по этому адресу. Я буду ждать. Юрий».
Ответ пришел на адрес Юрочки. Писал неизвестный ему Дмитрий:
«Уважаемый Юрий, спасибо за заботу о Раде. Мы не хотели ей писать, хотя меня просил это сделать сам Марк. Он лежит в госпитале. Был ранен в одном из терактов. Самое страшное позади. За ним хорошо ухаживает Леночка, наша дальняя родственница. Моя жена Роза (и сестра Марика) умерла скоропостижно. Мы не хотели расстраивать Марика, похоронили без него.
Он лежал тогда в реанимации. Как видите, у нас много печальных событий, и, если честно, было не до переписки. Но раз вы друг Рады, то хотелось бы Вам сказать еще об одном: не надо Вашей Раде ехать сюда. Думаю, что Марик одиноким не останется. Работы постоянной и по специальности у него нет, проблем море, а возвращаться он не станет, так как появились кое-какие перспективы. Лишь бы он встал на ноги».
Юрочка растерянно читал и перечитывал это сумбурное письмо, полное каких-то намеков «Даже куда ранен, не написал, – с досадой подумал Юрочка.– И что это еще за Леночка, нежно ухаживающая за чужим возлюбленным?»
Каждое перечитывание этого письма добавляло сомнений. И что теперь делать ему, Юрию? Признаваться в своих партизанских действиях?
Он так и сделал – из непреодолимого отвращения ко лжи. Пересказывая это послание Раде, Юрочка не упомянул о Лене и смягчил все акценты. Сказал, что Рада должна подождать, все самое плохое позади.
Рада, конечно, испугалась, потом вроде бы взяла себя в руки и стала вслух рисовать разные варианты события и своего поведения на ближайшее время.
– Мне надо по делам наследства уехать, – сказала она Юрочке. – Ты не звони. Я сама, когда вернусь, звякну.
Вела она себя как трезвая женщина, и Юрочка немного успокоился.
А потом настали ужасные дни ожидания. Рада не приехала через неделю. Юрочка, не знавший места ее работы, телефонов ее подруг, вынужден был просто ждать. Ждать и вспоминать последний вечер, когда им было так хорошо вдвоем...
Немного отвлекла Юрочку поездка в Киев, где по случаю гостевания «американки» Анжелы решили собрать семью, уже лишенную общего дома.
Шумное застолье, разговоры о насущных проблемах, воспоминания о материнском доме, обоюдное разглядывание выросших детей, – вся эта суета добавила тепла в их отношения, на короткий срок пробудила иллюзию общности. Юрочка, конечно, выпил больше, чем намечал, и самая старшая сестрица, Лена, сделала попытку его остановить. Пришлось Юрочке задержаться на день, чтобы привести в порядок здоровье. Но все закончилось именно попыткой – в общем кагале трудно было сосредоточиться на одном человеке.
Возвращение домой было неприятным: в поезде у него заболело сердце, стало тяжело дышать. Сильные перебои вместе с нарастающей болью вроде бы удалось снять нитроглицерином. Кто-то из сердобольных женщин сунул ему таблетку, приказал положить под язык, другие женщины предлагали вызвать «скорую» на ближайшей станции. Но мысль, что его высадят в чужом месте, напугала его больше, чем приступ.
До самого города он лежал в своем купе, а вокруг суетились по очереди проводницы из двух соседних вагонов, что явно внесло какую-то свежесть в их однообразную жизнь. А, может, им просто понравился пассажир – такой обходительный, интеллигентный даже в своем состоянии. По ходу они выяснили, что Юрочка живет один, встречать его никто не будет. Самая горластая проводница громко вопрошала у пассажиров, кто желает доставить «больного» домой. Юрочка от стыда чуть не сгорел, но сил перекричать не было, и он только шептал:
– Не надо, ничего мне не надо! Я сам доберусь.
– Гражданин, лежите тихо, я лучше знаю, что делать!
Может, с перепугу, что его таки навяжут какому-нибудь несчастному пассажиру, сердце Юрочки угомонилось.
Домой он добрался благополучно.
Юрочка поднимался по лестнице медленно и возле заветной двери остановился, прислушиваясь. А вдруг Рада вернулась? Там стояла тишина. Зато за дверью справа визжали дети, и орала на них ответно бабуля. Теперь Юрочка знал, что живет там тетя Алла.
Он и позвонил в ее дверь. Алла вышла, глянула на него и брякнула с порога:
– Уехала твоя краля. Не жди.
– Куда? – спросил он, обмирая от отчаянья, мгновенно накрывшего его с головой.
– А то сам не знаешь? Марик позвал – она и тю-тю!
– Когда он позвал? У нее же визы даже не было, паспорта заграничного...
– Значит – все было!
– Это она вам сама сказала, или вы... придумали?
– А ну заходи сюда, на тебе лица нет! Я – придумала?! Да весь дом в курсе, что сбежала она к своему Марику! Получила наследство и умотала. Слыхал – тетка у нее померла, квартирку ей оставила.
– Но она не могла так быстро квартиру получить по завещанию! Еще не прошло полгода, – упирался Юрочка, не желая переступить порог тети Аллы.
– А я знаю, как там было? Эту она придержит. Квартирантов, наверное, пустит.
Юрочка больше не хотел ничего слушать.
Дома он медленно разделся, чувствуя, как тяжелеет левая рука, потом наливается болью плечо, левая лопатка... Накапал себе корвалола, который купила как-то Наташа «на всякий случай»... Кинул взгляд на пластиковую коробочку со снотворным. Выпил таблетку. Потом решил, что вряд ли заснет после одной, добавил вторую. Посидел в кресле, пережидая, когда пройдет боль. Запела в его дорожной сумке мобилка, но Юрочка не встал, понимая, что это может быть только Наташа, а ему никого не хотелось сейчас видеть. Наташа начнет суетиться, станет расспрашивать о его сестрах, о Раде, будет успокаивать, узнав, что Рада уехала...
Но разве может молодая девчонка до конца понять его отчаянье? Разве в 19 лет знакомо чувство заброшенности, одиночества, ненужности? У Наташи есть мать, подруги, поклонники... У него есть только Наташа, да и то – надолго ли? Выйдет замуж, и все заботы ее перекинутся на собственную семью. Пьющий папаша станет обузой. Ее надо освободить от этой обузы... Нет, не уснуть от этих мыслей. Юрочка выложил на ладонь еще таблетку снотворного, тупо подумал: «Не умру же от такой дозы... Зато уж точно засну».
Надо было встать – налить в стакан воды. Боль в сердце разгоралась, а в голове стоял туман, мешающий думать. Он успел только дотянуться до аптечки на стене (Наташина идея), где было почти пусто, – и отключился. В его меркнувшем сознании где-то далеко-далеко звучала мелодия Листа – «Грезы любви».
Это Наташа пыталась прорваться к нему на мобильник... Ее мучила совесть: отец оставил ключи, поручив поливать единственный, но любимый цветок – ее подарок. Цветок без имени, какого-то заморского происхождения, любил водичку, но так и не дождался влаги за три последних дня: Наташа с головой ушла в зачеты и свои фирменные дела. Скорей всего, отец уже дома и сам польет цветочек.
«Ладно, поеду к нему. Наверное, напился, раз не слышит мобилки», – подумала с досадой и отправилась в дорогу.
...Юрочка лежал в нелепой позе в тесном пространстве между кухонным столом и холодильником. Распахнутая дверца полупустой аптечки словно молила о помощи...
Продолжение http://www.proza.ru/2010/04/02/804